Город из воды и песка

— Я здесь, Сань, — отозвался Войнов. — Здесь… Прости… Но я не знаю, что сказать.

Он снова отошёл к бордюрчику. Но уже не стал на него забираться.

— Да ничего и не надо… Всё в порядке. Я ни с кем не говорил об этом. Мы и с отцом не говорили… Не касаемся этого. Как будто ничего не было… Ты что, куришь?

— Да вот, — развёл руками Войнов. — Только сегодня. Стрельнул сигарету у охранника. Два года как бросил. Прикинь.

— Из-за меня? Прости, Никит… Не кури больше. Не надо.

— Не буду. Обещаю.

Саша вздохнул.

— Нам надо с тобой съездить в Амстер, слышишь? — вдруг сказал Войнов. Не совсем уверенно, снова ощущая себя так, словно прощупывает ногами почву (как часто это приходилось делать с Сашей!). — Весной. Когда тюльпаны. Ты не был в Кёкенхоф? В парке тюльпанов?

— Нет. Я больше туда не ездил. Вообще больше никуда не ездил. Было не до того… И не хотелось.

— Поедем весной, — уже увереннее продолжал Войнов. — Когда там красиво. Покатаемся на кораблике…

— С пледиком?

— Конечно с пледиком, маленький. Съездим на мельницы. Накупим мороженого, шоколада и вафель…

— Селёдки, — добавил Саша.

— Ох, точно! — стукнул себя по лбу Войнов. — Селёдки!

— А дури?

— И дури, если захочешь. Будем по вечерам сидеть в кафешке у канала и смотреть на народ…

— Целоваться?

— Обязательно.

— Держаться за руки?

— Конечно, Санечка. И к Ван Гогу опять наведаемся. Должен же ты наконец его увидеть. По-человечески.

— Ты очень хороший, Никита, — прошептал Саша, и Войнов почувствовал: последний пятачок, последнее упавшее дерево — всё сплошь увилось, покрылось без остатка им — Санечкой. Он хотел бы обнять его, прижать к себе и дышать в его волосы, сплетаться с ним руками и пальцами, затеряться в нём, раствориться, исчезнуть. Больше не быть Войновым. Ненадолго. Хотя бы…

Они попрощались, но Войнов не сразу вернулся в офис. Ходил туда-сюда, вспоминая, прокручивая в сознании всё, о чём они говорили, все Сашины слова, полутона, интонации, открыл его утреннюю фотографию, скользнул пальцем по созвездию на щеке родинок — долго протяжно выдохнул. Перешёл в список звонков, нашёл номер матери. Набрал.

— Мам, привет. Я заеду в выходные. Не знаю пока, в субботу или в воскресенье. В воскресенье, наверное… Угу… На работе, конечно. Где ещё мне быть? Да не надо ничего… Ну чего ты?.. Ладно, я позвоню тогда. Да, завтра вечером… Пока.

Он обещал приехать ещё на тех выходных. Мать просила починить карниз — тот обвалился. Но так и не сподобился. Засранец такой. На этих выхах — обязательно…

* * *

Домой попал непривычно рано. Что-то в районе восьми, начала девятого. Заказал в Лавке еды: риса и тефтелей в томатном соусе, плюсом салат. Ещё себя побаловал гигантской булкой с маком в шоколадной глазури.

То, что рассказал Саша, его откровенность и осознание того, как они становились - уже стали - болезненно, до одури близки, продолжало тянуть и отзываться где-то тяжко в подреберье. И к этому как-то предстояло привыкнуть, научиться жить. Войнов ни за что на свете не хотел, чтобы вот здесь, с Сашей — прошло легче, спокойнее. То есть нет: он хотел бы, но понимал преотлично, что так не могло быть, и так не будет. И если пришлось бы выбирать, он без сомнений бы выбрал Сашу и всё, что между ними настраивалось и затягивалось, все эти жгуты и перекрученные сети, всё, что между ними было: жгучее, щемящее, горячее, неправильное. То, что никогда бы с ним не произошло, не будь Саши, не набери он лишь одну неверную цифру в телефонном номере.

