Гувернёр
Шрифт:
— Отойди от меня.
— А на что ты готов, чтоб я проговорился?
Джеймс уже пятился к двери и лихорадочно думал. Скорпиус, вытащив-таки из «тайника» его волшебную палочку, поковырял ею в кадке с коноплей.
— Я вызову отряд мракоборцев! — пригрозил Джеймс.
— Вперед, — улыбнулся Скорпиус. — Я всем расскажу, как ты польстился на мое тело нецелованное-небалованное. Не для тебя роза цвела…хотя… ладно, вру, для тебя.
Все. Этой мерзкой фразы вполне хватило для того, чтоб несчастный и абсолютно гетеросексуальный Джеймс Поттер, опасливо забрав свою волшебную палочку, скрылся за дверью,
— Ты виртуоз, знаешь? — протянул Луи, спустившись в гостиную.
— Знаю, — кивнул Скорпиус.
— Я думал после нефтяной скважины в сарае и батальона П.И.Д.Р. меня уже ничего не удивит. Но я ошибся, друг мой. Наплести Джеймсу о своих «чувствах» и едва ли не изнасиловать…
— Наплести? — удивился Скорпиус.
Альбус вытаращил глаза.
— Я говорил, он педик! — торжествовал он.
— Ал, ну какого? Я, правда, наплел, — подтвердил Скорпиус. — Иди лучше, Фламеля в ванной закрой, его вопли, небось, в подъезде слышно.
Альбус подозрительно зыркнул на друга, но портрет алхимика действительно разорался и пришлось-таки прятать его. Ал поднялся по лестнице и шагнул в свою комнату, где таился портрет.
— Луи, — мечтательно протянул Скорпиус, опустив голову на его плечо. — Я влюбился.
Луи строго дернул плечом и зарядил другу суровый воспитательный подзатыльник.
— Фу-фу-фу, Скорпиус. Я не позволю тебе утонуть в голубой трясине, — прогремел оборотень.
— Толерантность, слышал? — обижено потирая затылок, буркнул Скорпиус.
— Слышал, но соблюдать не собираюсь. Я выбью из тебя всю пидорасню.
— Да не гей я! — простонал Скорпиус. — Я этот, как его … пансексуал.
Луи, снова треснув его по голове, закатил глаза.
— Ты гей, Скорпиус.
— Я не гей. Я же люблю Доминик.
— Тогда какого ты лезешь в узкие круги гомиков?!
— Я любознательный.
— Он просто педик! — крикнул Альбус со второго этажа.
Скорпиус тяжело вздохнув, зыркнул на Луи и, увернувшись от очередного воспитательного подзатыльника, поднялся на второй этаж.
«Срочно» — подумал Луи. — «Срочно откапывать Доминик».
====== Самый странный оборотень. Под стать своим похоронам ======
Если снова вернуться к биографии ныне покойно-воскрешенного Луи Уильяма Уизли, можно столкнуться с интереснейшей дилеммой: будучи самым человечным жителем квартиры на Шафтсбери-авеню, он был единственным из своих друзей, кто мало того, что принимал свою сверхъестественную сущность оборотня, но и любил ее, гордился ею, чувствуя себя не просто существом, воющим на луну раз в месяц, но частью словно какого-то малочисленного народа, сакрального единства, только ему понятного.
Конечно, такое мировоззрение пришло к Луи не в первый же день после укуса оборотня, прошло десять, а может даже больше лет, чтоб метаморфозы полнолуния не просто вошли в его привычную жизнь, а стали неотъемлемой частью его личности. Существенный фактор повлиял на процесс: осознание того, что пресловутый Фенрир Сивый (отец стереотипа о жестокости оборотней) – не единственный представитель этого рода.
Свою будущую бывшую жену Луи встретил случайно, сам того
не желая в те самые серые времена, когда Скорпиус Малфой проживал первый год своего воскрешения и потихоньку разлагался и понятия не имел, что со всем этим делать. Проснувшись ноябрьским утром после полнолуния в крохотном лондонском лесу, Луи обнаружил, что к нему кто-то прижимается. Скорпиус, пришедший принести ему сумку с одеждой, ахнул и боязно тыкнул пальцем в лежащую рядом с другом девушку, которая, сонно рыкнув на попытку разбудить ее, оказалась самым настоящим оборотнем.Луи поступил как истинный джентльмен двадцать первого века: по-тихому свалил, перепугавшись, что могло произойти под покровом ночи между двумя обезумевшими оборотнями, но в следующее же полнолуние снова проснулся рядом с девушкой, на этот раз под мостом.
Как понял позже, оборотни бегут на зов себеподобных, что и притягивало к нему незнакомку, с которой, в порыве страсти (уже человеческой) и решил связать свою судьбу, не так из великой любви, как из осознания того, что он не один такой. Не один оборотень. И не ошибся.
Его новая семья, обитающая в деревне Билбери, графство Глостершир, или стая, как называли себя родственники Джейд Галлагер, едва ли не давала фору многочисленным Уизли. Родители, шесть братьев, две сестры, многочисленные тети и дяди, бабушки и дедушки, племянники и племянницы, невестки и зяти – да они бы запросто могли занять целый факультетский стол в Большом зале Хогвартса!
И все оборотни. Даже самые маленькие, дошкольники, – без всякого труда превращаются в волчат по желанию, и не шалеют от полной луны.
Луи, да ты не просто не один, ты часть чего-то огромного!
И все Галлагеры такие… нормальные. Не едят из посуды, сделанной из человеческих костей, не живут в землянках, не питаются падалью. Люди как люди, только немножечко «с изюминкой».
Ликантропия дала Луи не проклятье, а семью, которая его приняла и помогла. И если мой случайный читатель хотя бы чуть-чуть понял это странное, доселе непонятную любовь оборотня к своей ночной сущности, то, вероятно, поймет, почему в этот дождливый вечер, Луи Уильям Уизли был не на шутку взволнован.
– Луи! – окликнул Скорпиус, приподняв бровь.
Луи, постояв пару секунд у настежь открытого окна, рванул на второй этаж и, спустя полминуты, пулей устремился снова в гостиную.
– Луи, ты нас пугаешь, – протянул Альбус, потягивая вторую отрицательную из кружки.
Внимательно наблюдая за беготней друга по квартире, Скорпиус, поймав себя на мысли, что его худенькая кошка из Малфой-мэнора, ведет себя точно так же, когда хочет есть, усмехнулся.
Наконец, Луи замер перед диваном, на котором сидел Ал и полулежал Скорпиус, и указал пальцем на часы.
– Без пяти девять, – констатировал Ал.
– «Сплетница» скоро, – напомнил Скорпиус, ясно дав понять, чтоб сегодня он проведет вечер за просмотром истинно девичьего серила и никто не смеет называть его за это педиком.
Луи, закатив глаза, ткнул пальцем и в окно.
В позолоченный диск луны, скрытый завесой облака.
– Я не чувствую полнолуние, – произнес оборотень.
Скорпиус аж приподнялся и так и замер, с сигаретой во рту.
– Это как? – Ал же был более скептичен.