Good Again

«Если бы только знала, что ты об этом собирался говорить», — прошелестело у меня в голове, и я ощутила, как жестокое чувство вины сжимает мне сердце.

– Почему же я вам это говорю?

Я припоминаю один случай во время нашего заточения в Капитолии, до того, как мой разум был извращен до неузнаваемости. Она переводили нас из одного здания в другое. Я по сей день не знаю, отчего нам пришлось идти по подземным туннелям: возможно, потому, что так было быстрее, или это просто было частью нашей моральной пытки. Они многое делали просто, чтобы запугать нас. Нас вели в темноте, по неровным каменным ходам с осклизлыми бетонными стенами. Надзиратели подталкивали нас в спину прикладами винтовок. Мы не разговаривали — нас так сильно избили, что болели даже подошвы ног. И вдруг Энни, которая порой говорила вещи, не думая, произнесла: «Я так ужасно рада, что Финник и Китнисс не видят нас сейчас! Надеюсь, они никогда не узнают, что с нами произошло.

Это заставило меня задуматься о Китнисс. Меня все еще толкали в спину, порой Джоанна помогала нам идти вперед, порой и Энни, и мы больше не сказали друг другу ни слова. И я, споткнувшись, поймал краем глаза отсветы огней в коридоре, и мой разум сотворил из них Китнисс, как будто бы она стояла передо мной во плоти. И я помню неодолимое желание ее окликнуть, возможно, я действительно ее позвал, потому что Энни пришлось потянуть меня за рукав, чтобы я замолчал. Но в моем сознании она мне ответила, и передо мной ясно как день предстала ее улыбка — так она улыбалась, когда я говорил что-то на ее взгляд смешное — даже если я шутить и не собирался. Мне всегда удавалось заставить ее улыбнуться. Взаправду или нет, но ее лицо сияло мне ярче, чем все фонари, мимо которых мы шли, вместе взятые.И я на миг я припомнил, какое счастье это было — просто пропускать сквозь пальцы пряди ее волос, просто сидеть с ней рядом, когда мы с ней рисовали или писали. Я вспомнил какая это была бесконечная радость — любить ее. И мне стало совершенно все равно, что они сотворят со мной, после того, как выведут из этого темного туннеля.

Я чувствовала, что все взгляды обращены на меня, и изо всех сил пыталась сохранять маску спокойствия. И разрывалась между тем, чтобы разозлиться на Пита или растрогаться от его признания. Я чувствовала, что близка к тому, чтобы снова развалиться на куски.

— Потом на какое-то время я все это забыл — из-за того, что они со мною сотворили. Но даже когда они исказили мои воспоминания, чувства во мне остались, и они меня обескураживали. После войны, когда я стал как следует лечиться, я понял, отчего испытывал к Китнисс столь сильные и противоречивые чувства. Мне промыли мозги, чтобы я ее возненавидел, но сердцу не прикажешь. Однажды в больничной палате, уже после того, как с Китнисс сняли обвинения и отправили обратно в Дистрикт Двенадцать, на меня внезапно снизошло озарение, я вспомнил тот случай в туннеле, о том как даже после всего, что они с нами сотворили, на меня снизошло счастье и радость от одной мысли о ней. И мне открылось то, о чем так много писали, пели и сочиняли стихи. Даже в самых ужасных, невыносимых обстоятельствах, когда человеку уже нечего терять, даже когда он уже не знает кто он и откуда, все равно остается надежда сломить эти обстоятельства и все преодолеть благодаря любви — просто созерцая объект своей любви. Я думал о Китнисс и в этот миг я мог вынести все, что они мне уготовили. Ибо мое спасение было в любви к ней, и даже после того, как мои воспоминания были подменены и отравлены страхом, я помнил эту любовь, хотя не мог тогда больше связать ее с Китнисс.

– О, Пит! — судорожно выдохнула я, и те, кто был рядом, это услышали. Эффи приобняла меня за плечи и прижала к себе.

– Так вот, я пытаюсь сказать, что все мы потеряли кого-то, мы потеряли многое и многих. И мы задаемся вопросом, как это могло случиться. И не утратила ли наша жизнь смысл после всех этих ужасных потерь и зверств? После того, как детей убивали, и это длилось бесконечно, да еще и восхвалялось и превращалось в развлечение, мы задаемся вопросом — существует ли вообще справедливость. После того, как наш собственный Дистрикт был стерт с лица земли, мы спрашиваем себя, существует ли еще в мире что-то хорошее?

И вот каков мой ответ. Любовь искупает все и всех нас спасает. И в самых адских обстоятельствах, в каких может оказаться человек, мы можем принять наши страдания с достоинством, достаточно вспомнить о тех, кого мы любим, чтобы хотя бы на миг вспомнить о нашей способности испытывать это чувство, чтобы сохранить ее в себе. Это дарует нам стойкость и благородство. Даже делает нас возвышеннее. Даже если любимых больше нет с нами. Порой я думаю о своих родителях и братьях, и во мне пробуждается вся та любовь, которую я испытывал к ним, пока они были живы. И это возрождает во мне память о них, сближает наши души. Это то, что не дает нам опустить руки. Сознание, что мы все еще живы, даже если жизнь наша невыносимо тяжела.

