Голубой бриллиант (Сборник)

И рядом со мной какая-то женщина, как будто даже знакомая,

обращается ко мне: "Почему с фашистской? Надо с

сионистской!" Я ничего ей не ответил, только вижу теперь, что

колонна эта идет по улице Королева мимо Останкинской

телебашни. И женщина эта указывает на башню-шприц и с

ужасом кричит: "Смотрите, смотрите, она падает!" Я смотрю и

вижу - башня падает на колонну, а люди то ли не слышат и не

видят, что она их сейчас раздавит. Все идут и идут, и все

громче звучит суровая песня-набат "Вставай, страна

огромная..." Я проснулся, открыл глаза, и уже не во сне, а

наяву продолжаю слушать песню, которая поднимала нас в

атаку и окрыляла. И знаешь - я почувствовал в себе какую-то

силу и надежду. Да, да - надежду, что сегодня кажется

67

неправдоподобной, несбыточной. К чему бы это вдруг такое? К

чему бы это?

– Не знаю. Меня сновидения преследуют постоянно. Я к

ним привык, - ответил Иванов.
– Хотя в них кроется какая-то

великая тайна, которую человеку, науке, в обозримом будущем

не удастся разгадать.

– Говорят, бывают вещие сны.

– Бывают, - сказал Иванов, прищурив глаза, в которых

уже угасло недавнее ожесточение. Взгляд его потеплел.
– Сам

испытал. Однажды в Восточной Пруссии - это было уже в

конце войны, когда ты ушел на дивизию, - мы должны были на

рассвете брать небольшой немецкий городок. Названия его я

уже не помню. Ночью перед боем нам удалось накоротке

прикорнуть. Не знаю, сколько я спал, может, час, а может,

больше. И вот вижу сон: город, который мы должны взять и в

котором я, конечно, никогда не был. Так вот вижу, будто мы

ворвались в этот город, а на площади, совершенно пустой,

стоит их кирха, ну по-нашему церковь, а на ней - скульптура

распятого Христа. До этого мне не приходилось встречать ни в

Пруссии, ни в других местах подобной церкви и чтоб со

скульптурой. Утром мы ворвались в этот город. И что я вижу: в

центре площадь и на ней кирха с распятием Христа точь-в-

точь, что мне приснилась. Я был поражен и озадачен. Как

такое возможно? Рассказал тогда ротному своему - ты его не

помнишь, он из бывших учителей. Толковый был мужик,

мыслящий. И знаешь, как он объяснил? Это, говорит, биотоки,

ты перед боем думал об этом городе и посылал на него свои

биотоки. Они дошли до цели и возвратились к тебе назад -

отраженные. Были и другие случаи.

Они прошли снова в "цех". Якубенко еще раз

внимательно и в то же время как бы смущаясь осмотрел свой

портрет. А Иванов сказал:

– По-моему, получился. И владыке нравится. А он не

лишен вкуса. Что ж, буду формовать и потом помаленьку

долбить.

– Ты хочешь в мраморе?

– А ты думаешь, лучше в металле?

– Я к тому, чтоб тебе облегчить. В металле меньше

мороки.

– Ничего, я договорился с мраморщиком. Есть тут у меня

один знакомый умелец. Они ведь теперь почти безработные,

так что он с удовольствием.

– Ну, как знаешь, тебе видней. На этом они расстались.

68

Глава четвертая

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

1

На открытие выставки Алексей Петрович опоздал. Он

пришел в Манеж, когда пестрая, многочисленная толпа

зрителей разбрелась по залам-отсекам, рассматривая новые

работы мастеров изобразительного искусства. И хотя

скульптуры было немного, его "Первая любовь" оказалась

загнанной в дальний отсек и поставлена в уголок на фоне

довольно серых пейзажей, написанных как бы с нарочитой

небрежностью, но с претензией на "новое слово" и этакую

лихость. В сущности, это были весьма посредственные этюды,

сработанные художником одним махом за какие-нибудь

полчаса, потому они и не имели шансов задержать на себе

глаз зрителя и не могли соперничать со скульптурой Иванова.

Во всяком случае, такое соседство устраивало Алексея

Петровича и как-то смягчало досаду, что поставили его работу

в самом конце зала, куда некоторые уже изрядно уставшие

зрители даже и не доходят.

Вообще для художника немаловажно, где и как повешена

его картина или поставлена скульптура, в начале или в конце

зала, как освещена, каково соседство. От этого во многом

зависит и впечатление зрителей. И там идет своего рода

борьба за "престижные места", споры, обиды. Иванов в этом

отношении был человеком если не безразличным, то по

крайней мере покладистым. Он считал, что стоящую вещь

зритель заметит, где бы она не находилась - в начале или в

конце зала. На этой выставке у него и была-то всего лишь одна

работа - его "Первая любовь". К ней он и направился сразу же,

как только вошел в Манеж, не обращая внимания на другие

экспонаты. Он не то чтоб волновался, но как и каждый автор

хотел знать отношение к его творчеству рядового зрителя.

Мнение критиков-искусствоведов его не интересовало, да они

его не замечали. За все годы его творчества о нем не

появилось в печати ни одной серьезной статьи, словно и не

было такого скульптора Алексея Иванова. Даже отличный

монумент советскому солдату, воздвигнутый им в одном

большом городе, был удостоен всего нескольких фраз в

местной газете. Алексей Петрович не страдал истощавшим

душу недугом тщеславия. Иронически и даже с презрением

69

смотрел на льстивых угодников, лобызающих каменные зады

власть имущих, не умел, да и не хотел "работать локтями" в