Игра Канарейки

Скоя’таэльский командир провалился в темноту.

Каетан пришёл в себя через полдюжины дней. Его тут же напоили травяным отваром, пахнущим ромашкой, и он снова уснул. Сон был болезненный и мучительный, появлялись лица его матери, Антелии, всей его ганзы и эльфа, который его убил.

Или не убил?

Каетан не открывал глаз, но чувствовал, что лежит прямо на земле, на собранном в кучу ельнике. Он пошевелил кончиками пальцев сначала на руках, потом – на ногах. Тело откликнулось тягучей болью. Каетан открыл глаза.

Рядом с ним сидела прекрасно дикая дриада.

– Caelm,– певуче произнесла она.– T’essea aebenn. Bealubenn.

– Aep arse… – прохрипел Каетан слабым голосом. – Conas?

Дриада смотрела на него своими огромными зелёными глазами и не отвечала.

– Conas? – грубее повторил Каетан.

– Do aerm.

Эльф приподнялся на локтях, борясь со слабостью, вдруг повалился на бок. Хотел опереться на левую руку и снова приподняться, но окончательно упал на спину. Над ним наклонилась дриада, с интересом рассматривая его лицо. Каетан поморщился, поднял вверх руки, чтобы рассмотреть.

Правая рука была совершенно цела, только покрыта свежими розовыми бороздами шрамов. Левая…

Вообще-то Каетан знал это. Знал до того, как увидел – тот эльф проткнул ему запястье, и было чудом, что он не умер от потери крови. Из глаз покатились крупные слёзы, командир скоя’таэлей стал тихо и грязно ругаться на всех известных ему языках.

Левая рука была отсечена по локоть.

Единственная ладонь забилась мелкой дрожью, он накрыл ею лицо. Дриада молча сидела рядом, ничего не говорила, и только за это он был бесконечно ей благодарен.

Всю жизнь наибольшим злом ему представлялся род человеческий. Они – приблуды и кровавые завоеватели, убийцы сынов Aen Seidhe, разбойники, истребляющие Старшие Народы. Но способности биться за свободу, а самое главное, его веры в то, что говорили ему с детства, командира скоя’таэлей лишил его брат - такой же сидх, много лет проливавший грязную кровь. И купившийся на лживые обещания людей.

Каетан пробыл в Брокилоне ещё несколько недель. Молчаливая дриада перевязывала и кормила его, а если и говорила, то только тихо обещала эльфу, что всё будет хорошо. У неё не было типичной холодной отстранённости и диких повадок, ещё виднелась мягкая слабая девочка, которой она была лет десять назад.

Проходилось учиться жить заново, одеваться без помощи, есть и размахивать мечом, не теряя равновесия. Каетану было сложно, больно и горько. Молодая дриада не разрешала ему уходить далеко от поляны, сама почти всё время проводила, сидя на толстом поваленном дереве и наблюдая за каждым движением эльфа.

Он старался ни о чём не думать, не рассуждать и не делать выводов.

Когда пришло время уходить, молча и отстранённо выполнил просьбу дриады. Дриады всегда просили это за помощь скоя’таэлям. Это был вопрос их выживания и единственное, чем он мог ей отплатить. Он лежал на мягких еловых лапах, смотрел на звёзды, проглядывающие сквозь кроны деревьев. Дриада нависала над ним, мягко и легко целуя. Она пахла можжевельником и одуванчиками. Каетан несколько раз ловил себя на том, что видел лицо Антелии, слышал её голос у себя в голове.

Утром он вышел к Ленточке, умылся сам и выполоскал в ней снятый с какого-то трупа плащ. Набросил на себя и направился к ближайшему скоя’таэльскому лагерю. Он всё ещё был командиром, пусть и вся его ганза была мертва. Каетан уже не был уверен ни в чём, даже в том, хотел ли он продолжать ползать по лесам и отстреливать купеческие обозы. Нужно было рассказать о предателе, предупредить братьев и сестёр.

1149 год.

Вызима выросла из пепла и груды камней, оставленных эльфами от гномьего города. Она расширялась, становилась больше. В столицу Темерии стекались ремесленники и торговцы. Под её воротами быстро возникла маленькая деревушка, где в основном селились мирные представители Старших рас, которых не пускали за стены, обездоленные войной беженцы и нищенствующие кметы.

