Houseki no kuni: Философский камень в стране самоцветов

— Не откажусь, — тихо ответил я, но тут меня прервал шаг, раздавшийся сторону.

Акулеатус приблизился, держа в одном из своих длинных усиков несколько отломанных шипов с его раковины.

— Раз уж наш союз скрепляется дарами, я не могу оставить всё как есть, — сказал он, кладя шипы рядом с телом Топаз. — Селениты высоко ценили материал, из которого состоит моя раковина. Думаю, вашему народу тоже будет интересно изучить его. Он очень лёгок и крайне прочен. Из него может выйти прекрасное оружие против нашего общего врага или он может заменить утерянные части ваших тел.

Судя по удивлённому выражению лица Вентрикосус, это был самый настоящий жест доброй воли со стороны её брата.

— Спасибо, — кивнул я. — Тогда, пожалуй, на этом можно завершить первые переговоры между нашими видами. В следующий раз встретимся и обсудим селенитов, историю и другие важные вопросы. Договорились?

Никто не возразил против такого плана.

Глава 27. Тоннели

***

Я стоял на вершине холма, мои пальцы твёрдо сжимали рукоять лопаты, выточенной из чёрного обсидиана, а взгляд был устремлён в тяжёлые тёмные тучи, что медленно ползли по небу. Ветер гнал их с моря, холодный и резкий, трепал траву под ногами, принося запах соли и влаги. Две луны едва проступали сквозь завесу облаков, их свет был тусклым, почти угасающим, словно предупреждение о том, что селениты могли наблюдать за нами даже в такой мгле. Лопата в моих руках, ещё чистая, но уже готовая к работе, казалась продолжением моего тела – кристаллического, твёрдого, как и этот остров. Скоро я снова спущусь вниз, под землю, где создаются первые тоннели, но сейчас я смотрел на небо, чувствуя, как оно давит своей тяжестью.

Но этот холм, окружённый ветром и тучами, не был одиноким местом.

Внизу чуть вдалеке школа жила своей тайной жизнью. Тоннели зарождались там, под её крышей, в глубине стен из окаменевшего коралла и мрамора, где самоцветы копали в тишине. Наша работа была секретной, вход находился в самом защищённом месте школы в центре. Редкие выходы из самих туннелей наружу – узкие, почти незаметные щели в земле – открывались только в такую погоду, когда облака укрывали нас от взгляда врага. Я слышал далёкий скрежет инструментов, приглушённый гул голосов, пока сёстры вгрызались в землю, создавая сеть, что должна была стать нашим щитом. Но я был поглощён своими мыслями. Мои глаза следили за тучами, что клубились над двумя лунами, а разум был переполнен тревогами, калейдоскопом воспоминаний последних лет. Каждый порыв ветра, каждый шорох травы напоминали мне о нашем пути через эту жизнь, о решениях и потерях, о том, как далеко мы зашли и как много ещё предстоит выстоять.

Моё небольшое приключение в море вместе с адмирабилис не могло остаться незамеченным. Было бы наивно рассчитывать на это. Поэтому в тот же самый день утром я собрал всех на третьем этаже и… рассказал обо всём. Обо всём, без утайки и скрытых секретов, кроме одного факта – что я сам когда-то был человеком. Это просто не имело смысла рассказывать. От «прошлого меня» ничего не осталось, к тому же мне самому достоверно неизвестны все детали моего «рождения». Возможно, в теории, я никогда и не был человеком. Наверняка сказать уже нельзя.

И хотя моя изначальная история лишь дополнилась некоторым количеством новых деталей про людей, про их цивилизацию, про адмирабилис, что не вызвало особенного ажиотажа среди кристальных дев, Конго от моего шага в восторге определённо не был. И я не мог сказать наверняка по какой причине. Было ли дело в том, что я нарушил данное ему слово или причина крылась намного глубже? Сам он мне ничего не сказал по этому поводу, а наоборот скупо подтвердил мои некоторые слова о человеческой цивилизации, общими словами ответив на десяток разных вопросов самоцветов и заявив, что застал лишь самый конец мира и сам многого не знает.

После того события Конго стал крайне неразговорчив и замкнут. Он и раньше не отличался общительностью, но теперь покидал свой этаж не чаще раза в неделю, а иногда и реже. Медитации стали продолжительнее, его фигура в тёмном кимоно всё чаще застывала в углу зала, окружённая дымкой тишины, из-за чего некоторые его обязанности пришлось брать на себя.

