Good Again

И тут плотину, щели в которой я всеми силами затыкала, дала большую течь, и непрошеные слезы хлынули бесконечным потоком.

— Он сломлен и разбит. Страдает, а я не могу ему помочь. Пожалуйста, поезжай с ним к Доктору Аврелию. Будь с ним, — Хеймитч резко встал с места, и начал расхаживать передо мной, всем своим видом выражая недовольство.

— Я уже говорил, ноги моей не будет в Капитолии, пока я жив, — выплюнул он, качая головой.

— Черт возьми, Хеймитч. За тобой перед ним должок! — его стальные серые гляделки бешено сверлили меня, но я не собиралась отступать. Отказ был неприемлем, ведь тогда Пит оказался бы в одиночестве в этом чертовом поезде, который помчит его туда, где его пытали и калечили. — Ты — мы — бросили его на арене, а все ради забавы под названием «Сойка-Пересмешница». Он сломлен, потому что мы это допустили. — слезы стояли в горле, мешали мне говорить, и вкус у них был горький как у самогона, которым Хеймитч упивался, чтобы ничего не чувствовать. — Он такой из-за нас, и я поехать не могу. Не я нужна ему сейчас. — я встала перед ним и пристально на него уставилась, замечая, как его сопротивление слабеет. Я уже знала, что он согласится, но решила выложить последний козырь. — Ты говорил, что позаботишься о нас. Мы ведь были командой, верно? Или это тоже все было сплошным враньем?

Лицо Хеймитча скривилось, как будто он проглотил горькую пилюлю, и он разразился длинной чередой проклятий, которые так и скакали с его растрескавшихся губ.

— К твоему сведению, я обещал Питу присматривать за тобой, пока его тут не будет. Об этом же он попросил Сэй и Эффи. И что прикажешь — взять и так запросто его нарушить.

В потоке моих слез уже сквозило отчаяние.

— Вот видишь, за мной-то есть кому присмотреть! А у него может быть приступ прямо в поезде — ты ведь прекрасно знаешь, что означают для нас с ним поезда! — голосила я. — И он там будет совсем один, никто о нем не позаботится! Ты сможешь жить с этим? Так что подумай — что тут хуже, — я была уже готова упасть перед ним на колени. — Ты единственный, кому я могу доверять, и кто сможет с ним справиться. Мы оба перед ним в долгу.

И когда он снова выругался, я поняла, что одержала верх. Ведь это так и оставалось все это время самой большой, нерешенной проблемой в наших отношениях — наша общая и его вина перед Питом, все те же пресловутые долги. Ведь мы же оба были в ним из Шлака — и знали, как плохо иметь долги, особенно когда она неоплатные. И мы оба знали, что этот долг до конца так и не сможем никогда вернуть.

— Хорошо, солнышко. Я с ним поеду. Но ты должна мне кое-что пообещать, — буквально прорычал он, отхлебывая здоровенный глоток своего пойла.

— И что же? — спросила я, сразу же подозревая подвох.

Он сглотнул и поморщился, когда очередная порция белого обожгла ему пищевод.

— Не вздумай ставить крест на нашем мальчике. Терпеть не могу, когда ты говоришь, что вам не суждено быть вместе. Это самая убогая чушь собачья, какую мне доводилось слышать. Побитые жизнью люди постоянно сходятся вместе, живут вместе и строят все по новой, не хуже прежнего. И все у них получается. А ты держи голову выше и подожди, когда он снова приведет себя в порядок, — он вытер рот тыльной стороной ладони. — Ты обязана сделать все, чтобы все у вас в итоге было как надо. Сама себе обязана. Вы двое друг без друга прям чахнете.

Я лишь уныло покачала головой.

— На сей раз я вовсе не уверена. Конца этому всему не видно…

Хеймитч сполоснул руки и принялся собирать разбросанную тут и там по кухне грязную посуду.

— Никто на самом деле не может наверняка сказать, что там, в конце, но это не должно тебя останавливать. Ты просто двигаешься дальше в надежде, что конец будет лучше чем начало.

