Хождение Восвояси

– Замечательно! Воистину, негасимая Мимасита покровительствует нам! – Маяхата просветлел ликом. – Неси же его сюда скорей!

– Он со мной. Я как раз хотел показать его своим почтенным спутникам, но разумеется, нужда вашего величества для меня важнее воздуха!

Перевраки достал из бездонного рукава кимоно толстенький короткий свиток и с видом объевшегося сливками кота принялся его раскатывать.

– Я готов!

Вельможи, любовавшиеся в стороне горными вершинами вдали, кустами рядом и травами на обочине [217] , насторожились, и даже слуги, водружавшие навес и распаковывавшие корзины с провизией, навострили уши.

217

На самом деле они слонялись в ожидании перекуса, неспешно сооружаемого прислугой, но какой вамаясец, достойный своего югэна, признается в этом?

– Так что это был за сон, Яри-тян? – спросил император. – Я весь внимание.

– Это был чудесный сон! – просиял мальчик, а вслед за ним и весь двор: чудеса они любили, особенно за чужой счет.

– Тогда расскажи его нам скорее, Яри-тян.

– С удовольствием! Мне приснилось, что вы, мы с сестрой и дайёнкю Чаёку, наша опекунша, шли ночью по заросшей узкой лесной тропе. Было очень темно – не светила даже луна. Между деревьями кто-то крался, стая каких-то существ. Они то рычали, то хохотали, то стенали, как души проклятых – только горящие жаждой крови глаза сквозь ветви сверкали…

– Воистину замечательный сон, – одобрительно пробормотал Сада Мазо.

– Нам было очень страшно! – округлив глаза [218] , продолжил княжич. – Но когда уже казалось, что твари вот-вот на нас выпрыгнут, перед нами вспыхнул яркий свет, словно маленькое солнце… – он сделал многозначительную паузу, чтобы все уловили, в какую сторону летит намек, и продолжил: – …и из него на землю спустилась женщина.

– Как она выглядела? – придворные, завороженные рассказом, как один подались вперед. Ярик замялся. Как выглядит легендарная Мимасита, они с Лёлькой не имели ни малейшего представления, а самодеятельность в таком вопросе могла быть опасной.

218

Не столько для выразительности, сколько от отношения к мировоззрению комментатора.

– Очень красивая, – он решительно двинулся напролом, но в обход. – В кимоно. Тоже красивом. С прической. Красивой. С зонтиком. Красивым. И с веером. Красивым.

– Красота!.. – дамы восхищенно закатили глаза.

– И что же было дальше? – Мазо взволнованно прижал к груди веер [219] .

– Мы не понимали, что происходит, а его величество и Чаёку упали перед ней на колени. Женщина улыбнулась и сказала: всё будет хорошо, если вы среди ветвей приметите… приметите…

219

Красивый.

– Что?

Ярик замешкался. Лёлька придумала и заставила его затвердить набор бессмысленных слогов в вамаясьском стиле, то ли ситомисо… тоторо… то ли ситхо… мазо… тории… то ли… как-же-его-там-как-же-его-там-как-же-его-там…

– Так что же? – нетерпеливо повторил Негасима.

– Синхо…фразо…то…тон, – выговорил лукоморский язык Ярика.

– Что-о-о?.. – хор императорских придворных можно было слышать в лагере тайсёгуна.

– Синхрофазотрон, – повторил по мере возможности мальчик.

Последовавшая минута молчания была заполнена переглядыванием и морганием, пока тэнно первым не сумел проговорить:

– А-а… что это такое?

Ярик, дожидавшийся этого момента, и даже репетировавший под чутким Лёкиным руководством, художественно развел руками:

– Не знаю! И моя сестра не знала, и ваше величество не знал, но женщина, которая вышла из света, сказала, что это известно Чаёку, и что она одна может увидеть его!

– И что? – уточнил Мазо.

– И отличить от не синхрофазотрона? – осторожно предположил мальчик.

– Вот как… И чем же всё кончилось? – спросил император.

– Когда эта женщина пропала вместе со своим светом, звери захотели на нас напасть, но тут Чаёку сказала, что видит этот волшебный синхрофазотрон в кустах – и в тот же миг чудовища сгинули, встало солнце, запели птицы, и мы увидели, что тропа стала широкой и прямой и привела нас к столице.

– И как же… э-э-э… оно… это… выглядело? – проговорил император, так и не решившись повторить название лукоморского амулета на счастье.

– Не знаю. Его могла видеть только Чаёку, не я.

– А ты видела ли, Ори-тян? – тэнно обратил свой взор на Лёльку.

– И я тоже нет, – честно развела она руками. – Как он выглядит, ведомо только дайёнкю.

– Действительно, премного чудесный сон, – покачал головой император и, спохватившись, обратил свой взор на того, чьей профессией были сны. – Что скажешь, Сагу-сан? Что предрекает нам сие видение?

Придворный размотал свиток с видом профессора географии, которого спросили, не Лукоморск ли столица Лукоморья, откашлялся, и проговорил:

– Исполненный до краев, как кувшин после дождя, благодарности и уважения к тэнно, снизошедшего до скромного слуги четырех сокровищ кабинета, я с нижайшим своим почтением готов поведать его величеству, что сей монументальнейший труд в эфирной области сновидений открыл моему пытливому разуму.

– Э-э-э… Да, пожалуйста, – с видом человека, пристукнутого из-за угла пыльным мешком, пробормотал Маяхата.

– Раньше, до обладания сей премудрой книгой, я бы сказал, что это – послание от неугасимой Мимаситы, предупреждающее его величество о том, что даймё Яри-сан, Ори-сан и дайёнкю Чаёку Кошамару должны находиться при нём неотступно, дабы темные крылья беды не коснулись даже его тени. Но теперь я далек от подобного примитивизма. Надо смотреть будущему в глаза, а не искать его в своем отражении в луже!

Сагу пробежал взором по бумаге, исписанной колонками аккуратных иероглифов, и торжествующе улыбнулся:

– Смотрите, ваше величество, Ори-сан, Яри-сан. На самом деле всё просто! Долгий темный путь и свет в конце символизирует появление человека на свет… из… из…

Не дочитав, он отчего-то осёкся и смутился.

– Э-э… это не интересно. Давайте посмотрим дальше. Женщина. Красивая… Как говорится, нет ничего лучше красивой женщины, кроме очень красивой женщины. Ага, вот! Мужчине встретить красивую женщину – желание разделить с ней… э-э-э… кхм… – румянец на его щеках стал на оттенок темнее, пальцы затанцевали, перематывая свиток. – Ладно, дальше. Звери. Вот. Давайте лучше про зверей. Люблю зверушек, так сказать… Ага. Дикие звери символизируют страстное со…ити… кхм. А если звери хотели напасть на мужчину, значит, он опасается последствий… своей неразбор…чивости… в э-э-э…

– В чем-в чем? – не понял император, но на Сагу внезапно опустился приступ не только красноты, но и глухоты.

– А что означает широкая прямая тропа? – полюбопытствовала Лёлька, безуспешно пытавшаяся заглянуть через локоть придворного в таинственный свиток.

Глянув в текст, Сагу заалел еще сильнее, и с видом утопающего, хватающегося за хвост ската, воскликнул:

– Давайте посмотрим лучше про свет! Что может быть безобиднее и понятнее света! Вот, пожалуйста! Свет – это ваше стремление к экспериментам в области… Нет, вот тут лучше! Много света – вы любвеобильны и у вас множество… множество…