Хозяин теней. 3

Лес.

И совсем не тот, реденький, который начинался за поместьем. Тут уж в небеса уходили настоящие столпы, растопыривали ветви над головой, заслоняя небо. Листва большею частью облетела, потому в прорехах и виднелась луна.

Куцая, что хвост дворняги.

Кусты тоже росли густо, если не щёткой, то почти. И это с одной стороны на руку, не заметят, а вот с другой — и я не подберусь незамеченным. Не настолько я хорош, чтобы рисковать.

А потому устраиваюсь у корней ближайшего дерева, отправляя обе тени вперед. И Призрак закладывает широкую дугу, показывая, что у него-то поводок подлиней. Он вообще, можно сказать, самостоятельный.

Самостоятельный, самостоятельный. Главное, чтоб не попался.

Его глазами я вижу те же дерева.

Кусты.

И узкий овражек, что протиснулся в разломе меж корней. Он выходил из огромной ямины, которая образовалась после падения сосны. Корни её уходили вверх и в сторону, образуя своего рода крышу. Под ней-то костерок и горел.

Махонький.

А вот и какая-то магия. Призрак прищурился, показывая мерцающую пелену, что повисла над яминой и овражком. Полог какой? Отвращающий артефакт?

Без разницы.

Главное, что люди, сидевшие у костра, были полностью уверены, что их никто не видит. Ладно, человеком я бы и не увидел, а вот тени — дело другое.

— Есть? — поинтересовалась Тьма, явно сглатывая слюну.

— Погоди. Успеешь сожрать. Может, они вообще хорошие.

Кажется, даже на расстоянии она уловила мои сомнения. Ну да, сомнительно, но вдруг большие друзья Громовых? И Еремей опять же. Двоих у костра я видел, а вот где Еремей?

— Там, — Тьма переместилась.

И главное, что я не уловил, как. Вот одна картинка. Вот другая. Это темнее. И не сразу соображаю, что она забралась под полог.

Стало быть, не охранный.

Или против теней охрана бесполезна?

— Холодно, мля… — голос сипловатый и мне не знаком. — Долго нам тут ещё жопы морозить?

— Сиди.

И этот незнаком.

Не гвардейцы точно. Вид у них очень уж специфически-бомжеватый. Стало быть, и не регулярные войска. И не родовые. Сомневаюсь, чтобы Воротынцев в своём окружении потерпел этаких оборванцев.

Нет, ну оборванцы и есть.

Теперь я вижу обоих.

Один сидит, согнувшись над огоньком, прикрывая его ладонями. На нем какое-то то ли тулуп, то ли полушубок, главное, что наброшен он поверх длинного пальто. Голова замотана пуховым платком. Второй, который устроился на пенечке, чуть опрятнее. На нём старая шинель и такая… до боли знакомая. Но накинута она поверх куртки. Из-под куртки же выглядывает длинный, едва ли не до колен, свитер.

— Так сколько сидеть-то? День? Два?

— Сколько надо, столько и будешь, — спокойно ответил тот, что на пне. И вытащил из-под шинели ножичек, которым принялся строгать палочку.

А над ним марево вздрагивает.

И огонёчки. Красненькие.

Дарник?

— Хорошо тебе, — проворчал второй, опуская руки ниже. — Ты не мёрзнешь, а я того и гляди околею. А это ещё морозов нормальных не было. Если ударят, то тогда чего?

— Тогда и думать будем.

— И этот того и гляди… вот на кой его держать? Только жрачку изводим. Её и так не осталось.

— Хватит нудеть.

— Я не… слушай, если тебе надо, то и сиди! А я…

Он вскочил.

— Успокойся, — теперь голос второго звучал жёстко.

— Я просто не понимаю…

— Тебе не за понимание платят.

И ножичек перехватил так, прехарактерно. Вон, сощурился. А вторая рука в карман нырнула.

— Только дёрнись… — второй выхватил револьвер. — Я…

— Спокойно, Жмых. Я ж знаю, с чего ты такой взволнованный. Лекарство закончилось? Так у меня есть. Ты, главное, не пальни. Вот… я ж понимал, что мы надолго застрять можем. И подумал, как же дружок мой дорогой Жмых да без своего лекарства-то будет? И озаботился.

Руку он вытаскивал медленно.

— Видишь?

Свёрточек из промасленной бумаги.

— Я сюда вот положу и отступлю. Ладно? Ты бери-бери… и не думай… мы тут вдвоём. Мы ж повязаны, деваться некуда… и не шуми, военным оно ни к чему знать. Просто сам подумай, зачем мне тебе вредить? Если что, Сургат с обоих шкуры спустит и не задумается.

Значит, без этой сволочи не обошлось.

— А потому дружить надобно… и сидеть тихо-тихо. Так, чтоб ни один там, — он дёрнул головой в сторону. — Не почуял…

Жмых не сводил со свертка глаз. И быстро жадно сглатывал. А ещё моя тень слышала, как громко, всполошенно колотится его сердце.

— Ты… — шаг, бочком и не убирая револьвера. — Мог бы… сразу… сказать… дать…

— Чтоб ты всё использовал и потом маялся? — хмыкнул дарник, не скрывая презрения. — Нет, Жмых, так не пойдёт. И револьвер убери. Пальнёшь и мигом военные сбегутся… понаехало их.

Жмых заторможенно револьвер и убрал. Правда, к заветному свёртку приближался он медленно, словно до конца не веря в этакое счастье. А потом, присев на корточки, потянулся. И второй отступил ещё на шаг, руки над головой поднимаю.

— Пользуйся. Мешать не стану. Пойду гляну, как там наш, а то и вправду холодновато. Ещё околеет ненароком. Этого нам Сургат точно не простит…

Глава 26

Глава 26

Высочайше повелеваю созвать особую комиссию, дабы негласным образом провести ревизию высших учебных заведений Петербурга на предмет выявления и участия в распространении крамолы…

Внутреннее распоряжение Великого князя Г. Е. Романова главе комитета цензуры, тайному советнику В. Л. Тишайшему.

Еремей был жив.

В ямине они устроили то ли логово, то ли лежбище. Еловые лапы. Тряпьё какое-то. И в куче его, почти неразличимый в черноте, валялся Еремей. Спеленали его туго, но неумело.

Призрак, повинуясь приказу, подобрался поближе.

И ещё ближе.

Но человек внимания не обратил.

— Вот и остались мы вдвоём, Еремеюшка, — тихо сказал он, опускаясь к куче. — Слышишь меня? Да ладно, я ж чую, что слышишь. Хватит. Это перед Жмыхом можешь в помирающего играть. А со мной шутить не надо.