Голубой бриллиант (Сборник)

эту священную книгу. Это кладезь мудрости, там есть над чем

подумать.

– Я считаю, что мы недооценили силу сионизма, - сказал

генерал, вставая из-за стола. Суровое лицо его потемнело,

четко выразив самоуверенность и независимость. Упрямый

подбородок нацелен на Алексея Петровича, ожидая от него его

мнения. Иванов тоже поднялся и посмотрел на генерала как

бы с удивлением, спросил:

– Израиль, с которым так поспешно восстановили

дипломатические отношения в угоду американцам и позволили

легализировать в стране сионизм. Ты это имеешь в виду?

– Я имею в виду мировой сионизм, его господство в США

и других ведущих капиталистических странах. Его банки с

триллионами денег, корпорации и картели. Сталин это

понимал. Потому они с таким остервенением бесятся на его

могиле.

– На страну напустили густого тумана лжи. Люди

барахтаются в этой лжи как в дерьме и не видят выхода.

Слабый лучик правды с трудом пробивает эту блевотину лжи.

– Сионистской лжи, - вставил генерал, но Иванов не

обратил внимания на его реплику и продолжал:

– Сионисты уничтожают нашу национальную

самобытную культуру. Подменили своими космополитскими

65

подделками. А ведь были когда-то чайковские и мусоргские,

репины и суриковы, были Есенин и Твардовский, был Шолохов.

А теперь Шнитке и Колкер, Шагал и Неизвестный, Войнович и

Бродский. Это сеятели пошлости и грязи, отравители и

растлители душ молодежи. Они предали забвению наших

классиков. Вучетича и Корина подменили Эриком

Неизвестным. Это они умеют из неизвестных делать

известных. Потому что в их руках телевидение, кино, пресса. А

наш обыватель верит, что уродцы Неизвестного - это и есть

подлинная скульптура, потому что ему с детства внушили

подобные образцы за шедевры. Души людей деформировали,

деградировали. И все же я не верю, что с Россией и с Союзом

вообще покончено, что наша песенка спета, и мы станем, как

сейчас пишут, сырьевым придатком США. Они одержали

стратегический успех, но не победу. Туман рассеивается,

найдется потомок Александра Невского, Дмитрия Донского,

Кутузова, появится Новый Георгий Жуков и будет солнце по-

прежнему не заходить над великой державой. Суд народа,

праведный и беспощадный, воздаст по заслугам архитекторам

и прорабам перестройки. Россия воспрянет.

Сердце его бешено билось, в глазах сверкала

сдержанная ярость. Обычно немногословный, умеющий

скрывать свои чувства, слушавший собеседника, как правило,

скромно и вежливо, сегодня он не смог подавить в себе вулкан

мыслей и чувств. Якубенко слушал его даже с некоторым

удивлением, но в тоже время глядел на него поощрительно.

– Завидую твоему оптимизму, Алеша, а что касается

прорабов, то они держат свои воздушные лайнеры на

взлетных полосах и "мерседесы" с заведенными моторами и

направленными в сторону Риги. Это на случай, если забастуют

пилоты. Они же не круглые идиоты и понимают, что за свои

преступления перед народом придется отвечать. И по самой

высшей шкале, как предатели. За смерть умерших от голода

ветеранов войны и неродившихся младенцев, за страдание и

слезы доведенных до отчаяния матерей, не знающих, чем

накормить и во что одеть своих детей. Все эти институтские

теоретики, сопливые юнцы, далекие от народа и ненавидящие

простого человека, все эти бурбулисы, гайдары, шахраи так

называемые русско-язычные совсем не случайно оказались у

руля России в смертный час ее. Эта ельцинская команда

могильщиков рекомендована ему главным архитектором

перестройки. Сам Ельцин просто прораб, бестолковый,

некомпетентный, но с претензией на мессию. Он смешон, но

66

сам этого никогда не поймет, как не поймет и то, что его

подручные - несмываемый позор России. Такого позора

русская история не знала. Многие топтали русскую землю:

шведы и ордынцы, немцы и французы. А эти, тель-авивские,

топчут душу народа. Такого не было. - Он стоял посреди

комнаты могучим исполином, и трудно было поверить в его

семьдесят лет, разъяренный и суровый, и Алексею Петровичу

казалось, что его фронтовой друг и командир, строгий и

справедливый во всем, умеющий подавлять в себе

взрывоопасные эмоции, вдруг выплеснул свои чувства и

мысли. Такое он себе очень редко позволял. Он никогда не

терял контроль над собой, имея здоровые нервы. А тут

допекли. Иванов всегда испытывал его силу и обаяние,

убежденность, которую не удалось поколебать в нередких

между ними спорами, но споры эти никак не отражались на их

многолетней дружбе. Оба они жили надеждой на скорые

перемены к лучшему, и генералу иной раз казалось, что их

надежда безумная, потому что вызывала тень гражданской

войны. А что такое война, они познали не только из кино и

телехроники в Югославии, но и пролив собственную кровь.

После долгой паузы, образовавшей как-то сразу вдруг

необычную напряженную тишину, Якубенко словно

размягчился и проговорил негромким и глухим голосом:

– Вообще я сплю без сновидений. А сегодня видел

странный сон: якобы идут по Тверской в сторону Кремля

колонны рабочих "ЗИЛа", "Красного пролетариата", "Борца",

несут транспаранты, красные знамена, поют "Вставай, страна

огромная, вставай на смертный бой, с фашистской силой

темною..." И так зримо, явственно, ну, как в действительности.