Был холодный осенний вечер. По улице, больше похожей на реку разлитой грязи и нечистот, вели маленькую эльфку. Два высоких статных скоя’таэля не тащили её за собой только потому что отчего-то решили, что обращать внимание на неё было ниже их достоинства.

Один них, с лицом, обезображенным длинным уродливым шрамом, подошёл к маленькому покосившемуся дому и ударил дверь ногой. Через несколько секунд она открылась. На пороге стоял старый худой эльф с бледным безразличным лицом и серебряной проседью в пшеничной косе. Его левая рука начиналась от локтя. Эльф оглянул пришельцев, шагнул в сторону, пропуская их внутрь. Один, тот, что стучал в дверь вошёл, подтолкнув девчонку внутрь. Второй остался стоять снаружи, придерживая руку на гарде меча.

В комнате горела тусклая лампадка, на столе лежала краюха хлеба, в очаге дымился казан с водой. Под потолком на верёвках сушились травы. Маленькая эльфка, чумазая и напуганная, с лезущими во все стороны светлыми волосами и огромными серыми глазищами, забилась в угол возле двери. Её пугали скоя’таэли, приведшие её, толком она не знала ни Старшей речи, ни Всеобщего, только ужасающую его смесь, на которой говорили в ганзе, где она родилась.

– Caedmil, – сказал скоя’таэль, усаживаясь за стол. Однорукий тут же поставил перед ним чарку дымящегося травяного отвара.

– Из чьего вы отряда?

Скоя’таэль скривился. Ему явно не понравилось, что безрукий заговорил с ним на Всеобщем.

Тот ли это эльф?

На доме были все опознавательные знаки, о которых говорил командир, да и старик под описание подходил.

– Меня послал Тэмк’хаэн.

Старик кивнул сдержанно, ещё раз взглянул на девочку, щемящуюся в углу, и опустился за стол.

– Каетан аэп Стаэдэ? – спросил скоят’таэль.

Каетан сдержанно кивнул.

За последние несколько десятилетий он прошёл длинный путь от ненависти к абсолютно каждому d’hoine к если не принятию, но смирению. Люди были сильнее. Не всего эльфского народа, хотя тоже наверняка, но конкретно его самого. Он устал бороться с течением реки и решил для себя, что станет не просто эльфом, неизбежно вызывающим подозрения о причастности к последнему поджогу или налёту, а выучится на какого-никакого травника, будет собирать целебные отвары и продавать редкие сборы.

Станет кем-то кроме эльфа.

Скоя’таэли так просто его не отпустили. Он был командиром, пережил штурм Брокилона, а теперь хотел уйти. Никто не мог ему этого позволить. Приставив нож к горлу, доходчиво объяснили, что бывших скоя’таэлей не бывает. Сказали, что там, где он будет жить, он обеспечит беглым «белкам» временный кров и убежище. Ему не дали выбора, соглашаться или нет.

Живя среди людей и оседлых нелюдей на протяжении целого века, Каетан потратил много времени на то, чтобы смириться с тем, что они предпочли борьбе за свободу простую сельскую жизнь. А они почти сразу приняли его, указали на пустеющий уже десяток лет домишко и оставили в покое. Как ему и было нужно. Они не сторонились его, но и не беспокоили. Один говорливый краснолюд пытался завести с ним дружбу, но, наткнувшись на холодность и краткость разбитой вдребезги души, прекратил.

В конце концов Каетан даже проникся к жителям деревеньки какой-то снисходительной симпатией. Наверное, он старел.

– Yea, – сказал Каетан. Его голос стал ниже и тише, глаза – теплее и светлее. – Зачем ты привёл сюда этого ребёнка?

Молодой скоя’таэль по-птичьи наклонил голову, достал из вещевого мешка коробок.

– Она болталась с нами, путалась под ногами и мешала. А потом её мать алебардой прибили к дереву.

Каетан хмурился, глядя, как эльф втирает в дёсны фисштех. Девочка в углу зашмыгала носом.