Houseki no kuni: Философский камень в стране самоцветов

По словам Акулеатуса, с ними даже не обсуждали никакие дела, прямо связанные с адмирабилис. Погиб их подданный? Его распотрошат и разберут по кусочкам, не спрашивая на то ничьего разрешения, оставляя лишь пустую оболочку на дне. Нужны раковины? Также молча отберут лучших и срежут сколько необходимо, чтобы не убить, но ослабить до предела. И подобных моментов ещё было много. И тот факт, что они смогли договориться на ту самую авантюру с похищением самоцветов, на самом деле чудо.

Их предводитель, принц Эхмея, сам пришёл к ним, покинув город, и сделал такое заманчивое предложение. Его слова для адмирабилис оказались сладки и убедительны, и казалось, что это выгодная сделка, но при первой же возможности селениты показали свою сущность и цену своим словам, на ходу изменив условия договора и сильно ранив Вентрикосус огнём – её раковина и плоть до сих пор носила следы ожогов, чёрные и трещиноватые. Это был их способ показать ей её место.

Весьма показательный пример того, почему не стоит заключать сделки с этим народцем.

О самом «принце» многое мне не смогли рассказать. Только то, что он всегда спокоен и крайне убедителен в своих речах, его голос, по слухам, звучал как музыка, которой давно не слышали на Земле. С представителями адмирабилис, по крайней мере в последние пару поколений, он не встречался лично, отдавая приказы своим подданным и влияя исключительно через них на жизнь наследников человечества. Первая личная встреча состоялась только тогда, когда принц пришел к Вентрикосус с предложением, от которого та не могла отказаться, будучи старейшиной своего народа, чьи глаза видели слишком много боли.

Больше о нём мне не смогли ничего рассказать, но зато о самой Луне информации подкинули немало. Оказывается, на Луне селениты отбрасывают свой беспристрастный образ, с которым они появляются на Земле, свободно разговаривая и действуя «по-человечески», как самоцветы или адмирабилис. Они не говорят на Земле из-за неких свойств атмосферы, что гасит их голоса, оставляя лишь шорох ветра. Их внешний вид на Луне также меняется, по словам Вентрикосус, у селенитов появляются зрачки и радужные оболочки глаз, они распускают волосы, что струятся, как дым.

Подобно самоцветам, их вид не стареет и полностью бессмертен. Они способны постоянно восстанавливаться после рассеивания, хотя на Луне эти процессы проходят у них куда интенсивнее, буквально за считанные секунды – их тела собираются из пыли, как песок под ветром. Акулеатус однажды попробовал взбунтоваться, но ничего не вышло в конечном итоге – его раковина треснула, но селениты даже не заметили его сопротивления. По описаниям они кажутся даже более живучими, чем самоцветы, ведь им не требуется наличие потерянных частей для восстановления работы – достаточно лишь их воли, чтобы собраться заново.

Селениты могут пить и употреблять пищу, а также пьянеть, но неизвестно, делают они это из-за биологических потребностей, или просто ради удовольствия, копируя давно мёртвых людей. Живут они в одном единственном городе на одной из Лун. Город большой и шумный, но необычный на вид, построенный из металлов и масел, что текут, как реки, под светом звёзд. По словам адмирабилис, ночью он как будто тает, а днём затвердевает, и так изо дня в день, словно живое существо, дышащее в своём ритме.

Представить мне подобный город было трудно, но другой информации от брата и сестры я получить не смог, как и подробностей об истинных причинах охоты селенитов на самоцветов. Тем не менее, этой информации было достаточно для меня.

У самоцветов не имелось и этой информации, пока я не поделился с ней на следующем общем собрании. Новые данные вызвали у всех самоцветов немалый интерес, а Александрит была в полном экстазе от новой информации, которой на самом деле было не так уж и много. Её глаза блестели, как полированный хризоберилл, пока она записывала каждое слово в свои свитки, добавляя схемы и предположения о природе селенитов. Именно эти крохи информации от адмирабилис стали толчком для начала многих проектов, от простых до крайне рискованных, без гарантии успеха.

