Город из воды и песка
Шрифт:
«Не уверен, что успею к 11. Я тут в небольшое ДТП попал. Не по своей вине. Ничего серьёзного. Позвонить тебе, когда приеду?»
Саша тут же перезвонил, взволнованный:
— Никита, ты как? Ты в порядке?
— Нормально всё. Не волнуйся. Мне только бочину помяли. Надеюсь, скоро разъедемся.
— Сильно?
— Да нет, не особенно. Просто бесит. Ездят, всякие, блядь, обезьяны. Поубивал бы нахрен.
— Не надо. Ты мне нужен. Без уголовного прошлого.
— Не буду. Только ради тебя. Так позвонить, когда приеду?
— Конечно звони. Я ещё не буду спать.
Войнов набрал где-то
— Я тебя разбудил, маленький? — спросил Войнов бережно.
— Я случайно… Уснул немножко… — Войнов почти видел, как Саша трёт глаза.
— Может, тебе лучше пойти дальше спать? Устал сегодня, набегался? Завтра тогда по…
— Нет-нет! Я нормально. Не уходи… Ты же, наверное, сам пришёл только что. Сколько сейчас?
— Двенадцать почти.
— Ты поел хоть чего-нибудь?
— Да не хочется уже со всеми этими приключениями.
— Похудеешь, Никита. Осунешься. Что мне с тобой тогда делать?
— Приезжать придётся. Откармливать.
— Я приеду. Ты не думай, — упрямо так.
— Специально тогда есть перестану. Чтобы тебя увидеть скорее.
— Нет, ты уж питайся, пожалуйста. Ты мне здоровый нужен. Большой и красивый.
— А если бы не был большой и красивый — ты бы разлюбил меня, значит, сразу же?
— Фу, Никит, неверные выводы.
— Как в студии? Что ты озвучивал? — сменил тему Войнов.
— Книжку одну детскую. Там на несколько голосов. И со звуковыми спецэффектами всякими. Поэтому в студии делаем.
— Дашь потом послушать?
— Детскую? — удивился Саша.
— Ну, знаешь, говорят, мальчик становится мужчиной, только когда обзаводится потомством. А нам с тобой не грозит — не видать нам Нобелевки, как первым родившим мужикам, ну. Поэтому детские книжки — самое то для нас.
— Дам, конечно. Если тебе хочется, — сжалился Саша.
Вроде и не было в голосе каких-то особенных изменений, Саша говорил ровно, привычно, но Войнов всё же что-то почувствовал — будто дёрнули за ниточку, и она так и осталась натянутой. Может быть, он слишком заморачивался и всё это были, как Саша сказал только что, неверные выводы, но ведь у Войнова по-прежнему в доступности, в его полном распоряжении был лишь голос, вот он и цеплялся за любой, еле слышный звоночек, за каждую звучащую чуть иначе мелодию.
— У тебя всё в порядке? — на ощупь спросил Войнов. — Ты как будто… Ты ничем не расстроен?
— Всё в порядке. Мне сейчас мама приснилась, — сказал Саша, и Войнов сразу понял: вот что случилось, вот что расстроило. И пусть он пока не знал подробностей, но чувствовал безошибочно, по одному только неправильно стукнувшему где-то глубоко молоточку, по одной неверно звучащей клавише.
Теперь Саше нужно рассказать, выговориться. Не ляпнуть бы ничего! Не спугнуть бы!
— Не помню, когда последний раз видел её счастливой. А тут она улыбалась. Даже не знаю, чему именно. Улыбалась просто.
— Твоя мама… — не решился продолжить Войнов.
—
Умерла. Мне шестнадцать было. Я, наверное, никогда не смогу смириться. Сколько бы времени ни прошло.— Мне очень жаль, маленький, — прошептал Войнов, подумав сразу про свою маму. Невозможно было не подумать. Он был так далеко от Саши: можно ли подобрать слова, чтобы утолить горечь утраты самого дорогого человека, когда ты не рядом? Будут ли слова эти правильными? — Ты расскажи мне, если хочешь, — аккуратно, словно ступая по краю, сказал Войнов. — Или не рассказывай, если не готов, если тебе это не нужно. Я буду рядом, я здесь, Санечка.
— Она говорила знаешь как? Бери книгу, когда тебе грустно, и бери книгу, когда тебе радостно. Открывай и читай. Там ты найдёшь ответы на все вопросы.
— Она была права.
— Я не успел ей сказать… Тогда я не мог. Не до этого было. Я так хотел, чтобы она знала. И чтобы она была со мной, когда… Не только для этого, конечно. А чтобы просто была со мной. Сейчас тоже. Так её не хватает. Я ни с кем не могу об этом говорить. Совсем. Вообще. Какой я. Что чувствую. Не могу.
— Я понимаю. Мама всегда остаётся мамой, сколько бы нам лет ни было… Ты сейчас с кем живёшь? Один?
— С отцом… Мы с ним хлебнули, конечно, после того как мамы не стало. Выплыли как-то.
— Он про тебя знает?
— Знает. Пару лет назад я признался.
— И он как? Нормально?
— Смирился вроде бы… Но он не волнуется. У меня же нет никого. То есть я гей как бы только в теории. Так это выглядит.
— Ты думаешь, если он узнает про меня?..
— Да нет, я же совершеннолетний всё-таки. У меня своя жизнь. Он лезть не будет.
— Это хорошо. Моя мама пока до конца не смирилась. Она знает, да, уже давно, но, кажется, ещё на что-то надеется. На жену, там, на девушку. Так что у нас с ней в этом плане вроде как нейтралитет получается. Иногда чем-то поделиться хочется, но каждый раз останавливаешься — а, лучше не надо.
— Знакомо…
— Саш, а ты где-нибудь учился? Учишься? — решил поменять тему Войнов. Нужно было переключиться. И поскорее.
— Учился. Кафедра английской филологии.
— Да ладно? Правда? Мне Ренат, это друг мой, так и сказал — филолог, мол, твой Саня.
— Я бросил после третьего. Не видел смысла… И там причины были. В общем, считай, что неуч. Обломовщина.
— Это не главное, — сказал Войнов.
— А что главное? — спросил Саша.
— Какой ты есть. Что из себя представляешь. Что умеешь и знаешь. Насколько ты цельный и мудрый внутри. Насколько ты готов жить и учиться, не стоять на месте, видеть и впитывать. Отдавать и получать. Любить и быть любимым.
— Возможно, как раз со всем этим у меня и проблемы, Никит…
— Я так не думаю. Правда, не думаю.
— Ты слишком добрый, Никита.
— Дело не в этом. Я просто знаю. Я тебя вижу. Я чувствую.
________________________
? Прекрасная жизнь (англ.).
? Милые, ми-ми-мишные (англ.).
? Ми-ми-мишная сторона жизни (англ.).
4 К. Кавафис «Спросил о качестве», пер. В. Некляева.
Глава 11. А в радужных единорогов влюбляются? В Амстердаме если только...