Голубые искры

Ему-то и звонил сейчас Яков Петрович. Трубку взял начальник охраны.

– Горлов слушает.

– Мне бы Дмитрия услышать.

– Дмитрий Семенович отдыхает и просил его не беспокоить.

– Вы все-таки доложите ему, что Яша Прохоров с ним очень хочет поговорить. Сейчас. Если он откажется, я больше его тревожить не буду.

На том конце положили трубку.

Через короткое время телефон Прохорова известил, что на его просьбу соизволили отреагировать.

– Привет, Яша. Что там за пожар у тебя случился? Никогда не звонил в это время.

– Привет. Знаю, что ты "сова" - ложишься поздно. Извини, если от каких дел оторвал. Дима, Елена Кузьминична умерла.

В трубке возникло продолжительное молчание.

– Ты где сейчас?

– В ее квартире, на Красноармейской.

– Жди. Минут через десять подъеду.

Но подъехал он гораздо раньше. В расстегнутой, подбитой мехом куртке, без головного убора, лысый, кругленький, похожий на позднего Леонова, одноклассник Прохорова словно влетел в комнату, молча протянул для пожатия руку. За ним вошел личный телохранитель и его правая рука Василий Ильич Горлов.

Воронин плюхнулся на предложенный Марией Леонидовной табурет.

– Как это случилось? Когда?

Женщина снова подробно рассказала, как умерла ее соседка по лестничной площадке.

– Врачи сказали, что ее утром вскрывать будут. А она очень не хотела, чтобы ее резали. И чо резать-то? Сколь раз "скорую" вызывала, инфаркт перенесла, годиков, слава богу, уже не мало ей.

– Дима, надо как-то сделать, чтобы наши эскулапы ее не трогали. Они практикантов на вскрытие ставят - руку набивать на мертвецах, - сказал Яков Петрович.

– Когда похороны?

– Дня через три. Послезавтра Коля с Шурой прилетают.

Воронин взял групповую фотографию их дружного класса с улыбающейся на ней молодой, красивой, их любимой учительницей и долго разглядывал ее. Потом повернулся к стоящему за его спиной Горлову:

– Значит так, слушай внимательно, Вася. Утром, раненько, поедешь к главврачу: никаких вскрытий! Криминала тут никакого нет и быть не могло. А студентам ради практики колупаться в ее чреве не дадим. Скажи, это моя настоятельная просьба. Езжай пораньше, если с постели его поднимешь, ничего, переживет. Главное, чтобы в морге дров не успели наломать. Все документы, ну там медицинские, свидетельство о смерти из загса, все, что надо для похорон, чтоб было оформлено. Срок - день. Поедешь на кладбище. Выберешь место для могилы на центральной аллее. Там оставлен резерв земли. Никому это не перепоручай. Поедешь сам. Если будут вопросы - к Сомову. Он все решит. Закажешь, - Воронин посмотрел на висевший на стене над столиком календарь, - на восемнадцатое число катафалк, три автобуса, оркестр. И чтобы в выпуске завтрашней, слышишь, в завтрашней городской газете должен быть некролог. Место прощания - Дом культуры. Поминальный обед - в кафе "Престиж". Чтоб было все как положено. Про водку не забудь. Ну, кажется все? Ничего не забыл, Яша?

– Насчет гроба еще надо решить, Дима.

– В ритуальном агентстве есть шестигранные классические, восьмигранные, шестигранные резные, европейские гробы. Покрытие - рояльный лак, цвет "спелая вишня", внутри обложен белым атласом. Что заказать?
– спросил Горлов.

– Лена просила, чтобы похоронили ее в простеньком гробу. Богатством гроба не удивишь бога. И на поминальном обеде водку бы на столы не ставить. Не по-христиански это, - вмешалась в разговор Мария Леонидовна.

– Поедешь в ритуальное агентство - возьми с собой Марию Леонидовну: гроб выберете вместе. Но чтобы был он приличный, не опозорьте меня перед всем городом! И водка на столах чтоб была. Языческий, не языческий обряд - спиртное на столах, а сейчас без водки не хоронят. Кто захочет выпить - выпьет за помин души, кто не хочет - в рот никто лить не будет, - Воронин поднялся со стула, подошел к Прохорову.

– Не горюй. Все мы смертны, Яша. А похороны будут достойные у нее. Это я гарантирую. Тебя подвезти до дома?

– Я еще полчасика побуду здесь.

– Я машину пришлю. Будет ждать тебя у подъезда.

