Good Again
Шрифт:
— Давай, мудила! Так значит не такой уж ты милашка, как оказалось? Давай! Двинь мне, как двинул Китнисс! — он затряс меня, в самом прямом смысле, и, клянусь, я бы рассмеялся, если бы физиономию так адски не сводило от боли.
— Валяй дальше! — сказал я, превозмогая физические муки. — Я это заслужил. Давненько меня как следует не били, — я развел руки в стороны, готовясь покорно принять следующий удар и все прочие его удары, сколько бы их ни было. В этот момент я смирился с тем, что я сын своей матери, раз обошелся с близким человеком прямо как она, и понял, что позволю ему лупить себя за это сколько ему вздумается, и все равно этого будет недостаточной расплатой за то, что я совершил. Однако моя реакция отчего-то его обезоружила и его кулак так и не долетел
– Б..дь! — выругался Гейл, выпуская меня, и я рухнул на пол. Он продолжал изрыгать ругательства, потирая костяшки пальцев на руке, которой он мне вмазал.
Хеймитч помог мне встать.
— Знаешь, не обязательно становиться большой шишкой в правительстве, чтобы дубасить кого тебе вздумается, — достав свою фляжку, Хеймитч приложил холодный металл к моей физиономии. — Будешь и дальше вести себя как бандит с большой дороги, или закончил? — выплюнул он в сторону Гейла.
Гейл схватился рукой за свои темные волосы.
— Да уж, какое удовольствие лупить того, кто не торопится давать сдачи, — пробормотал он раздраженно.
Хеймитч повернулся к нему, и в его хладнокровном спокойствии сквозила скрытая угроза.
— Может, уберешься отсюда, пока я не накатал на тебя жалобу. Не у тебя одного есть связи в Капитолии.
— Нет, — сказал я, прерывая Хеймитча. — как думаешь, тут можно раздобыть мне льда? Я бы хотел поговорить немного с Гейлом с глазу на глаз, — казалось, мне в рот напихали ваты, а челюсть пульсировала от боли. Так мне и надо, подумал я про себя.
Хеймитч взглянул на меня вопросительно, явно не в восторге от предложения оставить нас с Гейлом наедине. Я бы, может, и поговорил с ним позже, но существуют такие беседы, которые лучше не откладывать, а то возможности потом может и не быть. Хеймитч, как всегда весьма понятливый, все-таки пошел мне навстречу, и, припечатав Гейла недобрым предупреждающим взглядом, вышел из купе.
— Это из-за тебя в поезде не протолкнуться? — сказал я, указывая на место напротив.
Гейл просто сверлил меня взглядом, не давая отвлечь себя на пустую болтовню. Вздохнув, я перешел сразу к делу:
— Я скорее сам на себя руки наложу, чем снова причиню боль Китнисс. Ты ведь это понимаешь, так?
Его губы сложились в тонкую линию, он не сводил с меня пронзительного взгляда. Но через несколько мгновений все-таки кивнул, пробормотав:
— Ага, — и этот звук был почти неразличим сквозь стук стальных колес.
— Поэтому я и сел на этот поезд. Я возвращаюсь в Капитолий. Лечиться. Чтобы мне там помогли. Вот и все, что я собирался тебе сказать на этот счет.
— Ты причинил боль моему другу, — проговорил Гейл гневно.
— Твоему другу, с которой не встречался целый год? Твоему другу, которая заодно и моя невеста! — сказал я. — Я никогда не прощу себя за то, что сотворил с ней. Я заслужил в десять раз больше страданий, чем ты мне можешь причинить, и я искренне надеюсь, что я их сполна получу в Капитолии. Никто не может ненавидеть меня сильнее, чем я сам себя сейчас ненавижу.
— Но ты не смеешь вот так являться и просить Китнисс уехать. Ты не можешь спуститься с небес или откуда там как спасителю и увезти ее от меня. Не имеешь ты на это никакого права, — я говорил медленно, хотя и знал, что Гейл достаточно умен, чтобы сразу все понять, но мне хотелось, чтобы до него дошло каждое мое слово. И эта неспешность позволяла мне держать себя в руках, ведь густой и темный как деготь гнев, который струился по моим венам, уже начинал закипать. И я не хотел, чтобы приступ случился со мной в присутствии этого парня.
— Я просто дал ей возможность выбирать, — сказал он, оправдываясь. Его серые глаза глядели настолько пристально, что этот взгляд мог бы прожечь во мне дыру. Видать, оттого он и был настолько устрашающим.
