Игрушка

Иван растерянно пожал плечами.

"Ладно, не буду тебя мучить. Смотри - здесь, говоря об объективности научного знания, они тут же включают субъективность, заявляя о партийности общественных наук.

"Так, так уже начинаю понимать", - обрадовался Иван, когда сестра сказала о партийности.

"Можно ли назвать наукой сумму, даже не знаний, а сведений, пусть систематически изложенных?
– спросила она и сама ответила - 165Нельзя. Если допустить такое, то тогда и любую религию можно назвать наукой, а это нонсенс".

"Что такое нонсенс?" - уточнил Иван.

"В переводе с английского это значит бессмыслица, нелепость, - разъяснила сестра и добавила, улыбнувшись.
– Тебе учиться надо".

"Согласен, - сказал Иван, - вот я и буду у тебя учиться. Не возражаешь?"

Сестра не ответила на этот вопрос. Только ещё раз улыбнулась.

"Я выработала своё определение понятия "наука". Вот оно", - она взяла со стола лист бумаги и прочла:

"Наука - это систематизированные знания, в которые входят законы, истинность которых установлена опытным путём".

Взглянув на брата и поняв, что сейчас она не дождётся от него никакой оценки своей работы, она продолжила рассуждения:

"Заметь, в моём определении не говорится ни о субъективности, ни об объективности. Более того, я склонна считать, что наряду с объективными законами в жизни человека такое же значение имеют и субъективные законы. Сам посуди: кто, например, придумал правила дорожного движения, по которым вы - шофера ездите?
– Она заговорчески взглянула на Ивана, но не стала дожидаться от него ответа и сама сказала - Какой-то субъект придумал. И если вы - все водители транспорта, - не будете соблюдать этих правил. Назовём их прямо - законами, то и передвигаться по городу не сможете. Согласен?"

"Согласен, - сказал Иван и тут же задал вопрос.
– Ну и что из того?"

Оксана заговорила возбуждённо. Видно было, что она волнуется:

166 "А то, что мир наш не только материален, как утверждают марксисты, но и идеален тоже. А если так, то не только бытие определяет сознание, но и сознание - бытие. А субъективные законы это и есть законы идеального мира. Отсюда делаем вывод: марксова материалистическая концепция мира не верна".

Она умолкла и теперь уже видно было - как она ждёт от брата хоть каких-то слов: хоть одобрения, хоть критики, но "он не должен промолчать". Иван это понял, но задумался на долго, осмысливая только что сказанное Оксаной. Наконец он изрёк:

"Сестрёнка, как же глубоко ты копнула. Так глубоко, что я в растерянности. Если марксизм ложен, то, значит, Ленин пошёл по ложному пути, а если это так, то вот тебе и ответ на вопрос: почему он скатился в своей политической деятельности к примитивному вранью".

В комнате воцарилась тишина. Слышно было, как соседи где-то в доме долбят, видимо шлямбуром, стену. А собеседники, тем временем, размышляли каждый о своём.

"А ты кому-нибудь об этом говорила?
– первым прервал вопросом паузу Иван.

"Когда же я могла успеть кому-то это сказать, если только что всё это и пришло мне на ум", - ответила с усмешкой Оксана.

"Надо обязательно всё рассказать отцу и деду. И до тех пор, пока они об этом не знают, я тебя прошу: никому не говорить", - предложил Иван.

"Почему это?
– тоном вопроса Оксана как будто сразу отклонила предложение брата.

"Не будь наивной. Не забывай - в каком государстве ты живёшь. Ты что, не знаешь о двадцатом съезда, о докладе Хрущёва?"

"Мы этого ещё не проходили", - по-детски ответила Оксана.