Войнов поужинал и даже наелся. Но тело оставалось каким-то неспокойным, слишком взвинченным. Он подумал наведаться в качалку, но понял, что сегодня не хочет. Лучше прошвырнётся на велике. Там и подумать можно. Над тем, как дальше и как вообще всё устроить с Сашей. Или оно, может, само всё получится? Безумно хотелось, чтобы само получилось, чтобы Вселенная как-то сжалилась и ещё немного их подтолкнула друг к другу. Но, наверное, это уже совсем невиданная наглость — просить больше содействия. Не слишком ли много им и так перепало? Не много ли им уже было дано фортуной и случаем? А, Войнов? Хочешь ещё?

Он выехал, когда уже начинало темнеть, и планировал вернуться домой к одиннадцати, чтобы уже, как обычно, поговорить перед сном с Сашей. Было холодно. Телефон показывал +15. И Войнов (молодец какой!) не забыл накинуть толстовку на молнии. Но с ногами не заморачивался — так и поехал в шортах. Да и фиг с ними — ноги не тело, не успеют замёрзнуть.

Велосипедистов в парке каталось немного. Ещё прогуливались парочки. Как раз подходящее время, чтобы идти вместе, прижавшись или держась за руки. Почти все были молодые, моложе него, студенческого возраста. У кого-то в руках были стаканчики с кофе. У девчонок блестели глаза, а парни им рассказывали что-то — так, чтобы те улыбались или поднимали на них эти блестящие глаза с каким-то, пусть маленьким, но восхищением или восторгом. У кого-то из девчонок на плечи была накинута мужская ветровка. Встретились Войнову и две девушки вместе, рука в руке. Он очень обрадовался. Да, в полутемноте, под фонарями, может это и не так бросалось в глаза. Но всё же… Блин, как хорошо! И правильно. Подумал: может быть, когда-нибудь, но хотелось бы поскорее, хотя бы лет через десять-пятнадцать, чтобы и парней вместе можно было встретить. И не только в полутёмном парке. Как несбыточно…

Он поездил минут сорок или пятьдесят. Остановился напротив меняющего цвета из-за подсветки фонтана. Синий, фиолетовый, розовый. Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный. Даже слегка завораживает.

Войнов припарковал велосипед и сел на скамейку. Людей почти не было. Так, пронеслись пара велосипедистов и чувак на электрическом скутере. Войнов продолжал смотреть на фонтан и думать о Саше. Послышался ещё один велосипедист. Но не пронёсся мимо, а плавно притормозил и остановился рядом, недалеко от Войнова. И всё бы ничего, Войнов, скорее всего, не обратил бы на него внимания. Посмотрел бы и отвёл взгляд. Но парень был без майки. То есть с обнажённым торсом. В пятнадцать, а может, уже в четырнадцать градусов! У Войнова и ноги-то успели задубеть. А этот вон какой, закалённый. Одни только шорты и сандалии на босу ногу.

Войнов сам сначала не врубился. Парень вынырнул из темноты на велике, и Войнов не сразу понял, что он типа голый. Подумал (почему-то), что, может, футболка такая прозрачная или с рисунком под грудные мышцы сделана — мало ли сейчас всякого дурацкого продаётся? Да что только не… Только успевай придумывать.

Но велосипедист ещё приблизился, остановился неподалёку, и Войнов убедился — и правда без майки. Войнов на него, наверное, вылупился, и тот понял, что на него смотрят, улыбнулся открыто и приветливо, сказал:

— Добрый вечер.

— Добрый, — отозвался Войнов, всё ещё удивлённый.

Он продолжал смотреть на парня. Уже не во все глаза, поскромнее. У того было сухое красивое тело. Крепкие гибкие небольшие мускулы. Он явно не качался, а занимался чем-то более, эм-м-м, интересным: гимнастикой, может, бегом или, там, йогой, восточными единоборствами. В общем, чем-то, что работает не на массу, а на подвижность и качество. На пользу и эстетику — в самом изначальном, естественном, приятном глазу виде.