Гусар

Вообще, конечно, атмосфера была напряжена до предела. Смесь азарта, адреналина и… пожалуй, страха бурлила в моей крови. Черт его знает, во что выйдет эта ночь. Неизвестность всегда пугает больше остального. А еще жутко хотелось спать.

Минуты тянулись, как часы. Тишина давила на уши, заставляя вздрагивать от каждого шороха. Когда где-то в лесу ухнула сова — я буквально подпрыгнул на месте. Вот насколько был напряжён каждый нерв, каждая мышца.

В голову начали лезть поганые мысли. А что, если я ошибся? Что, если это просто моя паранойя, разыгравшаяся от стресса? Просидим тут до утра, как последние идиоты, а потом Орлов будет с наслаждением рассказывать всему полку, как корнет Бестужев со своими приятелями всю ночь ловил призраков. Я живо представил его язвительную усмешку, и на душе стало еще гаже.

Внезапно, когда я уже почти уверился в провале нашей затеи, тишину прорезал четкий, резкий звук. Хруст сухой ветки со стороны леса, у самого забора. Я замер, превратившись в слух. Все посторонние мысли в моей голове моментально испарились.

Осторожно, стараясь не производить шума, я выбрался из караулки и прокравшись вперед затаился в темноте.

А затем послышался скрип. Медленный, тягучий, отвратительный. Скрип несмазанных колес. И не одной телеги, а минимум трех. Они медленно подкатывали к забору.

Из темноты у подкопа вынырнуло несколько теней. Двигались они быстро и бесшумно. Никакой суеты, все слаженно. Ночные «гости» проскользнули на территорию и растворились в тени порохового склада. Мое сердце забилось чаще. Я был прав. Я был прав! Ура!

Прошла еще минута, показавшаяся вечностью. Затем со стороны тыльной стены склада раздался глухой стук, а за ним — тихий скрип отодвигаемых досок. дерева. Наши гости начали вскрывать окно.

Осторожно, ступая на носочках, я двинулся вдоль стены к тому самому окну. Уже в непосредственной близости от схрона услышал приглушенную возню, а затем появился тусклый свет фонаря.

Я увидел, как внутрь склада пролезли двое крепких мужиков, а за ними — наш услужливый помощник интенданта Лейба. Его узнал по мелким, суетливым движениям. Гнида. Ну как есть гнида. Не ошибся я в нем ни на грамм.

— Живее, живее! — донеслось до меня его ядовитое шипение. — Пока этот гусарик спит! Берите штуцера и бочонки пороха! Сегодня нужно вывезти все.

Я набрал в легкие воздуха, а затем издал тихий свист соловья, которому меня наспех научил Ржевский. Честно говоря, любой соловей впал бы в стресс от моей имитации, ну и черт с ним. Главное, что Ржевский услышит. Хотя, скажем честно, в ночи это прозвучало как-то жутковато. Будто не соловей решил спеть, а болотная выпь проснулась.

— Стоять, канальи! — взревел Ржевский, словно неминуемая расплата вырастая из темноты вместе с остальными гусарами. Почти одновременно вторая группа наших товарищей активизировалась за забором. Судя по крикам и грохоту, на телегах остались еще люди.

Воры замерли на мгновение, их лица в свете фонаря исказились от ужаса. Но парни оказались на голову отбитыми. Они не собирались сдаваться без боя.

— Режь гусариков! — хрипло заорал один из них, и в его руке блеснул длинный нож.

Он бросился на Ржевского, который находился к нему ближе всего. Раздался резкий, сухой лязг — сабля поручика отбила удар, высекая сноп искр. Ржевский не фехтовал, он работал — коротко, зло, без лишних движений. Поручик оттеснил вора от пролома, не давая ему скрыться, и после очередного выпада с силой ударил его эфесом по кисти. Нож со звоном отлетел в сторону.

Второй вор, здоровенный, как медведь, с бычьим ревом кинулся на молодого корнета, сбив его с ног. Они покатились по земле в яростной возне. Я увидел, как блеснуло лезвие в руке вора, занесенное над горлом гусара. Внутри меня все похолодело. Однако, корнет тоже оказался не лыком шит. Он с силой оттолкнул мужика, а потом резко ударил его ногой.

Тем временем Лейба завизжал как поросенок, затем метнулся в сторону, пытаясь убежать. И вот этого точно нельзя было допустить. Гнида сто процентов владеет информацией, которая нужна нам, чтоб вычислить всю цепочку.

Я кинулся ему наперерез. Он отчаянно толкнул меня, но я, устоял на ногах, и даже умудрился подставить ему подножку.

Пока Лейба возился в кустах, куда он кубарем улетел после моего маневра, я снова посмотрел на корнета, желая убедиться, что с ним все в порядке. Однако, оказалось, что с порядком было как раз не очень. Мужик-медведь опять навалился на гусара и наш корнет явно проигрывал.

Остальные мои товарищи сражались за стеной. Похоже вторая часть воров тоже не хотела сдавать без боя. Ржевский был занят первым грабителем. Еще двое гусар кинулись на помощь корнету, но я остановил их:

— Хватайте Лейбу! Вяжите его! Я сам!

Времени на саблю не было. Я выхватил пистолет, но, помятуя о своей хреновой манере стрелять, решил не рисковать. А то угроблю кого-нибудь из своих же. Я использовал оружие как дубинку. Сделал два шага вперед и со всей силы, вкладывая в удар злость, которая бурлила внутри, опустил тяжелую рукоять на голову вора. Раздался глухой, влажный звук. Вор обмяк и завалился набок.

Корнет, тяжело дыша, отполз в сторону. Он смотрел на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас и благодарность. По сути, я только что спас ему жизнь. Вор и правда был здоровый, как хрен знает кто. Он легко мог сломать корнету шею.

Схватка закончилась так же быстро, как и началась. За забором слышались довольные голоса наших товарищей, а значит они со своей задачей справились ничуть не хуже. Воздух был наполнен запахом пота, тяжелым дыханием и тихими стонами связанных пленников.

Ржевский подошел ко мне. На его щеке алела царапина. Он посмотрел на неподвижное тело оглушенного мной грабителя, потом на меня.

— Недурно, граф, — выдохнул поручик. Его взгляд был серьезным, сосредоточенным. — Совсем недурно.

Я лишь кивнул, чувствуя, как меня начинает бить дрожь. Адреналин отступал, оставляя после себя тошнотворную слабость. Сказать честно, я никогда не мнил себя героем. А уж после того, как перебрался в Москву, и подавно. Я жил той жизнью, которую мне предложила столица, и вообще не парился. Сейчас же… Сейчас из меня вылезло наружу что-то настоящее, что-то давно забытое. И от этого было немного не по себе.

Мы затащили пленников в караулку и крепко связали. Те мужики, что охраняли телеги, были тупо исполнителями. Поэтому их просто усадили возле стеночки. Меня интересовала троица, которая действовала активно. Двое грабителей и, конечно, сам помощник интенданта.

Причём, если первые сидели молча, мрачно уставившись в пол, то Лейба продолжал биться в истерике.

— Это ошибка! Недоразумение! — всхлипывал он, размазывая по лицу грязь и слезы. Руки мы ему развязали и усадили на стул, исходя из того, что имелся расчёт выбить из гниды письменные признания, — Я служащий интендантского ведомства! Я буду жаловаться! Это самоуправство! Вы еще пожалеете!

Ржевский подошел и с отвращением ткнул его кулаком в плечо:

— Сейчас я тебе пожалуюсь, сволочь! Говори, давай.