Голубя тебе на грудь

– Хольд, так Хольд. Вариант не хуже прочих.

14.

Банк Агсби имел славу учреждения престижного, влиятельного и очень-очень надежного. Последнее выражалось не только в том, что за его более чем трёхсотлетнюю историю никому так и не удалось его ограбить, но и в том, что здесь никогда не выдавали своих клиентов. Политика банка гласила: "Мы храним ваши деньги. Больше нас ничто не касается". Это изрядно нервировало власти Кендрии, неоднократно обращавшиеся к Агсби с настоятельной просьбой содействовать государству в поимке преступников. Банк отказывался извещать соответствующие органы о том, что какая-нибудь находящаяся в розыске личность заходила обзавестись наличностью или наоборот от нее избавиться. Не работали никакие требования и уговоры: банк принадлежал богатому семейству из Ламара и не подчинялся даже королю Кендрии. От угроз и каких-либо решительных мер, впрочем, власти воздерживались - портить отношения с Агсби было не в интересах страны. В народе шутили, что сюда берут на работу лишь людей слепых, глухих да отличающихся скверной памятью. Поэтому, когда как-то поутру в одно из банковских отделений зашел молодой человек, якобы бесследно пропавший некоторое время назад, никто не стал поднимать вокруг этого шумиху и бегать по улицам, разнося новости. Мужчину спокойно обслужили, пожелали ему хорошего дня и вернулись к прочим делам. Лишь после его ухода многозначительно переглянулись, да обменялись за послеобеденным чаем фразами типа "Видел, кто у нас был?" и "Жаль, не догадался автограф попросить".

Богатым пробыл певец недолго: Триша отобрала и убежала тратить почти всю снятую им сумму. Оставалось лишь надеяться на ее рассудительность и практичность.

Плана дальнейших действий по-прежнему не было. Айрел уже знал о покойном княжиче всё, что смогла вспомнить девушка, однако понятия не имел, что теперь с этими знаниями делать. Решив, что раз спутница обещала всё придумать, то беспокоиться не о чем, певец особо не напрягался и просто убивал время.

Намерения бежать из страны как-то позабылись, страх быть опознанным или выслеженным существенно притупился. Мужчина решил обзавестись усами и куцей бородкой: в Хольде он выступал не раз и не два, здесь неплохо знали его в лицо. Так же ему пришлось купить шапку - волосы отрастали быстро и уже бесстыдно светили белобрысыми корнями. Айрел счёл, что для маскировки этого вполне достаточно, и принялся вовсю наглеть - даже сходил на выступление неизвестного ему барда, только-только получившего разрешение петь в городах. Бессовестно комментировал для захваченного с собой Рафферти все огрехи исполнителя, впрочем понижая голос, чтоб не нервировать публику и не огорчать выступающего. Потом, пребывая в состоянии удовлетворенного самодовольства от сознания своего полного и неоспоримого превосходства над молодым музыкантом, Айрел изучал вывешенное на двери гильдии расписание грядущих концертов, выискивая знакомые имена. Разом помрачнел, таки найдя одно.

Орви Маллес. Старый недруг. Приедет через три недели. Сколько нервов он в свое время вымотал музыканту, сколько крови выпил. Бард вдруг вспомнил, что так на нем толком за всё и не отыгрался. Находясь в гильдии, он по совету Риона старался с конкурентами не связываться. Доводил их до зубовного скрежета тем, что исправно обставлял, не прибегая к грязным методами - тех это выбешивало даже сильнее, чем если б Айрел подсылал громил или ломал инструменты. Певец, конечно, не мог совсем удержаться от пакостей и исправно, если выпадал шанс, соблазнял девушек, на которых имели виды самые упорные из его недоброжелателей. Это и за месть-то не считается. Музыкант подумал, а не оторваться ли за всё хорошее теперь, но счел, что у него были куда более важные дела. Салум с Орви Маллесом. Пусть у него всё станет плохо само по себе. Не до него сейчас.

Айрел сидел на подоконнике и отстраненно перебирал струны - счел возмутительным тот факт, что уже давно толком не играл. Было бы обидно потерять навыки. Очень хотелось попеть, однако мужчина отдавал себе отчет в том, что подавать голос ему крайне опасно. Рафферти с благоговейным видом внимал, пристально наблюдая за работой пальцев учителя. Кеане где-то пропадал. Причину своего ухода он не объяснил, однако, памятуя об утренних уроках вокала в исполнении мальчишки, бард предполагал, что тот просто сбежал от протяжных воплей.