— Ты хотел дать ей возможность выбирать? А как насчет того, что она вернулась в Двенадцатый искалеченная, одинокая? О чем тогда ты думал? Когда она могла есть только с ложечки, не в силах о себе
заботиться? Когда она не мылась по три месяца? Ну-ка, просвети меня, я правда хочу понять, — злость вскипала во мне, как темное варево, а я мог лишь сопротивляться желанию схватить его и вышвырнуть в окно. От этой внутренней борьбы у меня уже мелко дрожали руки.— Тогда она не хотела меня видеть, — сказал он уклончиво.
— Почему? — спросил я. Интуиция подсказывала мне, что есть еще что-то, чего я не знаю.
— Скажем так: мы расстались не самым лучшим образом. Она бы не захотела меня видеть, явись я тогда в Двенадцатый. Китнисс не умеет прощать, — его лицо окаменело, но даже я видел боль, которую он пытался скрыть от мира, и был настороже.
— Неужто? Так вот, без причин? — дожимал я, уверенный, что где-то тут таится ключ к пониманию всего случившегося. Что-то там между ними произошло, что-то весьма серьезное, что оттолкнуло их друг от друга, но мне было невдомёк, что именно. Мысль, что у этих двоих есть что-то, что мне недоступно, пробудила во мне страх, меня уже трясло от раздражения такого сильного, что пришлось себя успокаивать, глубоко дыша. В любом случае, Гейл не спешил мне отвечать, и становилось ясно, что на него лучше не давить. Они с Китнисс что-то упорно скрывали, оберегали общую тайну, и это было неправильно, за гранью моего понимания.
— Отлично. Пусть все останется между вами. Китнисс сама мне расскажет, когда сочтёт нужным, — сказал я, хотя сам не особо в это верил. — однако есть некие правила, которые тебе не мешало бы соблюдать.
Он не ответил, но я был уверен, что все тут было предельно ясно. В его глазах все еще полыхал гнев, он стукнул рукой по столу.
— Это и тебя касается. Посмей еще только использовать ее как боксерскую грушу. Она не должна из-за тебя страдать. Я буду держаться в стороне, но если ты посмеешь ее обидеть, я размажу тебя об стенку, — прошипел Гейл в ярости, вставая с места. — заруби себе на носу, Мелларк. Пусть нашей дружбе с нею и конец, но я в порошок сотру любого, кто причинит ей боль. И мне плевать, даже если ты женишься на ней и настрогаешь с нею три десятка ребятишек. Я тебя уничтожу. Не буду разрушать ваши отношения и всякое такое. Мне давно было ясно, с кем она на самом деле хочет быть, очень давно, даже если я сам не был готов себе в этом признаться. Но я без колебаний разделаюсь с тобой в случае чего.
И тут вернулся Хеймитч, эффектно положив конец нашей беседе. Бубня что-то нелицеприятное в адрес нашего с Китнисс ментора, Гейл покинул купе.
Хеймитч смерил меня глазами и протянул сверток со льдом.
— И отчего это мне кажется, что у нас тут только что прошел конкурс, на котором меряются пиписьками?
***
Остаток нашего путешествия не был ознаменован ничем примечательным. Я вообще не спал, но иное мне и не светило. Я никогда не мог нормально спать без Китнисс — так было еще даже до нашего с ней Тура Победителей. Наверно, так повелось с самой первой нашей совместной ночи в пещере. Как будто для моего травмированного сознания она с самого начала означала покой и безопасность, возможность отдохнуть. Только лишь когда меня пытали и охморили, стало иначе. Но потом все вернулось на круги своя.
Но, по крайней мере, бессонницей по ночам маялся не я один. Компанию мне составлял Хеймитч, который обычно никогда не спал в темное время суток, разве что валился с ног от усталости. У него тоже были свои демоны, которых он топил на дне бутылки — такой уж у него был способ борьбы с терзавшим его ужасом, восстававшим еженощно из могил. Сам я лежал в постели, не в силах сомкнуть глаз, по нескольку часов, снова и снова прокручивая в голове то, что же привело меня сюда. Первым пунктом в списке значились мои приступы, вызванные ревностью, которые привели меня к тому, что моя сильная, гордая Китнисс, забившись в угол, дрожала от страха, и я был тому виной. Я места себе не находил, и меня терзала ненависть к себе. Тем временем в зоне отдыха Хеймитч тискал полупустую бутылку белого, рассеянно глядя на пустое сидение напротив. Едва ли он удивился, когда я объявился в поле его зрения.