Мы не могли позволить себе сидеть, сложа руки, и ничего не делать.

Подлость и коварство селенитов могут проявиться в любой момент, и мы должны быть к этому готовы. Школа являлась нашим домом. Безусловно, она была уютна в своём образе, просторна и позволяла солнечным лучам свободно проникать почти в любой уголок. Это было почти идеальное место для самоцветов, за исключением какой-нибудь зелёной поляны под открытым небом.

Но мы себе пока не могли позволить такое, риск в один момент оказаться лицом к лицу с появившимся в небе врагом были слишком велики. Однако мы могли обезопасить наш дом. Этим я и занимался последние годы, создавая чертежи и инструменты, выточенные из обломков минералов и шипов адмирабилис, но после заключённого союза с Вентрикосус и Акулеатусом темпы были заметно ускорены, и к этому делу присоединились почти все самоцветы, даже самые ленивые и неумелые стали что-то делать.

Будучи временно исполняющим обязанности Конго, я взял на себя наглость пересмотреть систему патрулирования и временно упразднил её. Смысла в ней было немного, а рисков полно – селениты могли заметить любой отблеск кристалла на берегу и явиться с облаков, как тени смерти. До тех пор, пока мы не закончим создание подземных коммуникаций с тайными выходами и входами, никто без моего разрешения не должен был удаляться от здания школы.

Мне нужны были как рабочие, так и те, кто охранял бы школу изнутри, следя за небом. Время беззаботного отдыха на траве на уединённом уголке острова прошло.

Теперь пришло время копать и работать, и я не был исключением. Все работали, но времени на отдых и редкие передышки было тоже отведено немало. Это было в самой природе кристальных дев – даже в борьбе за выживание мы не могли отказаться от маленьких мгновений, что напоминали нам о нашем существовании.

Работа с тоннелями началась под крышей школы, в её глубинах. Первые узкие проходы по плану тянулись вниз параллельно каналу, к морю, где адмирабилис могли бы проскользнуть к нам, не выходя на поверхность, их раковины тихо скользили бы по влажным стенам, оставляя следы соли и перламутра. Редкие выходы наружу – узкие щели в скалах, замаскированные травой и обломками окаменевшего коралла – открывались только в облачные дни, когда небо становилось нашим союзником, укрывая нас от глаз врага.

Конго, хоть и оставался молчаливым, видел в этом проекте потенциал – шанс укрыть своих учениц от стрел селенитов, что сияли, как осколки звёзд. Когда он не уходил в долгие медитации, сидя в углу главного зала с закрытыми глазами, окружённый слабым свечением медуз, его руки чертили схемы, указывая, где и как именно укрепить стены, чтобы избежать обвалов. Его опыт строительства школы, вырезанной из скал острова, был бесценен – он знал, как глубоко можно копать, чтобы не потревожить хрупкие жилы минералов, что пронизывали землю. Даже в своём отстранении он помогал, словно тень, что двигалась среди нас, его белое кимоно мелькало в полумраке, как призрак прошлого. И основной канал делал именно он.

Фос копала с неуёмной энергией и энтузиазмом, её короткие волосы, цвета морской волны, сверкали от пыли, что оседала на них, как мелкий песок, а её голос, звонкий и резкий, раздавался в тоннелях, подбадривая тех, кто начинал уставать. Рутил, ворча на каждом шагу, всё же брала лопату, когда Падпараджа подгоняла её взглядом – её золотистые глаза сияли в полутьме, как два фонаря, полные тихой решимости. Но по большей части Рутил возвращалась к своей работе доктора, когда кто-то из самоцветов с низкой твёрдостью – вроде Нефрит или Гошенит – ломался под тяжестью труда, их хрупкие кристаллы трескались с жалобным звоном, и она, ворча ещё громче, собирала их по кусочкам и отправляла отдыхать.