Извини, что быстро покидаю тебя: меня там городской архитектор ждет. Приехал по какому-то делу, мы с ним сначала решили партию в бильярд сыграть, потом поговорить о делах, а тут твой звонок. Надо ехать, узнать, что он от меня хочет. Если что - звони. В любое время.
– Воронин пожал руку на прощание, повернулся и, словно колобок, выкатился из комнаты. За ним вышел Горлов.

– Завтра не помешали бы в морге тельце Лены обмыть. Все ведь она мне показала еще месяц назад, как инфаркт перенесла, и нижнее белье, и платье с длинными рукавчиками, и мыльце, и расческу, и полотенце. Не хотела умирать, а к смерти все приготовила. В храм сходить еще не забыть: святой водички принести. Тело после обмывки попрыскать да перед укладкой гроб водичкой освятить, - вполголоса бормотала Мария Леонидовна.

Яков Петрович подошел к комоду и взял из вазы бумажные ромашки, которые шестьдесят лет назад они подарили учительнице на восьмое марта. "Надо же, до сих пор сохранились, и не очень выцвели", - подумал он, обтер пыль и поставил проволочные стебельки обратно в вазу.

– Я, пожалуй, тоже пойду, Маша. Да и ты иди, поспи. Завтра день тяжелый будет.

– "Господи, помилуй" еще прочитаю и лампадку затушу.

Яков Петрович ушел. Димина машина уже ждала его у подъезда.

Полковник в отставке Николай Сергеевич Иванов, высокий, грузный в теплой меховой летной куртке, в пыжиковой шапке - в Сибири морозы были уже за тридцать, с женой Шурой, та тоже была одета по-зимнему - в норковую шубу, на голове пуховой платок, доехали до Красноармейской на такси. Полковник своим ключом открыл родную для него квартиру и включил свет. В квартире был беспорядок: кровать его мамы разобрана, сундучок с личными вещами раскрыт, на столике возле кровати - открытая коробка с лекарствами. Раздевшись, Шура подмела пол, заправила раскрытую кровать, все вещи расставила по своим местам. В комнате мужа в шифоньере для них всегда было чистое постельное белье, но в нежилой комнате оно было влажным, и Шура, расправив гладильную доску, перегладила его, сменила наволочки на подушках их с Колей кровати, заменила пододеяльник, простынь.

– Может, полежишь, устал с дороги?

– Нет, Шура. Надо вначале выяснить обстановку. Позови-ка Марию Леонидовну.

Мария Леонидовна, придя, уселась на табурете за обеденным столом в большой комнате, Николай Сергеевич с Шурой сели напротив. Женщина снова в подробностях рассказала о смерти подруги, о том, что Леночка уже обмыта, одета во все приготовленное ею заранее, и в освященном гробике. Гроб только непривычный, больно уж хорош: темно-вишневый, весь блестит, говорят, покрыт рояльным лаком, внутри все застелено простроченным, белее свежего снега, атласом, шесть бронзовых ручек. Лена хотела, чтобы похоронили в обычном гробике, сильно не тратились; там был гроб подешевле, простенький, она указывала на него, да ей не дали, этот купили.

С батюшкой про отпевание договорились: как попрощаются, к полудню в храм привезут.

– Прощание уж больно пышное Дмитрий Семенович затеял: в Доме культуры, с почетным караулом, чтобы духовой оркестр при выносе тела играл. Очень не хотела Лена всего этого. Просила, чтобы гроб возле дома, у подъезда, на табуреточках постоял, там бы и попрощались. Я говорила об ее желании, да меня разве послушают. Батюшка говорит, что богатыми похоронами, богатыми надгробиями родные удовлетворяют только свое тщеславие. Не покойника они любят, а себя. Прискорбно, говорит, когда последний приют, становится местом самоутверждения и гордыни родных.

Николай позвонил Якову и Диме, и через десять минут Дмитрий Семенович с Прохоровым и неразлучным Горловым уже входили в квартиру. Поздоровавшись за руку и раздевшись, все уселись за стол. Дима поглядывал на красивый Орден Мужества на груди бывшего одноклассника: Иванов счел нужным присутствовать на похоронах мамы именно с этой наградой на груди. У него были и другие достойные награды, но он их оставил дома, в Сибири, посчитал нескромным стоять у гроба с увешенной полученными наградами грудью. Этот же орден он очень ценил и гордился им. Такие ордена в СССР получили всего четыреста пятьдесят человек, каждая награда была номерной, и на каждом по красному рубиновому полю ленточки была надпись: "За личное мужество". Орден сохранился и в новом государстве - России, но с изменениями: исчезли на нем буквы СССР и не стало надписи "За личное мужество". Стал просто Орден Мужества.