Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга четвертая. Урарту

Дверь дома вновь отворилась только полчаса спустя. На пороге возник безоружный старик. Оглядевшись, он бесстрашно двинулся в сторону скифов. Таркис, ухмыльнувшись, пошел навстречу.

— Ваш товарищ у нас. Он жив, мы перевязали ему рану. Мы не убьем его, если вы нас не тронете и отступите, — предложил старик.

— Откуда знаешь наш язык?

— Торгуем с вашими купцами.

— Это хорошо. Значит, нам будет проще договориться. Наши условия такие. Вы выходите из дома, бросаете оружие, и мы вас пощадим.

— И что тогда удержит вас от расправы?.. Нет, оружие мы не сдадим. Каждый из моих сыновей положит по десять твоих воинов. Если готов к этому, будем сражаться.

Таркис равнодушно кивнул:

— Ну, сражаться так сражаться.

Не успел сказать, как в лесу трижды ухнул филин.

Скиф заулыбался:

— Так, говоришь, сыновья? А жены у них есть? А дочери у тебя?

Старик и бровью не повел:

— В крепость они все уехали.

— В крепость? И скот сразу весь продал? И лошадей? И собак? — скиф уже откровенно насмехался над стариком. — Мои товарищи вот-вот приведут сюда всех твоих женщин. Тогда и поговорим. А пока можешь возвращаться в дом...

Ариса долго ждать не пришлось:

— Нашли. Там внизу пещера, в ней они и прятались. Правда, пришлось повоевать немного…

— Ты хоть кого-то взял в плен? Или всех убил? — командир выглядел рассерженным.

— Двух девок. Остальные полегли. Они сражались, как бешеные, что нам еще оставалось?

— Ну хоть так. Тащи их…

Подожгли одну скирду. Привели захваченных в плен молодых женщин в разорванной, окровавленной одежде, бросили на землю, развели руки и ноги в стороны, привязали веревками, а потом стали насиловать на глазах у мужей при свете пламени.

Таркис подозвал Ариса.

— Расставь лучников со всех сторон. Так, чтобы они простреливали все пространство от дома до этих девок.

Расчет оказался верным. Мужчины, не выдержав пытки столь жестоким зрелищем, бросились в атаку сами, не дожидаясь, когда кочевники пойдут на штурм. Но скифские стрелы не знали промаха. Они сбивали урартов с ног, калечили и убивали. Из десяти до полыхающей скирды добежали только двое. Одного из них проткнул копьем Арис. Второго — старика с тремя стрелами в спине — дважды пронзил акинаком Таркис.

Раненых добили.

Женщинами еще какое-то время попользовались. Когда насытились, вспороли им чрево.

Торна, которому урарты перерезали горло, а также Сака перебросили через круп лошади и отправили в родное стойбище. Хоронить.

***

Из спальни Арад-бел-ит вышел вместе с Завеном. Лицо наместника сияло. Дворцовая стража уже и не помнила, когда их господин, просыпаясь после полудня, пребывал в таком прекрасном настроении.

— И когда же мой дорогой брат возвращается домой? Может, все-таки поохотимся на кабанов? Таких гончих, как у меня, нет даже у царя Русы, — растекался перед принцем Завен.

— Я бы с удовольствием, но государственные дела требуют моего немедленного возвращения в Ассирию, — со снисходительными нотками в голосе отвечал высокий гость.

В двадцати шагах, дальше по коридору, уже стоял Ашшур-ахи-кар.

Арад-бел-ит, увидев рабсака, нахмурился. Остановился, повернулся к Завену и заговорил немного тише:

— Как могло случиться, что мой друг Ашшур лишился руки? Или он тоже ходил с тобой на охоту?

Наместник смутился от этого вопроса, сказать правду он не мог, боялся сболтнуть лишнего (верные слуги доложили ему о недоразумении, которое произошло между принцессой и ассирийским офицером), а что-то выдумать сходу не получилось.

— Действительно… Воину лишиться руки — все равно, что девушке ослепнуть на один глаз, — попытался грубо отшутиться Завен, однако непроницаемое лицо принца отнюдь не располагало к веселью. — Но, конечно, все это печально. А я… я ведь приехал только на днях, меня почти месяц не было в Ордаклоу.

Как ни странно, Арад-бел-ита подобный ответ удовлетворил. Будь вся эта история с рукой действительно как-то связана с несчастным случаем, наместник бы не вилял, а значит, догадка Ашшуррисау была верна. Принц стал прощаться.

— Уважаемый Завен, позволь Ашшуррисау проводить меня в покои дочери. Я не вправе отнимать у тебя так много времени.

Настойчивость, с которой это было сказано, вынудила хозяина проститься с гостем:

— Разумеется, я все понимаю: ты с дороги, устал… А я тут с разговорами, своими бедами. Но могу ли я мечтать увидеть сегодня моего дорого друга, его дочь и племянницу за вечерней трапезой, если это возможно?

— Конечно, я приму твое приглашение.

С Ашшур-ахи-каром принц поздоровался как с братом, сердечно обнял, приложился щекой к щеке, принялся расспрашивать о службе.

На вопрос о руке, вполне ожидаемый и заданный с хорошо разыгранным удивлением, Ашшур-ахи-кар рассказал об учебном бое на мечах, в котором была получена рана…

— …совсем небольшая, я бы сказал пустяшная, но затем рука стала гноиться, а потом и вовсе почернела. Пришлось обратиться за помощью к Адад-шум-уцуру, а он убедил меня, что ради спасения жизни мне придется рукой пожертвовать.

— Ну то, что Адад-шум-уцур это подтвердит, я не сомневаюсь. Но я хочу спросить еще раз, как ты потерял руку. Только помни: если солжешь снова, Ниневию больше не увидишь. Мне не нужны слуги, которые с такой легкостью попирают мое доверие.

Ашшур-ахи-кар заметно побледнел, насупился, словно набираясь решимости сказать дерзость, но был краток:

— Тогда позволь мне не отвечать.

— Будь по-твоему, — неожиданно смягчился Арад-бел-ит. — Я запрещаю тебе видеться с принцессами без крайней необходимости, то есть пока их жизни ничего не угрожает. Однако если Хава еще раз посмеет вести себя неподобающим образом, разрешаю посадить ее в спальню под замок. Неделя-другая в четырех стенах, конечно, не образумит ее, но заставит впредь быть осмотрительнее. Где она сейчас?

— В саду.

— Веди меня к ней.

Дворцовый сад давно оделся в осенний наряд. Повсюду, на поблекших клумбах и песчаных дорожках, лежали опавшие листья. Здесь было тихо, тоскливо, одиноко, хоть и очень красиво.

Хава встретила отца с тревогой. Он был единственным человеком, которого она боялась.

— Где здесь можно присесть? — спросил Арад-бел-ит.

— В глубине сада есть беседка, — тихо сказал дочь.

— Пойдем…

«А она повзрослела за эти месяцы. И еще больше расцвела. С ее умом и красотой она способна реки повернуть вспять, а уж приручить мужа…».