Грезы о любви

Единственным эльфом, перед которым Лоренс сам преклонял колени, был отец, но существовал в Рассветном Лесу еще кое-кто, перед кем кланялись все — даже кронпринц, — но кого он люто ненавидел. Алеста. Королева.

Их ненависть — а она была взаимна — появилась едва ли не с рождения Лоренса. Отец женился вторично, когда он еще не встретил первую свою весну. Он был совсем маленьким и не помнил того времени, когда Алесты не было, поэтому для него она сначала была… В общем, он назвал ее мамой. Это было его первое слово.

Она отвесила ему звонкую пощечину.

— Твоя мать умерла. Она выбрала смерть, а не собственного сына.

Тогда он в первый и последний раз заплакал. Она смотрела с презрением и с ненавистью. Она уже носила под сердцем своих детей.

Отец узнал о ссоре, но, выслушав рассказ Алесты, встал на ее сторону. С тех пор Лоренс ее ненавидел. А она продолжила его бить — не физически. Она настраивала против него Лидэль и Линэль: он знал, что каждое злое слово, срывающееся с их языка, принадлежит ей.

Когда Лоренс стал старше, он как-то раз попробовал пожаловаться отцу. На мачеху, естественно. Таким злым он его никогда не видел. В итоге Лоренсу пришлось извиняться и перед отцом, и — что было больнее и обиднее всего — перед мачехой. Этот бой Алеста выиграла. Отец всегда считался с ее мнением, в его глазах она была хранительницей очага. Только вот Лоренс знал, что она насквозь фальшивая, как актриса из плохого человеческого театра. Она не любила отца, ненавидела самого Лоренса. Она даже своих детей не любила: Ловэль по ее мнению был слишком слаб, Линэль — всего лишь женщина, а вот Лидэль… Лидэль в ее глазах был ее наследником, гордостью семьи. Для Лоренса был не секрет, что для Алесты — он враг ее сына, ведь он занимает его место. Если бы не Лоренс и его мать, она была бы абсолютно счастлива.

Жаль, что этого никто не видел, но он давно смирился с несправедливостью мира — еще с первой пощечины. Так они и жили: на публике — перед подданными и отцом — разыгрывали любящую мачеху и пасынка, а наедине — прожигали друг друга ненавидящими взглядами.

В глубине души Лоренс завидовал — им всем. Алеста была любима и уважаема его отцом, король ценил свою королеву — он это видел, — а у Лидэля, Линэль и Ловэля была мать. Мать, которая их все же любила, которая заботилась о них, защищала от гнева отца. Лоренс никогда бы в жизни не признался бы в этих чувствах даже самому себе — его пожирали зависть вперемешку с болью. У него не было… матери. Его маму забыли, отец запретил говорить о ней, еще в детстве дав понять Лоренсу, что даже у него нет права спрашивать.

— Я не буду ее обсуждать. Алеста позаботится о тебе ничуть не хуже, чем это сделала бы Илинера. И больше чтобы я не слышал от тебя этих вопросов.

Это была вторая в жизни Лоренса пощечина — теперь исключительно нематериальная. Больше он никогда вслух не вспоминал маму. Гнев короля был велик, и подданные не осмеливались нарушить приказ: не сплетничали, не обсуждали, даже портреты унесли. Он не знал, как выглядела его мама. Когда он был еще маленьким, то часто лежал ночью и смотрел в небо, представляя ее. Но это было сложно, он ведь ничего о ней не знал. Лишь глаза у нее были темно-зеленые. Как у него.

Конечно, Лоренс мог бы в конфиденциальном порядке расспросить подданных — того же начальника стражи Виранэ, — но это было бы унизительно: кронпринц тайно выспрашивает у слуг про свою мать, покойную королеву. Он считал, что это… это личное, об этом должен был рассказать отец. Но… но Свет решил иначе.