Удивительно, но самоцветы отнеслись к новой информации довольно спокойно, будто уже имели примерное представление обо всём этом, либо это их вовсе не беспокоило. Только «старушки» – Борт, Рутил и старая добрая Жёлтый Алмаз – да ещё пара камушков вроде Гошенита проявили особенный интерес к моей прошлой жизни под водой. С ними мы провели целую ночь и утро в медпункте при свете медуз, что плавали в деревянных мисках, отбрасывая голубоватые отблески на стены. Мы обсуждали и рассуждали о происхождении самоцветов, адмирабилис и лунарян, перебирая осколки моих знаний, словно драгоценные камни в поисках огранки.

Несмотря на то, что кристальные девы по своей природе были несколько ветрены и просты, любое разумное существо хотело знать больше о своём виде, его истории, возможностях и будущем. Но если с нашим видом и адмирабилис ответы были хоть неполные и полные домыслов, но были и уже детально задокументированы Александрит в её толстых свитках, исписанных мелким почерком, то с лунарянами всё было не так просто. Самоцветы ничего толком о враге не знали, за исключением боевых столкновений, когда их стрелы из облаков разрывали кристаллы на части. Я же имел некоторую информацию, которая могла быть связана с ними.

И эта информация стала предметом долгой дискуссии между нами.

Доподлинно известно, что после «третьего удара» на планете был обнаружен газ неизвестного происхождения. Вероятно, он имел некий разум или нечто подобное, так как целенаправленно перемещался по миру в сторону живых организмов и убивал их. Я видел репортажи новостей, сохранившихся на станции, где показывали толпы беженцев и кадры умирающих людей в уцелевших городах, куда проникал газ – серый, клубящийся, как живое существо. Плюс к этому, записи видеокамер с Александрии также были доказательством, где этот же газ за считанные минуты захватил огромную станцию, убив большую часть персонала и немногочисленную живность в лабораториях – даже крошечные моллюски в пробирках не выжили. Только полное затопление смогло очистить комплекс от этой дряни, оставив после себя лишь пустоту и эхо человеческих криков.

И у меня есть все основания полагать, что селениты напрямую связаны с этой инопланетной гадостью. Астероиды наносили чудовищные удары по площади планеты, аккуратно выбирая своей целью каждый материк, а газ, принесённый с ними, начал работать уже точечно, заглядывая буквально в каждую нору, где мог бы спрятаться человек. Чего уж говорить, эта пакость сумела каким-то образом проникнуть на секретный комплекс подводных станций, где скрывались последние люди на планете – учёные, солдаты, дети, цеплявшиеся за остатки надежды. Нужно было действительно ненавидеть всё живое, чтобы добить последних выживших, которые и так бы умерли спустя какое-то время. Вероятно, за такой большой срок, когда планета на время лишилась почти всей жизни, этот самый газ, отобрав миллионы разумных жизней и, видимо, насытившись и утратив смысл существования, сумел как-то развиться во что-то большее, чем сгусток газа и ненависти.

Можно сказать, он примерил на себя образы тех самых людей, которых поглотил, и стал играть в цивилизацию и жизнь на Луне, привычной для себя среде. Это предположение очень смелое, но именно им можно было объяснить некоторые атрибуты и оружие лунарян – их стрелы, что сияли, как осколки звёзд, их одежды, что струились, как дым, – а также их постоянную охоту на самоцветов и медленное уничтожение другого вида, путём деградации и буквального оскотинивания.

К такому выводу мы пришли спустя целую ночь обсуждений, сидя под дрожащим светом медуз, пока за окнами медпункта шёл дождь, редкий для нашего острова. Не исключено, что мы могли ошибиться во всём сразу, но именно эта теория была довольно убедительной, и никто другой пока не мог её оспорить. Более того, спустя всего несколько дней, когда я вышел к морю для обстоятельной беседы с адмирабилис, представители другой ветви наследников человечества только укрепили меня в этой осторожной теории.

Новая встреча с Вентрикосус и Акулеатусом была более дружеской и напоминала встречу дяди и племянников, которые давно не виделись. По крайней мере, у меня сложились такие ощущения, пока я сидел с ними под водой, окружённый мягким полумраком глубин, где свет проникал лишь тонкими лучами, играя на их раковинах.

Я рассказывал об Александрии, подводных станциях и Маркосе с его амбициозным проектом – о том, как люди пытались спастись, строя убежища под толщей океана. Брат и сестра внимательно слушали каждое моё слово, не перебивая, и только под конец рассказа посыпали вопросами и уточнениями, их голоса дрожали от любопытства, смешанного с настороженностью. Мы долго говорили, но это была тёплая и добрая беседа. Для адмирабилис это было непривычно, и они сами того не подозревая превращались в настороженных детей, но это неудивительно. На Луне среди селенитов отношение к ним было на уровне животных, и с животными обычно ограничиваются короткими фразами, даже с членами королевской семьи, которые ещё сохраняли разум и возможность говорить.