Гувернёр

– Маленький? – опешил Луи.

– Да, Луи, это маленький. Склад картели, на которую я работаю, в четыре раза больше.

Скорпиус от такой информации едва не лишился чувств.

– Можно я одну маленькую дорожку вынюхаю? – взмолился он, хлопая ресницами.

– Одну можно, – смилостивился Альбус. – Вон из того мешка себе отсыпь.

Скорпиус, на радостях поцеловав Альбуса в щеку, на крыльях любви понесся к мешку с кокаином, на ходу скручивая банкноту в трубочку.

– Ты обалдел? – возмутился Луи. – Подпустить его к наркотикам? Да мы ж его не откачаем.

– Успокойся, это мешок со стиральным порошком, – отмахнулся Альбус. – Вот придурок, глянь, дорожки делает…

– Стиральный порошок? А ему плохо не станет?

– Какая разница, он бессмертный.

Спустя пару минут Скорпиус, звонко чихнув, обижено пожаловался на то, что кокаин отдает морозной свежестью и подозрительно пахнет бытовой химией, но только после пяти минут объяснений понял, в чем подвох.

– Смысл иметь друга-наркотороговца, если нюхать приходится какую-то дрянь? – возмутился он, сев на низкий диван.

– Еще вчера я был «эй ты, кровопьющий урод», а сегодня я уже «друг-наркоторговец»? – усмехнулся Ал. – Скорпиус, ты поразительнейшая меркантильная мразь!

– Может я и мразь, зато я всегда был честен с Луи!

– Ой спасибо, меня вспомнили, – закатил глаза оборотень. – Разошлись по разным углам.

Портрет Фламеля что-то буркнул и презрительно хмыкнул. Скептически глядя на то, как Луи заливает родниковую воду в котел, он закатил глаза и ненавидяще пробубнил что-то явно матерное на латыни.

До самого вечера, в ожидании того, как родниковая вода и залитый в нее экстракт мандрагоры примет некое чуть желеобразное, согласно дневнику алхимика, состояние, друзья практически не разговаривали друг с другом. Луи гипнотизировал взглядом будущее зелье, Скорпиус листал дневник Фламеля, пытаясь разобрать скачущий то вверх, то вниз почерк, похожий на кардиограмму, а Альбус, окончательно убедившись, что нет смысла что-либо скрывать, преспокойно уселся за стол и принялся мастерить самокрутки из папиросной бумаги и мелкомолотых листьев марихуаны.

– Со стороны может показаться, что мы здесь варим метамфетамин, – сказал Скорпиус, нарушив гнетущую тишину.

– Так здесь и варили мет, – согласился Ал. – Давно, правда, мы тогда на седьмом курсе были. Что-то здесь еще бабахнуло сильно, и весь квартал чуть не надышался парами.

– Круто, – протянул Скорпиус. – Как ты мог это скрывать?

Альбус не ответил, лишь уставился в котел. Скорпиус снова склонился над дневником Фламеля, уже почти наловчившись разбирать небрежные каракули алхимика, нацарапанные размазанными чернилами, почти не напрягаясь, разобрал слова «серебро», «слизь» и «маковый цвет», но, перевернув сухую страницу, наткнулся на новый ребус.

«22/…»

– Это что? – поинтересовался гувернер, показав Фламелю с портрета странную дробь.

– Это, глупец ты нечеловечий, пропорции, – буркнул алхимик. – Соотношение родниковой воды к слезам феникса.

– 22 – это родниковая вода?

– Именно.

– А сколько слез феникса?

– Не помню, – признался Фламель.

Луи так резко обернулся, что его шея хрустнула, как сухая ветка.

– Это как так?! – всполошился он. – Каплей больше, каплей меньше – совершенно другой эффект!

– Я здесь не писал, – упрямился Фламель. – В другом месте записала моя прекраснейшая Перенелла.

Скорпиус почувствовал, как дергается глаз.

– Зачем? – ахнул он.

– Да чтоб такие остолопы не пытались даже воссоздать эликсир!

– Если он сейчас скажет, что есть другой дневник, я сожгу картину, – прорычал Альбус.

– Я отказываюсь говорить, – картинно отвернулся алхимик.

– Альбус, где солярка и спички? – рявкнул Скорпиус.

– Вы что удумали?! – заверещал Фламель, глядя, как Альбус удалился в пристройку. – Не смейте! Моему портрету около трех сотен лет!

– Значит, гореть будет хорошо, – усмехнулся Скорпиус, чиркнув зажигалкой. – У вас минута на то, чтоб сказать пропорцию.

– Да не помню я! Она вообще на полотне записана!

Альбус так и замер с баком солярки.

– Так, – многозначительно кивнул Луи, присев напротив портрета. – На каком полотне?

Фламель, покосившись на зажигалку, чуть посомневался, но, увидев новую искру в пугающе маленьком расстоянии от старинной буковой рамы, нехотя начал свой туманный рассказ.

– Году эдак в 1840, в Риме, моя драгоценная Перенелла была натурщицей у приезжего русского художника. Мы как раз вывели формулу эликсира, помню, как я ворвался в мастерскую того художника, чтоб сообщить Перенелле о победе над Смертью, пришлось даже на время вывести художника из строя, – мечтательно протянул Фламель. – В голове вертелись формулы и рецепты, я больше десяти лет потратил на то, чтоб добыть слезы феникса и больше года на то, чтоб понять, сколько капель нужно добавить в зелье. И в тот день на меня снизошло озарение. Я прибежал в мастерскую, усыпил художника заклинанием, рассказал об успехе жене и, мне нужно было срочно записать соотношение, пока не забыл.

– О Господи. – Кажется, Луи уже все понял.

– Ну я и записал крохотными числами на обратной стороне холста. И вовремя, потому как на следующий день тут же забыл.

Скорпиус закрыл лицо руками.

– Не отчаивайтесь, юноша, – вдруг смилостивился алхимик. – Картина сохранилась в Третьяковской галерее.

– Уже что-то, – хмыкнул Альбус. – Что за картина?

– Если меня не подводит память – «Явление Христа народу».

– Ладно, мы можем вывезти картину незаметно и посмотреть пропорцию, – не унывал Скорпиус.

– Незаметно вывезти? – расхохотался Фламель. – Да картина около восьми метров в длину!

Повисла гнетущая пауза. Зелье булькало в котелке, Фламель тихонько хихикал.

– Это финиш, господа, – протянул Скорпиус. – Где твой товар, Альбус? Без хорошей травки у меня в голове ни единой мысли не родится.

====== Цифра на холсте ======

Постукивая пальцами по столу, Луи озадачено смотрел куда-то в стену, чувствуя, как от избытка мыслей в голове мозг словно завязывается в узелки. Альбус выжидающе сидел на низком диване и снисходительно наблюдал за «мозговым центром» операции, который умелыми движениями формировал из горок белого порошка аккуратные дорожки.

– Идея! – крикнул Скорпиус, сразу как вынюхал одну из них. – Нам нужен самолет, желательно зеленого цвета и обязательно мексиканского производства…

– Ал, забери у него кокаин.

– … на самолете мы летим до Монголии. Нас там встречает монгольский дед, который разбирается в самолетах и живописи. Дед на телеге везет нас до Третьяковской галереи, мы берем картину, бежим к деду, он смотрит на картину и везет ее обратно в Монголию, а мы ищем другого монгольского деда, который отвезет нас тоже в Монголию, потому что мы не влезем в телегу, если там будет картина. А потом мы залазим в самолет уже вместе с картиной и возвращаемся домой. Ну как план?