Хроники идиотов

– И что?

– То, что Тенгри за годы своей жизни, защитил свое жилище многими ритуалами и заклинаниями, всем, в общем, что смогло пригодиться. Он очень любит жить, мой отец. А дом, в который нам предстоит уйти – построен совсем недавно. Таков закон.

– Понял. Не беспокойся. Если кто-то придет этой ночью – я убью его для тебя.

– Спасибо.

– Это не та благодарность, какой бы я хотел.

– Рад, что ты говоришь об этом, и не ждешь, когда я сам догадаюсь. Но все же, не мог бы ты озвучить? Я по-прежнему не совсем понимаю такие вещи.

– Просто поцелуй меня, и продолжай.

…На ветке глицинии заливисто распевала маленькая желтая птичка…

Теперь мир уменьшился до невероятных размеров. Центром мира был футон, вернее, несколько меховых одеял и татами, засланная мягким льном. Окруженное защитным контуром, место было сравнительно безопасным. Рядом с центром мира были прилегающие территории – столик, плетеная скамеечка, окно, всегда закрытое. Дальше шли сопредельные государства – ванная и кухня.

Бэльфегор уже понял, что разговор об опасности, ведшийся в самом начале его семейной жизни – отнюдь не параноидальный лепет. Он сам уже несколько раз спасался из ловушек, благодаря тому, что он – вампир. И еще благодаря тому, что его муж знал, где его искать в случае чего.

Рассчитывать приходилось только на себя. Их ведь было только двое. Ашурран – семейная группа, людей, связанных не только и не столько по крови, сколько магическими связями. Это объединение, подобное клану, только меньше и сплоченнее. Не обремененное ненужными традициями, и всякими там гербами и гимнами. Это просто те, кто может позволить себе роскошь подставить свою спину другому члену ашуррана и быть уверенным, что это пройдет для него безболезненно.

Тридцать три верховных шамана – и это только те, о которых вампир знал, кто был на церемонии бракосочетания – и их ашурраны, каждый не менее десятка. Атрей говорил, что встречал ашурран в сорок два человека. Строгих критериев не было. Так что, и точного числа противников они не знали.

Вот такой вот романтический медовый месяц – держать постоянно ушки на макушке, и жить, как на войне. Сектант сказал – если продержатся, по истечении времени их оставят в покое – не навсегда, ясное дело. Просто поймут, что с наскока не взять, и начнут придумывать стратеги уничтожения. Это время можно будет использовать на создание защиты – барьеров, например, или поиска новых людей в ашурран. Бэльфегор, наблюдая это, часто думал, что у них есть все шансы войти в историю темного шаманизма, как самый малочисленный из них. Всего двое: потому что ни он сам, ни Атрей, не хотели еще кого-то. Одиночки до мозга костей, они бы долго проверяли каждого, кто только попадется. Впрочем, кажется, сектант был бы не прочь взять к себе Ирфольте – как тяжелую магическую артиллерию. С ним, конечно, будет очень много мороки, но каков был бы эффект…

Вампир не ревновал. Он даже удивлялся этому – странно как-то, обычно такое поведение не в его духе. Что мое – то мое, это же и ежу понятно.

Но только не в этом случае. Вероятнее всего, причина была в самом сектанте – он не давал повода. Замкнутый в себе, нелюдимый, не принимающий никого, он бы не стал сближаться с кем-либо. Ни просто так, ни ради чего-то. Соврал бы, использовал, предал или продал – но приближать к себе не стал бы. А Бэльфегору было плевать – продал его муж, отдал задаром, подставил, обманул. Он, как «собака цыганская, верная» все равно возвратится и ляжет у ног, ради возможности снова глядеть в темные глаза японца. И, когда японец это осознал, мир его перевернулся. Раз так двадцать – для начала – и не собираясь на том останавливаться.

Вампир за последнюю неделю даже поправился немного – у него никогда ранее не было столько еды. Все, кто приходил за их головами (и другими частями анатомии) попадали в его зубы. Частично он ловил их сам, частично – Атрей, но тот неизменно притаскивал добычу вампиру. Бросал скулящее от ужаса тело на пол под ноги, и равнодушно говорил:

– Он твой. Ешь.

И Бэл ел. Еще живых, теплых, трепыхающихся – давненько ему не доводилось пробовать прободного деликатеса. Что поделать, вампиры – хищники по своей природе.