Это была одна из самых неоспоримых и при этом оптимистичных истин, которые мне доводилось от него услышать за все годы нашего знакомства. И его слова задели какие-то тайные струны в моей душе.

— Неужто ты – ты! — проповедуешь хранить надежду? — выпалила я не без яда в голосе.

Хеймитч повернулся ко мне и окинул таким взглядом, словно я была тупейшим созданием на земле.

— Не ты одна пытаешься добраться до другого края пропасти. А теперь вали из моего дома, чтобы я мог собраться в путешествие с нашим женишком. Нужно хотя бы попытаться прибраться в этой крысиной норе. Хорошо хоть в Капитолии пристойная выпивка, — фыркнул он, продолжая деятельно перемещаться по кухне. Я уже пошла было к двери, но в последний момент вернулась и крепко обняла его.

— Спасибо тебе, — прошептала я, прижимаясь к его груди, не обращая внимания на исходящий от него застарелый перегар и запах пота.

Он тоже обнял меня в ответ.

— Ладно, ладно, просто иди, хорошо? — и добавил, на всякий случай. — Пит наверно в вашей хибаре над пекарней. Но ты не свети особо в городе своим бланшем, лады? Надень там шляпу или еще что. Не каждый правильно поймет, что же с тобой случилось.

Я лишь кивнула ему и пошла домой, чтобы прихватить головной убор и затем отправиться на поиски Пита.

***

Даже не знаю, чего именно я ожидала, когда поднималась по ступеням пекарни. Сердце стучало от едва сдерживаемого страха — всю жизнь я всегда ждала лишь самого худшего. Мне было слышно, как он ходит внутри, тяжело ступая по деревянному полу и явно сильнее чем всегда припадая на одну ногу. Я слегка склонила голову, еще глубже натягивая на свой фингал рыбацкий картуз с широкой кокардой — довольно странный, надо сказать, предмет гардероба, чтобы ходить в нем в городе. Когда дверь открылась, Пит застыл на пороге, а я уперлась взглядом ему в грудь, а потом почувствовала, как он снимает с меня кепку. Наконец, заставив себя взглянуть ему в лицо, я уловила мелькнувшую на нем гримасу острой боли. Не говоря ни слова, он сделал шаг назад, чтобы впустить меня внутрь.

Когда дверь за мной закрылась, мы некоторое время просто изучающе смотрела друг на друга. Я разглядела, что он уже был одет в дорожное: лучшие в его гардеробе походные штаны с множеством карманов и белую рубашку. Он явно недавно вымылся, но его внешний вид резко контрастировал с тщательно наглаженной одеждой. Дикий блеск в глазах и взъерошенные волосы выдавали то, что творилось в его душе. Пусть я и не смогла до конца разобраться в том, что с ним творилось в последнее время, но все равно понимала, что за маской спокойствия скрывается настоящая внутренняя буря.

— Сказать, что я сожалею о том, что натворил, будет явно недостаточно, — начал он.

— Я пришла не для того, чтобы выслушивать извинения.

Он слегка опустил голову.

— Я не пойду домой, — сказал он с выражением бесконечной грусти.

— Знаю. И я не собиралась тебя об этом просить, — ответила я, все еще изучая его глазами, и ощущая, что и под моей маской спокойствия таится ураган.

Пит приподнял голову, явно растерянный.

— Хеймитч передал, что ты уезжаешь в Капитолий.

Он вновь кивнул, мол, понял.

— Я решил, что мне пора лечь в психбольницу** и препоручить себя заботам Доктора Аврелия. Он сделает тесты и подлечит меня, если это вообще возможно вылечить.

— Думаешь это у тебя… излечимо? — спросила я, с ужасом понимая, что его нынешнее состояние вполне может оказать необратимым.

— В противном случае я не вернусь. Знаю, я говорил, что не могу без тебя, и это правда. Но это не твоя проблема. Я не допущу, чтобы ты подвергалась опасности, даже если мне придется оставаться вдали от тебя, — сказал он с мрачной решимостью.