Хозяйка Северных гор

Утром, когда все ушли провожать корабль, я, как обычно, сидела в кабинете, занимаясь делами. В дверь тихонько постучали, это была одна из монахинь.

— Леди, матушке Агнессе плохо, она очень просит вас прийти, — сложив руки у груди в молитвенном жесте, тихо проговорила монахиня, и добавила, — всю ночь мучилась, наверное, заберёт скоро её господь.

— Беру позвали? — строго спросила я.

— Да, леди, она дала отвар, — из глаз монахини потекли слёзы.

А у меня мелькнула мысль: — «Да что за ерунда такая, пару дней назад всё с аббатисой было в порядке». Но как это обычно бывает в такие моменты, я не придала этой мысли значения. А зря...

Я вошла в полутёмное помещение, где монахини обустроили себе кельи, охрану, конечно туда не пускали, всё же «женское царство».

Матушка Агнесса действительно лежала в кровати и слабым голосом подозвала меня. Я подошла поближе, она прошептала:

— Наклонись.

Я склонилась ближе к её лицу, только и успела увидеть блеснувшие торжеством глаза.

Дальше был удар по голове и темнота.

Глава 40

«Меня похоронили заживо», — была первая мысль. «Началось землетрясение», — пришла следующая мысль.

Когда паника немного схлынула, я осознала, что нахожусь внутри обитого мягкой тканью то ли сундука, то ли ящика. Дышать было тяжело, отверстий в нём не было, разогнуться до конца не получалось, и страшно болела голова.

Ощущения были такие, словно сам сундук вместе со мной находился на корабле. Меня плавно качало.

«Как ещё не проломили голову, сволочи, — вспомнила я, блеснувшие торжеством глаза аббатисы, — какая же змея»!

Я попыталась выпрямиться и плечами упереться в крышку, должна же она как-то открываться. Это потребовало просто колоссального напряжения всех моих мышц. В какой-то момент мне показалось, что у меня получается, и крышка стала поддаваться и даже слегка приоткрылась, но потом, будто бы кто-то сверху надавил на неё, и она снова захлопнулась.

Я начала кричать:

— Помогите! Задыхаюсь! Выпустите меня!

Это подействовало, и крышка открылась. На меня смотрел один из тех ганзейских купцов, которые впервые были в Кардифе.

— Прекратите орать! — достаточно вежливо для похитителя с явно выраженным немецким акцентом, произнёс он, — а не то я буду вынужден завязать вам рот, а это крайне неприятно.

Я сразу же перестал кричать, и тихо произнесла:

— Дайте воды.

Он посмотрел на меня и ответил:

— Нет, пока потерпите, я не смогу выводить вас в туалет днём, только ночью. Поэтому днём вам придётся сидеть в сундуке, — спокойно, даже обыденно, словно он каждый день похищает женщин, заявил этот «купец».

— Да вы с ума сошли, — прошипела я, влезать обратно в сундук совсем не было желания, — я задохнусь, и вообще, по какому праву вы меня похитили?

— Ну, вы же не захотели по-хорошему, а мы вам предлагали выбор, ... дважды, — спокойно и детально объяснил он мне

И я уже открыла рот, чтобы продолжить с ним переговариваться, возможно, я смогу что-то предложить в обмен на свою свободу, но «купцу», видимо, надоело мне всё разъяснять, и он как-то хитро надавил мне на плечо, и как только я согнулась, надо мной захлопнулась крышка.

Зато в сундуке было время поразмышлять.

Я понимала, что я на корабле, на котором плывёт и Алан со своими людьми, и те купцы, которые дружественные, хотя они все из Ганзы, кто их знает, возможно, что они тоже вовлечены в это преступное деяние.

Как бы мне подать знак Алану, что я здесь и мне нужна его помощь. Интересно, за сколько «серебреников» меня продала матушка Агнесса? И как она объяснила моё исчезновение охране.

Вопросов было много, например, будут ли ещё у корабля остановки? Или он сразу пойдёт в Абердин? Это больше десяти дней в пути, скорее всего, могут куда-то зайти, набрать пресной воды.

Возник вопрос, а как они пойдут в Абердин? Почему я не спросила Алана?

Голова болела всё сильнее, и когда я поняла, что глаза закрываются, предпочла уснуть, чтобы время прошло быстрее.

Разбудили меня, когда по моим ощущениям прошло несколько часов. Я сквозь сон слышала, что крышку сундука открывали, но просыпаться не хотелось, я и не просыпалась.

Их было двое, один тот «купец», которого я видела, кода крышку открыли первый раз, и второй была аббатиса. Ага, вот и ответ, как аббатиса ответит перед моей охраной? А никак, она тоже там же, где и я.

Мне помогли выбраться из сундука, мужчина вышел, и аббатиса помогла с туалетом и гигиеной, если можно так назвать протирание маленькой тряпочкой, намоченной в морской воде.

Всё происходило молча, «купец» сразу предупредил, что не потерпит криков, и это будет чревато ещё большими неудобствами.

И хотя сил у меня почти не было, но первое, что я сделала, когда аббатиса, закончив мне помогать, посмотрела на меня, я ударила её по лицу!

Резко! Влепила ей пощёчину!

— Иуда! — произнесла, понимая, что для священнослужительницы это, вероятно, страшное обвинение. Хотя, кто знает, как они для себя трактуют божьи заповеди.

Монашка вскрикнула, дверь распахнулась, и в неё вбежал «купец»:

— Что тут у вас происходит?

Увидел монахиню, держащуюся за наливающуюся красным щёку, и попытался мне высказать:

— Я вас предупреждал, леди.

И двинулся ко мне, но мне надоела роль жертвы, да и в сундук не хотелось:

— Не подходи ко мне! — вытянула я руку вперёд, — иначе я никогда не стану делать того, что вы мне прочите.

Монахиня стояла и вертела головой, глядя то меня, то на «купца», наконец до неё дошло, на что я и рассчитывала, что никто не собирался везти меня в Семпрингемское аббатство.

Мать Агнесса развернулась к «купцу»:

— Это правда?

— Смотря что вы имеете в виду, мать Агнесса, — явно насмехаясь надо глупой женщиной, произнёс «купец».

— Вы разве не высадите нас в Уитернси?

Я посмотрела на купца и поняла, что сейчас произойдёт.

Или мать Агнессу подсадят ко мне в сундук, или выкинут за борт, «купец» не собирался продолжать выслушивать, кто, кому, где и что обещал.

Но аббатисами просто так не становятся, женщина и сама поняла, что атмосфера накалилась, и замолчала.

«Купец» продолжил выжидательно на меня смотреть.

— Я не полезу больше в сундук, — заявила я, готовая биться насмерть.

Что-то он прочитал в моём взгляде, потому что, буркнув что-то о еде и воде, вышел из каюты.

Как только он вышел, я тихо начала задавать вопросы монахине:

— Вы уже поняли, что вас обманули, мать Агнесса?

Но монахиня молча уселась на лавку, прибитую к стене, и стала перебирать чётки.

«Грехи замаливает», — подумала я, и решила, что спать лягу в сундуке, не понравилась мне узкая лавка, я-то точно с неё упаду.