Холодная война – глубины океана…

Твой ракетный крейсер на флоте Называли гордо «Варяг». И хранится – свято! – в комоде Корабельный гвардейский флаг. Ты Евангелием от Матфея Зачитался – вокруг нищета. А над якорем багровеет На кокарде – раной! – звезда. Все осмеяно или оболгано Телеящиком – метод не нов. Весел внук комиссара Когана Юморист Абрам Иванов. Нет здоровья и нет заботы Государства… Но ты молчишь! Отобрали скупые льготы — В болтовню упакован шиш. Потерялась на жизнь надежда — У властей винегрет в голове. Ты умрешь под забором коттеджа, Собирая бутылки в траве. Проститутка в прозрачной блузке Усмехнется: «Старик был глуп». И охранник «нового русского» Закопает на свалке труп.

* * *

Играли, дрались, разбирали ворота, Чтоб строить плоты. Жгли костры на реке. Мой первый учитель командовал ротой В штрафном батальоне на Курской дуге. Он был скуп на ласку. Жил в школьной квартире. Он верил, что нужен Советской стране. Как русский апостол, в парадном мундире Верховный висел у него на стене. Тянуло войною из-за горизонта, Но люди устали от прежней войны. Мы дети солдат, возвратившихся с фронта, Мы поздние дети Великой страны. Идеи, иллюзии… Пьяный наместник Нас предал. Теперь все друг другу – враги. Забыты страною победные песни. Учитель в могиле. А мы – штрафники.

* * *

Униженный неряшливым юнцом, Молчит и о войне, и о победе. Как рашпилем, морщинистым лицом Старик шлифует прошлое в беседе. Хотя был ранен, не просился в тыл. Он воевал, чтоб жил народ счастливо. Но обвинен за то, что победил, Он внуком, пившим гамбургское пиво. Мы на суде Истории – истцы: Злом за добро не ожидали платы. В учебниках советские бойцы Для внуков – неизвестные солдаты.

* * *

Дома взрывались. Рожь в полях горела. Накрыло похоронками страну. Из черных репродукторов-тарелок Народ хлебал соленую войну. Качались бомбовозы, словно клецки! Война плыла над крышами жилищ. Соленая от вдовьих и сиротских Слез. Черная от мертвых пепелищ. Смешалось все: бесчисленные беды, Герои, оклеветанный Главком. Войну не расхлебать! Она победой Окончилась, оставив в горле ком.

Доты

Чутко у воды дремали доты: Ни взорвать, ни обойти тропой. Но во тьме отряд морской пехоты Здесь на берег выплеснул прибой. В пляс пускались на скуластых сопках Вихрь огня и вихрь матросских лент. И глубины бережно и робко Принимали траурный брезент. На рассвете в дымке позолоты Корабли ушли от берегов. Пустотой глазниц чернели доты, Словно черепа былых врагов.

* * *

По брусчатке европейской гулко Топали под крестопад наград. В Петербург шли, словно на прогулку, Но разбили лбы о Ленинград. У Невы наткнулись на преграду: Если враг у стен – народ един. Русский город выдержал блокаду, Но ее не выдержал Берлин!

Инвалид

Рассыплет молнии гроза — И волны заблестят. Он столько видел, что глаза На небо не глядят. Идет безмолвно на причал И палочкой стучит. Он столько на войне кричал, Что до сих пор молчит.

* * *

Серп затупился и покой обрел, На свалке жизни молот запылился. Двуглавый инкубаторский орел Взлетать из темноты не научился. Но вспыхнет свет, небесный и земной, Срастется мир, что бесами расколот. Взлетев над православною страной, Орел в когтях поднимет серп и молот.

* * *

«Не плачь, мать, не убьют, А немца мы осилим. Побереги коня — Война не на века», — И дед мой, кирасир, Встает за честь России Под знамя Лейб-гвардейского полка. Он весел и красив. Собой вполне доволен. Еще не видел кровь И не копал могил. …Но с Первой мировой Вернулся, хмур и болен, Как будто целый мир За год похоронил. Два фото: До войны с друзьями дед И после — Один, Он с костылем, как тысячи калек. Конь сдох. И не родит уже, как прежде, поле. Война не на века. Но год войны – как век.

* * *

Сен-Женевьев-де-Буа. Рощи осенней покров. Крест. Золотятся слова В камне: «Полковник Орлов…» Жертва гражданской войне — Смерть на чужбине. Беда. Кем же приходится мне Он? Не узнать никогда. И офицер, и солдат. От малярии и ран… Сколько Орловых лежат В землях неведомых стран?! Церковка. Купола медь. Тлеет свеча в полумгле. Господи! Дай помереть Русским на русской земле.

История в фотографиях

На стенах – блики желтых фотографий. Друзья и предки. Взгляд со стороны. В своей избе, как будто в батискафе, Я погружаюсь в прошлое страны. Меня овеет ветром вечной славы Из-под стекла, где дремлет русский мир. …На аргамаке дед гарцует браво — Он рвется в бой. Гвардеец-кирасир. Во имя веры и святого трона Готов погибнуть. Пристальней смотри — Герой войны… но пятая колонна Россию расколола изнутри. …Тяжелый дым повис над Сталинградом. Долг воина превыше «высших мер». И смотрит из огня спокойным взглядом Отец – двадцатилетний офицер. Он победил. Но стали вне закона Фронтовики – виновны без вины, Их предали… И пятая колонна Глумится над историей страны. Скользит слеза. Сдавило горло горем. Повымерла почти что вся родня. Друзья погибли в Баренцевом море — Они с укором смотрят на меня. Враги нас окружают. И вороны Над селами кружат. Ослеп народ. «Вставай, страна…» Но пятая колонна Уничтожает армию и флот. Душа болит. Довольно спать! Довольно! Нам защищать духовный Сталинград! Избу покину. И на колокольню Я поднимусь – и загремит набат!

* * *

Широка моя страна, широка… Строят в ней всегда и все на века. Да и рушат в ней все сразу и вмиг, Тот ничтожен, кто вчера был велик. За глаза твердят не то, что в глаза. Нет людей, вокруг одни голоса: – Эй! В ружье! На границе – война! – На хрена нам такая страна! – Всем пора в военкоматы спешить! – Безопасней воровать, чем служить! – Смело мы в бой пойдем! – Вы служите, мы вас подождем! – Мы в бою за Отчизну умрем! – Вы воюйте, мы вас оберем… Вся страна – и голоса, и леса — Как нейтральная лежит полоса. Вся пристреляна на звук и на свет. Вроде есть в ней жизнь, а вроде – и нет. Широка моя страна, широка… Нет народа – улетел в облака.

* * *

Бог попустил: брат предал брата, Решив, что честный труд – изъян. Я был свидетелем заката Страны рабочих и крестьян. Опустошались пьедесталы И души… Разум слеп и глох, Заводы ржавчина съедала, В плен брал поля чертополох. В глазах детей струится холод, Забыты деды и отцы. В металлоломе – серп и молот, У звезд обломаны концы. Когда впадает память в Лету, Нет у людей иной судьбы: Уйдя от Божьего завета, Все – господа… и все – рабы.