А с Алестой Лоренс старался не пересекаться, что сделать в огромном дворце, в общем-то, было несложно.

— Ваше величество, — он, как и полагалось, отвесил королеве глубокий поклон. Та благосклонно приняла его.

— Светлого дня, Лоренс.

— Ваше высочество, — поправил ее Лоренс. — Так обращаются к кронпринцу.

— Вы смеете указывать королеве? — она обернулась и смерила его взглядом. Их встреча в этом пустующем коридоре дворца была одной из тех нелепых случайностей, что приводят к катастрофическим последствиям.

— Лишь подсказываю ей, — холод голоса Алесты не шел ни в какое сравнение со льдом Лоренса. Сейчас он был воплощением кронпринца, сыном своего отца: высокий, с темно-серебристыми волосами — главный признак королевского рода, — и пронзительным взглядом темно-зеленых глаз. От него так повеяло этой властью, данной от рождения, что Алеста невольно отступила. На мгновение он напомнил ей своего отца: за годы супружеской жизни ей довелось пару раз наблюдать по-настоящему злого Лестера. Тогда она боялась его, обычно спокойного и даже равнодушного ко всем окружающим и их грехам.

Однако ничто на свете не заставило бы королеву Рассветного Леса потерять лицо.

— Вы нарушаете правила приличия.

— Только после ее величества.

— Вы еще и обвиняете меня? Это недопустимо! — она вскинула голову — он был намного выше нее — и одарила его излюбленной презрительной улыбкой.

— Идите и пожалуйтесь королю, это единственное, что у вас хорошо получается. Возможно, отец даже выслушает вас.

— Ты ответишь за это, — прошипела она, подходя ближе: хоть коридор и был пуст, но слуги могли появиться в любой момент, а ей не нужны были свидетели.

— Ты мне угрожаешь? — с ледяной улыбкой на восковых устах удивился Лоренс. — И что же сделает королева? Пожалуется мужу? Или сыну? Или сестре?

Алеста дернулась, словно от пощечины.

— Ты всего лишь сын короля. Не единственный.

— Но первый. — Алеста полыхала, словно костер, а вот Лоренс был выдержано-спокоен. Ледяной принц, которым Лидэлю никогда не стать.

— Все твои дети, — он практически прошептал это, склоняясь к ней, — будут всего лишь лордами и леди, а я — королем. Их забудут, они растворятся в истории, а я буду править, и лишь от меня будет зависеть судьба твоих отпрысков.

Он шагнул назад, довольный результатом. Большая часть из того, что он сказал, была ложью: он не стремился становиться королем — ведь это означало смерть отца, которого он обожал — и никогда бы не причинил вреда младшим братьям и сестре — как бы он с ними не ругался, он любил их. Глубоко внутри, но любил. Очень глубоко.

— Это досадная ошибка.

— Передай эти слова моему отцу.

— Ты заплатишь за все, выродок Илинеры.

Зря она это сказала. Увидев выражение лица Лоренса, Алеста отступила к стене. Ей стало страшно. Она была уверена, что Лоренс никогда не посмеет причинить вред ей и ее детям, ведь гнев его отца будет ужасен, но вдруг эта уверенность поколебалась в ней. Она вспомнила, какие слухи ходили о короле Линэлионе, а ведь их с Лоренсом отделяло лишь одно поколение.

— Ты, — он оперся руками о стену над ее головой, — всего лишь никчемная эльфийка, что легла под моего отца и родила ему эту парочку бездарей, позорящих наш род. Ты — никто!

Он уже кричал, забыв об осторожности — так был зол. В следующий момент в челюсть прилетел хорошо поставленный удар.

Наставники не зря получали золото короля, да и год, проведенный под присмотром Бича Орков помог — вместо того, чтобы рухнуть на пол, он перекатился, поднимаясь и блокируя второй удар. Напротив него стоял Лидэль. Это было единственное отвлеченное наблюдение, а потом принцы сцепились.