А еще в доме пришлось отказаться от морока. Вся магия была направлена на защиту. Атрей объяснил – если засекут что-то выбивающееся из привычной колеи, оно привлечет внимание. Ну что, скажите на милость, с таким рвением прячут новобрачные? И лучше не будить лихо, особенно, когда оно и так не спит…

Бэльфегору это не нравилось. Он привык быть тем, что показывал прочим – и обретать истинный облик не хотелось, хоть ты тресни. Кому он пришелся бы по вкусу: рогатый, хвостатый, зубастый… Его глаза были полностью черными, без белков, и только блики выдавали их. На теле остались следы его долгого рабства, не сходящие шрамы от оков. Обычно вампир предпочитал все это прятать под мороком, предоставляя окружающим возможность видеть его таким, каким он сам был бы не против стать. Все наблюдали молодого человека лет двадцати – двадцати двух, ничем не примечательного, кроме пирсинга в брови. Обстоятельства же вынуждали оставить на время эту привлекательную маску и стать самим собой. Но вот, уже прошло уже больше недели, а последствий его экзотической внешности пока что так и не объявилось. Атрей реагировал так же, как и прежде. С интересом изучил рога, оказалось, вампир с рогами для него встречается впервые. Бэл его просветил на тему того, что такие,Э как он, нынче уже не встречаются. Всех, принадлежащих к роду Ли Кард он сам уничтожил когда-то, вырвавшись из рабского ошейника.

Муж с интересом осмотрел спину и запястья. Сам он не врач, и больше, чем первой помощи, ожидать от него не приходилось. Но он твердо обещал заняться этим вопросом, как только утрясется текущая проблема. Вампир не обольщался. «Текущая проблема» вряд ли подразумевает осаду медового месяца. Хорошо, если этими отметинами займутся, хотя бы лет через пять. Но само обещание было невероятно приятно. На всем белом свете было только два существа, которые так заботились о вампире: собственно, новоиспеченный муж и светлой памяти капитан ан Аффите. Тот, правда, массажа не делал, да и вообще особой ласковостью не отличался, один мат чего стоил. Но факт от этого не переставал быть фактом.

Жизнь налаживалась. Но как-то очень странно.

– Я в ванную – Атрей небрежным жестом сдернул с полки чистое льняное полотенце – Это быстро.

Бэла ощутимо передернуло. Вода, бр-р-р…

– Я буду ждать – произнес он фразу, заключавшую в себе смысла куда больше, чем казалось на первый взгляд. Да и на второй, по правде сказать, тоже. Сектант исчез за границей сопредельного государства, и вампир остался в одиночестве. Он внезапно вспомнил, как муж во второй же (первый они оба провели за иным занятием. Нет, не тем – просто ожидали нападения) вечер предложил решить проблему. Вернее, начать ее решать. Но Бэльфегор отказался наотрез. Вода – нет уж, это не для него. С водой имейте дело сами. Атрей не обиделся. Сказал – если передумает, он всегда к услугам вампира.

И вот теперь, вампир этот сидел, грыз когти, и мучился перед очередным выбором. Угораздило же… Нет, почему Атерй не желает вести себя, как нормальный хозяин, вампир, в принципе, понимал. И это было… хорошо. Но непривычно. Слишком непривычно. Его не бьют, не сажают на цепь, не кормят с железной лопаты, не бросают к нему в клетку поверженных противников. У него вообще нет ни клетки, ни цепей. Зато есть – подумать только! – своя комната. Своя! Абсолютно! У него есть свое место, и он там хозяин. Хотя ночевать Бэл предпочитал все равно вместе с Атреем. И не только потому, что так безопаснее. Сам его муж заметил, что не видит никакого смысла в причинении физического вреда вампиру. Это же невыгодно, как же потом, при необходимости, Ли Кард будет сражаться?..

Сектант, погрузившись в горячую воду, мысленно еще раз пробегался по всему, что произошло сегодня, а потом перешел на то, что должно было быть завтра. Единственная за день возможность побыть одному и подумать. Нет, Бэльфегор никогда не мешал – в этом был его огромный плюс, по сравнению, например, с той же Арной или Лисом. Со всеми, с кем по воле случая Атрею приходилось работать в команде. Но, все-таки, один – это один. А не один, и еще один, который изо всех сил старается, чтобы его не замечали.