167 "Ну, так вот, если не проходили, то поверь мне на слово. Государство, в котором мы с тобой живём - террористическое и террор оно осуществляет против определённой части своего народа. А мы с тобой теперь и есть та часть народа, которая подлежит или изоляции, или даже уничтожению. И я тебя настоятельно прошу: если не хочешь, чтобы государство изломало наши жизни и жизни твоих близких; я тебя умоляю, хочешь на колени встану?
– и Иван сделал движение показывающее, что он вот-вот осуществит на деле то, о чём только что спросил. Оксана вскочила со стула, протянула вперёд руки с растопыренными пальцами кистей и, как бы защищаясь, почти прокричала: - что ты, что ты!"

Иван остановился и ждал. Оксана отошла к окну и оттуда заговорила:

"Вообще-то я слышала о репрессиях. Слышала, что они сейчас уже считаются необоснованными. И мы говорили об этом в своём студенческом кругу на факультете. Говорили, но так ни к чему, ни к каким фундаментальным выводам, и не пришли. Но..."

Иван перебил.

"Да какие тут могут быть другие выводы, кроме одного - живёшь в Советском Союзе - не говори с кем попало на политические темы, если ты эти темы трактуешь иначе, чем власти".

В этот раз брат и сестра расстались только после того, как Оксана пообещала Ивану пересказать весь разговор отцу и деду, а до этого - никому более.

Уже через день, когда Иван вечером пришёл с работы, отец сказал сыну:

"Поужинай и поднимайся к деду. Разговор есть".

168 Иван торопливо умылся, торопливо съел пару бутербродов с кильками в томатном соусе, выпил бокал чая и, поцеловав в щёку удивлённую его поведением мать, побежал к деду. В комнате, куда он вошёл, уже находились дед, отец и сестра.

"Хорошо: вот, теперь мы все в сборе", - сказал Пётр Александрович, когда Иван закрыл за собой дверь и остановился тут же, переводя свой вопросительный взгляд то на одного, то на другого, то на третью.

"Бери стул, Иван, садись и слушай", - торжественно произнёс отец. А сам вышел на середину комнаты, сделал многозначительную паузу и заговорил:

"Оксана, со своим философским складом ума, ты так глубоко сумела проникнуть в сущность марксизма и так точно указала на краеугольный камень ошибочности этого учения, что у меня сложилось впечатление, что оно, якобы научное учение, приказало долго жить. Мы же живём в государстве, выстроенном, как нам говорят, на этом учении и ведущим жесточайшую борьбу со своими противниками. Вот и получается что, пытаясь по человечески разобраться в вопросе, все мы невольно становимся врагами государства в котором живём; получается, что мы в кругу своей семьи создали иное товарищество, отличное от официального. В официальном находятся большинство наших соотечественников. Они называют друг друга "товарищами", а кто же тогда мы? А мы тоже товарищи (помощники) друг другу, коль объединяемся какой-то идеей. Однако, идея эта, во-первых, ещё чётко не сформулирована, а, во-вторых, она явно отличается от официальной. Я считаю, что нашу идею нужно сформулировать. Мы с дедом поразмышляли в этом направлении и вот что у нас получилось", - Пётр Александрович 169достал из кармана своего домашнего пиджака сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и прочёл:

"История СССР явственно демонстрирует ошибочность пути развития, выработанном на основе марксизма-ленинизма. Мы это осознаём и хотим найти верный путь для страны, в которой мы проживаем. Таким образом, мы становимся сообществом иного плана, чем сообщество советских людей, якобы строящих коммунизм и называющих друг друга товарищами. Итак, мы товарищи между собой, но не товарищи членам КПСС. Делаем вывод: при определённых обстоятельствах наша позиция может оказаться смертельно опасной для нас. Мы сможем выжить в том окружении, в котором находимся, только соблюдая строжайшую конспирацию. Поэтому я предлагаю каждому, из здесь присутствующих, произнести слова следующей клятвы: Я клянусь ни где, ни при каких обстоятельствах и ни с кем не беседовать на политэкономические, идеологические темы, расходящиеся с официальными в их трактовке. Все вопросы, которые могут быть истолкованы товарищами коммунистами как проявление нелояльности к официальному курсу, я клянусь обсуждать только с теми, кто дал эту клятву".