Игра Канарейки

Если торговец зеркалами её отпустит.

На сцену забралась худенькая женщина в разноцветной нелепой одежде. Кто-то протянул ей лютню, бард поправила перо на лиловой шапочке и провела рукой по струнам. Канарейку чуть наизнанку не вывернуло. Ольгерд повернулся к сцене на мгновение, но почти сразу предпочёл созерцание чарки с пивом.

– Ужас какой, – сквозь зубы проговорила Канарейка.

– Ну да. Слышала, говорят, сейчас в Оксенфурт приехала одна певица… – Негромко и медленно проговорил Ольгерд, ухмыляясь. – Не могу только припомнить, как же её зовут, вроде, какая-то пташка.

Эльфка прыснула и беззвучно рассмеялась.

– Весело? – улыбнулся атаман. А глаза его снова ничего не выражали. Канарейку это не пугало и не расстраивало – она-то никогда не видела своих глаз, когда улыбалась кому-то. Ей как-то сказали, что если у эльфа нет гордости народа Aen Seidhe в глазах, то к ста годам у него ничего не останется. Какое-то время Канарейка верила этим словам – этой самой гордости у неё не было, а если бы была, то к ста годам только она и осталась бы. Сейчас же Канарейка думала, что это не имеет значения.

– А я слышал, что поёт очень даже неплохо.

– Неплохо? – Эльфка картинно скрестила руки на груди и сделала вид, будто страшно оскорблена. Нормальный, почти человеческий разговор с атаманом, да будь это даже простой обмен колкостями, доставлял ей удовольствие. И не только потому, что это был именно Ольгерд фон Эверек. Но и потому что она уже давно не сидела с кем-то за столом вот так, не притрагиваясь к дешёвому пиву и слушая бесталанную певицу. Канарейка находила в этом какую-то особенную прелесть.

Они сидели так ещё некоторое время, иногда коротко говорили о чём-то, но всё больше молчали, расслабленно смотрели по сторонам. Довольно быстро стемнело, луна заглянула в окно, в лёгкие ворвался свежий ночной воздух. Из венка Канарейки на стол упало несколько лепестков.

Через боковую дверь в корчму, громко хохоча, вошёл Витольд. За ним шагала явно несколько уставшая от навязчивого спутника Шани.

Ольгерд обернулся на них, проводил взглядом до стола. По привычке поправил шляпу.

Канарейка отвела взгляд, посмотрела на всё ещё завывающую на сцене певицу. Эльфку вдруг как будто ударили – среди прочих музыкантов с венками на голове почти на краю сцены с флейтой в руках сидел Гюнтер О’Дим. Ольгерд взглянул на Канарейку, проследил за её взглядом. И тут же напрягся, на его шее проступила жилка.

Господин Зеркало встал, протянул флейту какому-то щуплому кмету, спрыгнул со сцены, глядя прямо на атамана и эльфку. Канарейка посмотрела на остальных музыкантов и посетителей – никто, кроме неё и Ольгерда, этого не заметил. Гюнтер направился к столу, за которым сидели Витольд и Шани. Атаман дёрнулся, собираясь встать, но снова осел на лавку, провёл широкой ладонью по лицу. Канарейка тоже напряглась.

– Позволите мне присесть? – сладко спросил Гюнтер, подойдя к столу. Шани взглянула на Витольда. Тот улыбнулся, приветственно развёл руки и свистнул девку, чтобы она принесла пиво.

– Меня зовут Гюнтер О’Дим, – представился Господин Зеркало и сел на лавку. По спине Шани пробежала дрожь, хотя в целом мужчина показался ей приятным.

– Шани, – кивнула медичка. Гюнтер взял её руку и галантно приложил к губам.

– А я Витольд, – улыбнулся дух. – Ведьмак. Вот, к знакомым на свадьбу пришёл побузить.

– Витольд? – протянул О’Дим. – Я лучше тебя знаю как Геральта.

Шани и Витольд замерли. Несколько секунд над столом висела чугунная тишина, и Гюнтер наслаждался произведённым эффектом.

– Добрый вечер. – За стол к ним подсела Канарейка, не забыв прихватить с собой чарку с пивом. – Я тут поссорилась с братьями, присяду, вы не против?

Атаман остался сидеть в самом тёмном углу корчмы, пытаясь понять, чего добивается эльфка.

– У нас тут личный разговор, не позволите? – улыбнулся Гюнтер. Ловушка захлопнулась. Шани не видела лица Канарейки до свадьбы. Гюнтер сам не выдаст его с Канарейкой знакомства. Витольду не откуда было её знать, а Геральт просто не мог ничего сказать.

– Ой, что, невесту делите? А девочка-то хороша, – промурлыкала Канарейка.

– Нет, – с улыбкой и в целом довольно доброжелательно ответил Гюнтер. – Я тут встретил брата старого знакомца, и у меня есть для него пара слов.

– Ты знаешь Ольгерда? – серьёзно спросил Витольд.

Шани не понимала, что происходит, растерянно скользила взглядом по лицам собравшихся.

– К сожалению, знает.

Все обернулись на говорившего. К столу неспешно шёл атаман собственной персоной. Витольд приоткрыл рот, вскочил со скамейки и бросился к Ольгерду с объятиями. Тот сначала несмело, а потом и с какой-то едва уловимой нежностью обнял плечи, сейчас принадлежащие его брату.

Канарейка улыбнулась. Гюнтер тоже улыбался, но, если присмотреться к его глазам и рукам, сжимающим мешочек, висевший на его груди, можно было заметить, что ему такой расклад совсем не нравится. Эльфка решила, что, если она продолжит ломать комедию, это помешает тому, зачем Гюнтер явился сюда. От него сложно было ожидать чего-то хорошего.

– Так это Витольд? Я столько всего о тебе слышала!

Витольд отпустил Ольгерда и повернулся к Канарейке. Когда он узнал в ней объект своих дневных поползновений, то от души рассмеялся, спросил у брата на выдохе:

– Так она с тобой? Я всё думал, куда она делась…

– Меня зовут Карина, – улыбнулась Канарейка. – И на досуге я притворяюсь женой Ольгерда.

Атаман покачал головой. Гюнтер выдохнул смешок – его явно забавляла выходка эльфки.

– Женой? – спросил Витольд, внимательно смотря на брата. – А Ирис?

Ольгерд молча сел за стол, посмотрел Гюнтеру в глаза.

– Она умерла.

Канарейка чувствовала себя неловко, но сейчас хотя бы понимала, что происходит. Завидовать непосвящённой в детали Шани не приходилось.

Витольд осел на скамью.

– Поэтому ты ко мне не приходил?..

Он взглянул на Канарейку и Гюнтера.

– Здесь все знают, кто ты такой, дух, – сказал Господин Зеркало.

– А кто ты такой, все знают? – зло спросил Ольгерд.

– Я бы хотел поговорить с Геральтом. Витольд, не позволишь?

– Убирайся, О’Дим, –шёпотом прорычал атаман.

Под столом Шани сжала руку Витольда. Он был жутко напряжён.

Канарейка покосилась на Ольгерда. Тот совсем не был похож на себя обычного – холодно-спокойного, саркастичного и отстранённого. Он был другим. Сломленным и усталым.