Мы, люди, способны на всё. Способны совершать странные зверства. Или посвятить свою жизнью другим. Мир полон людей, способных на то, и на другое. И мы выбираем — к какому типу людей мы сами принадлежим. И влияние нашего выбора, выбора каждого из нас, отражается на всех людях нас окружающих, на нашем Дистрикте, даже на всем нашем народе. Если мы выбираем любовь, а не ненависть, прощение, а не месть, вся наша страна склонится в итоге к этому выбору.

Мы выбрали любовь. Мы выбрали память. Мы выбрали самоотдачу и заботу друг о друге, созидание и возрождение, потому что мы надеемся, что нация последует нашему примеру. Это высшее проявление человечности. Помните о людях, которых вы любили, ставьте их выше самих себя, и пусть чувство, которое в вас жило и живет заставит вас двигаться вперед. Ведь в мире кроме зла есть еще и добро. Каждый из нас может выбрать, каким человеком он хочет быть. И если вы знаете, что такое любовь, то ваш выбор очевиден.

В этот День Памяти будьте добры друг к другу, простите и никогда не забывайте. Мы все переживаем это вместе. Спокойной всем вам ночи и спасибо.

Его речь ошеломила всех присутствующих, зачарованная тишина над толпой нарушалась лишь щелчками электрических фонарей, ряды которых пронизывали улицы как спицы колеса. Их свет пронизывал наш Дистрикт, сливаясь в самом центре, в свете памятного монумента. Написанные по кругу имена на основании оживали как бессмертные души. Буквы сияли на фоне металла, в котором были высечены. Там были мы с сестрой. Мой будущий муж. Мой ментор. Моя семья. Все они были в огне. Я посмотрела на сидящего на сцене Пита, и наши взгляды встретились, он был моей половинкой, и я почувствовала, что больше не утопаю в пучине горя. Меня теперь грело пламя жизни, которую мы каким-то чудом вырвали из пасти смерти. Мы были настоящие счастливчики.

Пит смог скинуть оковы со своей души и в своей неизбывной душевной щедрости поделился этой новообретенной свободой со всеми, кто на него смотрел и его слушал. Позднее мы узнаем, что его речь будут вновь и вновь крутить в эфире, как напоминание о том, что жизнь продолжается, что даже лес, выгорев дотла после рокового удара молнии в сухой ствол, вновь вырастает и начинает зеленеть. Даже на его пепелище, усеянном белесыми костями лесных обитателей, которым не удалось спастись от огненного ада, под слоем головешек таится жизнь и скрытая сила, которая есть и в каждом из нас, которую невозможно истребить. И стоит наступить весне, зеленые побеги выстреливают к солнцу, год от года становясь все сильнее, пока не становятся со временем самыми сильными и высокими деревьями в лесу. И мы за нашу жизнь еще успеем обрести такую силу.

Когда торжественная церемония была окончена, целая толпа людей захотела пообщаться со мной и Питом. Но я как молодое деревце, которое по мере роста отодвигает в сторону другие саженцы, чтобы пробраться к солнцу, выпустила руки Хеймитча и Эффи и, раздвигая локтями любопытную, благодарную и просто жаждавшую меня увидеть толпу, продиралась сквозь нее до тех пор, пока не добралась до Пита. И полностью игнорируя правила приличия обвила его руками за пояс и спрятала лицо в него на груди. И он тоже зарылся лицом мне в волосы.

— Мне есть за что извиняться? — услышала я его шепот.

— Нет, Пит. Ты был великолепен. Все, что ты сказал, было великолепно, — сказала я, ощущая, как толпа инстинктивно отхлынула от нас — то ли чтобы поглазеть, то ли, чтобы дать нам немного личного пространства. Это уже было неважно. Мне было уже абсолютно наплевать, смотрит ли на нас кто-нибудь или нет.

__________

*Зигфрид Сассун (Siegfried Sassoon) (1886-1967) — английский поэт-фронтовик. Участник Первой мировой войны, офицер. Награжден военным крестом. Принадлежит к группе «окопных поэтов». В 1917 г. Сассун заявил, что «цели, ради которых ведется война, не стоят стольких страданий». Стихи Зигфрида Сассуна английская критика назвала «взрывом раскаленного добела гнева». Данное стихотворение прежде на русский не переводилось. Полный текст стихотворения на английском здесь http://www.poetryfoundation.org/poem/248208

**Адресант - тот, кто адресует кому-н. почтовое отправление (письмо, телеграмму, бандероль и т. п.). В оригинале — sender — отправитель.

https://ru.wiktionary.org/wiki/%D0%B0%D0%B4%D1%80%D0%B5%D1%81%D0%B0%D0%BD%D1%82 В общем, не думайте, что это опечатка. Хотя я всегда приветствую ваш публичный бетинг.

Комментарий к Глава 45: Счастливчики

Комментарий переводчика: Я знаю, что осталось всего-то две главы. Но именно сейчас у меня трудности с выделением времени для творчества, так что, пожалуйста, наберитесь терпения. Огромное спасибо pinkdolphin за все столь же бесконечно ценный вклад в перевод главы.