Грим

Слушая рассказы Рона из магловской жизни, Гермиона поймала себе на мысли, что ей все равно приятно слушать. В той жизни Рон находился на грани между жизнью и смертью, а здесь он был живой, здоровый и знакомо возмущенный поведением Джинни. Пусть иллюзия, но Гермиона позволит себе расслабиться на пару минут.

Санитары объявили, что осталось две минуты. Гермиона хотела было возмутиться, но, видимо, такое короткое свидание было не в новинку для Рона.

– Фух, в этот раз я успел все тебе рассказать и передать приветы. Вроде бы ни от кого не забыл.

– Рон, спасибо, – произнесла она, чувствуя, что к глазам подступают слезы. – Скажи только, правда, что мы с Драко были вместе?

– Ох, Гермиона, я сколько сил и нервов потратил на отговаривания встречаться с ним. А ты так его любила, что оказалась здесь.

– Значит, ты бы все равно ничего не сделал отговорками.

– Сделал бы, если бы он не опередил меня с ухаживаниями, – ворчливо произнес Рон и чмокнул ее в щеку. – Не сопротивляйся лечению, чтобы в будущем у меня появился шанс.

*

С приближением рассвета эмоции призраков и их призрачные очертания тускнели. Рэй беззаботно посапывал под действием насланного призраком сна, недалеко от него на песке сидел Драко, вглядываясь в далекий горизонт. Сиэ парила над пляжем рядом.

– Ты рассказала мне о его прошлом, но это не поможет мне найти его в настоящем. Тебе недоступно выяснить его местоположение?

– Я прикована к острову. Но рассказ, что я тебе поведала, не бесполезен. Ролан любил меня и до сих пор любит. В первые дни после трагедии, когда мы были еще не призраками и даже не тенями – отпечатками души, застрявшими в междумирье, – я видела Ролана, узнавшего, что среди погибших была я. Его горе было неописуемо. Он действительно любил меня и пытался увести из-под эксперимента. Ролан возвращался сюда много лет подряд на годовщину моей смерти. А потом, обнаружив, что на острове обитают призраки, пришел в последний раз и поклялся собственной волшебной силой, что вернет меня в мир живых.

– Это невозможно! – раздраженно воскликнул Драко. – Вернуть после стольких лет нельзя.

– В ловушке между мирами мы не можем выйти ни в один мир надолго, но слышать, о чем шепчутся души, можем. Дары Смерти. Один из них – Воскрешающий камень.

– Из детской сказки?

– В руках владельца им можно вызвать из потустороннего мира фантом, в руках же Повелителя смерти – вернуть в мир живых, – прошелестел голос Сиэ, и лучи солнца поглотили ее призрачную фигуру.

Эмоции призраков свелись к едва зудящим ощущениям на кончиках пальцев. Рэй очнулся почти сразу.

– Расскажешь в поместье сразу и мне, и Бенедикту. Мы и так потеряли много времени.

Они трансгрессировали, но Драко не успел приступить к рассказу. Бенедикт произнес всего три слова:

– Гермиону и Марселу похитили.

*

Вскоре после встречи с Роном доктор Матиас убедился в желании Гермионы излечиться. Он не уставал повторять во время каждой их ежедневной беседы: «Душевная болезнь — это всего лишь болезнь, она излечима». Гермиона согласно кивала, в душе желая расцарапать врачу глаза.

Гермиона добилась своего: разрешение выходить из палаты, посещать сеансы культуротерапии и дважды в неделю гулять на свежем воздухе в больничном парке.