Дверь приоткрылась. В щели между ней и косяком возникло лицо Триши.

– О, вас еще на улицу не выставили?
– с показным удивлением заметила девушка - она застала начало распевки своего "слуги".

– А я-то волновалась. Помогите мне донести покупки, - добавила она, вновь исчезая в коридоре.

– Очень важно произвести правильное впечатление, - нравоучительно вещала девушка, возясь с узлом одного из кульков.
– Неубедительный внешний вид может в два счета всё испортить, как бы правдоподобно ты ни говорил. Поэтому раз назвался княжичем - будь добр соответствовать.

– А ничего, что княжич всю жизнь скрывался и не должен быть в курсе последних модных тенденций при киршском дворе?
– бард стоял рядом, скрестив на груди руки, и с вялым интересом наблюдал за спутницей.

– Создадим тебе благородный облик, полный сдержанного достоинства. Оденем добротно, но без излишеств, - мошенница, наконец, справилась с упаковкой.

– Ага, в черную кожу, - Айрел скептически покосился на извлеченные из свертка вещи.

– Это для Кеане, - Триша провела ладонью по гладкой поверхности куртки, разглаживая складки.
– Куда больше подойдет телохранителю, чем линялое бордовое недоразумение с лысым воротником, - довольно улыбнулась.

– Плакатик "Здравствуйте, я подозрительная личность" в комплект не входит?
– музыкант эмоций девушки никак не разделял.

С его точки зрения, человек, наглухо упакованный в черную кожу, был обречен привлекать к себе много лишнего внимания.

– Нет, но, если хочешь, могу нарисовать, - мошенница бережно положила одежку на кровать и полезла дальше шуршать оберточной бумагой.
– Ничего страшного в том, что он будет выглядеть подозрительно, я не вижу. По мне так это даже хорошо. Кстати, я купила нам экипаж, - добавила она таким тоном, словно говорила о лишней буханке хлеба.

Айрел замер и похолодел.

– Что, прошу прощения?
– переспросил он со слабой надеждой, что неправильно понял собеседницу.

В принципе, подумав, певец бы согласился с тем, что карета им бы не помешала, и смирился с такими затратами, однако в тот момент он был психологически не готов к подобным известиям.

– Спокойно, всё не так страшно, как ты думаешь, - Триша верно истолковала его выражение лица.
– За бесценок купила у почтовой службы старый экипаж, договорилась с каретной мастерской - там мне его подновят, подкрасят, немного переделают. Не могу сказать, что станет, как новенький, однако смотреться должен весьма и весьма прилично. Эти мои договоренности не совсем официальны, так что всё выйдет очень не дорого - раза в четыре дешевле обычной кареты.

У барда немного отлегло от сердца.

– А вот это уже тебе, - девушка кинула собеседнику маленький сверточек.

Развернув бумагу, Айрел нашел гладкий круглый медальон на простой дешевой цепочке.

– Ну и зачем мне это богатство?
– поинтересовался он.

– Открой.

Музыкант послушно принялся колупать маленькую латунную крышечку, досадуя на свои коротко стриженые ногти, которые никак не могли ее подцепить. Наконец, ему удалось с ней справиться. Внутри украшения было выгравировано два слова - "Айрел Керран".

Триша многозначительно похлопала себя по груди, указывая на собственный подобный медальон.

– Чтоб не возникло проблем после смерти, - пояснила она.

На мгновенье музыканту стало холодно.

– Спасибо, - задумчиво кивнул он, сжимая в кулаке холодный металлический кругляк.

Бард, конечно, не особо верил в эффективность данного средства в деле спасения души, но уж лучше какая-то защита, чем никакой.

– Ты говорила, что твое имя еще где-то вышито, - припомнил он, надевая медальон на шею.

– Тоже надо?

– Не помешает.

– Хорошо, - дернула плечом девушка.
– И тебе сделаю. Примерь, кстати, это.

"Этим" оказался темно-синий кафтан классического покроя. Тёплый, добротный, качественный.

– Ну что я могу сказать...
– Триша придирчиво оглядела приодетого Айрела.
– У меня прекрасный глазомер: как по тебе шито.

Рафферти, не сомневавшийся, что ему ничего не достанется, изображал презрение к мирским благам и заботился о духовном - сидя с возвышенным видом, играл самую торжественную мелодию из своего репертуара.