Дни проходили до тошноты однообразно, Гермиона окончательно потеряла им счет. Она терпела ежедневную терапию с доктором Матиасом, якобы принимала таблетки и смывала потом их в унитаз, но, несмотря на это, чувствовала себя плохо. Подозревала, что и в еду добавляют лекарства, и провела два голодных дня, убедившись, что ее психологическое состояние не улучшилось. Ею владела странная апатия. В такие минуты ей становилось все равно на окружающую обстановку, стены собственной палаты и узкая кровать казались достаточными для жизни. А потом в голове что-то вспыхивало, и неконтролируемая ярость охватывала тело. Гермионе хотелось кусаться, царапаться, вгрызаться в глаза санитарам, пока из них не потечет кровь и слизь. Когда рассудок начинал возобладать, ей становилось страшно от собственной агрессии. Подозрения, что каким-то образом в ее тело вливают отравленную гадость, душили ее, заставляя с остервенением осматривать свое тело на предмет следов от уколов. Но их не было, и Гермиона забивалась в угол, закрыв уши руками, и прислушивалась к себе, ища в голове чужие голоса, сводящие ее с ума. Психбольница медленно скатывала ее в пучину безумия.

Ее разум был измучен окружающей реальностью и снами, кровавым маревом окутывающими ее по ночам. В своих снах она упивалась неслыханным наслаждением от стонов и мольбах о снисхождении, от предсмертных криков агонии.

Кошмары находили отражение в ее картинах.

Согласно назначению лечащего врача с 16:00 до 17:00 Гермиона вместе с большинством пациентов на ее этаже посещала арт-терапию. Практически каждый психически больной (независимо от своего возраста) участвовал в арт-терапевтической работе, которая не требовала каких-либо способностей к изобразительной деятельности или художественных навыков. Одни рисовали кистью, другие размазывали краски на холсте пальцами, третьи использовали вместо холста собственную одежду и тело. Но все они были одинаково увлечены процессом, и печать безумства на их лицах становилась менее яркой.

В один из таких сеансов приобщения к искусству Гермиона выводила на холсте багрово-черную мазанину из силуэтов корчащихся от боли, когда услышала тихий вопрос:

– Ты расскажешь, что случилось дальше?

От неожиданности Гермиона выронила кисть. Обернувшись, она увидела рыжеволосую девушку лет семнадцати с ладонями, измазанными в оранжевой и фиолетовой краске.

– Дальше?

– После того, как Гарри выпил зелье «Феликс и Фелицис»?

– Кто ты? Откуда ты знаешь?

– Ты обещала, что расскажешь! – обиженно протянула рыжеволосая девушка. – Ты такая гадкая.

– Расскажу, успокойся, – прошипела Гермиона, увидев, что медсестра внимательно следит за их разговором. – Я просто давно тебя не видела, думала, ты больше не хочешь слушать мои истории.

– Хочу, конечно! – испуганно пробормотала рыжеволосая. – Мы же в одной связке. Ты обещала, когда сбежишь и добудешь палочку, то заберешь меня отсюда. Я же тоже из волшебного мира.

– Да? – сдавленно охнула Гермиона.

– Поэтому меня не было, когда настает полнолуние, они запирают меня в подвале, чтобы никто не видел, как я перекидываюсь. Я сильно поранила себя в прошлый раз, когда бросалась на прутья клетки.

– Мерзавцы!

– Так ты расскажешь? Ведь мы еще долго не увидимся, и я от любопытства с ума сойду по-настоящему.

– Почему долго не увидимся?

– Так Алекс вышел из отпуска, – она ткнула испачканным указательным пальцем в медбрата, которого Гермиона раньше не видела. – Ты сказала, что когда он в следующий раз посетит тебя, то поможет с побегом.

– Почему он мне поможет?

– Он приходит к тебе по ночам. Ты говорила, что с каждым разом он все больше теряет бдительность, остается почти до самого утра.

В ушах Гермионы зашумело, а к горлу подкатила тошнота. Вцепившись в мольберт, она считала про себя, чтобы успокоить рвущееся из груди сердце.

– Время вышло! – объявила медсестра.

В оцепенении Гермиона позволила санитарам проводить себя до мольберта.

– Я буду ждать тебя! – крикнула напоследок рыжеволосая.

Время до вечернего обхода Гермиону колотило. Она судорожно пытался найти средство защиты и не находила. На собственную физическую силу было глупо надеяться. Ей не справиться со здоровым молодым мужчиной без волшебной палочки, не избежать изнасилования. Она просто не сможет сама лечь под него ради призрачного побега. Остатки здравого ума подсказывали ей, что санитару меньше всего надо было устраивать побег своей «подстилке».