Игрушка
Шрифт:
Людмила молчала, а Григорий Лукьянович продолжал:
"Ну вот, кипело, кипело в душах нашего "хама" и накипело за столетия, такое, что и стал он хуже зверя. Насмотрелся я на него в гражданскую. Крушил этот зверь всё. Детей малых не щадил, чуть только увидит, что дети-то тех, кто порол его на конюшнях. Во как раскололся народ: одни других возненавидели лютой ненавистью".
Чарнота сидел в пол-оборота к своей любимой, но на неё не смотрел. А она с удивлением наблюдала, как изменялось его лицо, когда он говорил: оно потемнело, нос заострился, а волосы на голове топорщились как на холке у кобеля, когда тот готовится к драке с себе подобными.
"Раскололся русский народ на быдло и господ. Потому и резать
Он взял книгу со стола, поднёс её к глазам и прочёл: "Большинство народа утратило, в стремлении к частным интересам, идею общего блага, и, по моему мнению, сделалось неспособным к участию в управлении государственными делами".
"Это что, наш мужик должен был участвовать в управлении государством?"- спросила Людмила и в её голосе звучала ирония.
"А чем он хуже нас? Тем, что кормил нас, да работал на нас; исподние наши стирал?" - возмутился Чарнота, но, взглянув на Людмилу, подобрел, улыбнулся и добавил примирительно: "Новгородское вече было же у нас в истории, а там все участвовали во власти. Ладно, Люсенька, вставай, пойдём перекусим, а то кишка кишке по башке бьёт".
Каждый раз, когда Чарноте приходилось выходить на парижскую улицу: из дома ли, из кафе, магазина, библиотеки, музея - выйдя, он вдыхал полной грудью городской воздух, осматривался по сторонам и умилялся чистотой, ухоженностью, мудрой обустроенностью этого города. Часто расположенные друг от друга цветочные магазины давали аромат Парижа одного; запахи из не менее многочисленных ресторанчиков, кафе, кафе-бистро и прочих заведений питания - другого, соблазняющего к чревоугодию. "Умеют же жить люди", - каждый раз мысленно, а, иногда, и вслух произносил он. И вот теперь он сказал это вслух. Людмила переспросила, а он только обнял её за правое плечо, 26 увлёк любимую вперёд и они в ногу зашагали по тротуару столицы мира.
Шагать пришлось не долго... Они заказали жареную утку, а в качестве гарнира - тушёную капусту. Григорий Лукьянович запил всё это пивом, а Людмила - молоком.
Когда они вышли из кафе - уже зажглись уличные фонари. Чарнота предложил: "Люсенька, а переезжай ка ты ко мне, и будем жить".
"Нет, Гришенька, тесно у тебя, да и от моей новой работы далеко".
"Какой работы?" - удивился Чарнота
"Меня в Мулен-Руж взяли, буду танцовщицей".
"Ты и это умеешь!" - восхитился Чарнота.
"Я же говорила тебе - меня всему учили, а танец я с детства любила".
"Мне-то станцуешь?" - не без кокетства в голосе спросил Григорий Лукьянович.
"Приходи на Монмартр в Мулен-Руж, билеты не дорогие. Вот и увидишь меня".
"Люсенька, да неужто мне, чтобы только на тебя посмотреть, деньги платить придётся?
– воскликнул Чарнота.
– Неужто ты меня бесплатно не проведёшь?"
"Я, Гришенька, новенькая, только устроилась туда. Кто ж мне позволит бесплатно людей водить?
– тихо, извиняющимся тоном ответила Людмила. Но, после небольшой паузы, добавила: "Впрочем, попробую. Приходи-ка 27ты послезавтра пораньше - часам к трём, прямо к входу в кабаре и жди меня".
С этим они и разъехались по домам.
Чарнота, в ближайшем от своего дома магазинчике, купил молока и круасанов. И полтора дня безвылазно просидел дома, читая Добролюбова.
В назначенный день и час он вышел из метро на площади Аббатис и пешком прошёл до Мулен-де-ла Галетт. У кабаре Мулен-Руж толпились люди. Из их разговоров Чарнота понял, что сегодня премьера. Он потоптался среди людей, послушал что говорят и медленно пошёл по тротуару в сторону откуда, предположительно, должна была появиться Людмила.
Григорий Лукьянович увидел её, когда она вышла из-за угла со стороны улицы Лепик. Ему было
неприятно отметить, что она вновь раскрашена под проститутку. Но это чувство мгновенно угасло, как только он увидел - какая неподдельная радость охватила её, когда их глаза встретились."Гриня, милый, как я соскучилась".
Она обняла его и попыталась нежно прижаться к нему всем телом. Так, прижавшись друг к другу, они простояли несколько секунд. Затем она также нежно отстранилась и сказала, протягивая цветную картонку: "Держи. При входе не отдавай, а покажи только. Войдёшь в фойе, подойди к любому охраннику, их там много будет, - тебя проводят на твоё место".
28 Вместе они подошли к главному входу в кабаре и там Людмила сказала: "Встретимся здесь, после спектакля", - и указала на большую деревянную вазу с цветами, стоявшую у входа.
Ему пришлось ещё ждать несколько часов до начала. И время это он провёл не напрасно: в кафе недалеко от кабаре за чашкой кофе дочитывал Добролюбова - последний пятый том, почему-то названный издателями "дополнительным", который он предусмотрительно взял с собой.
– -------------------
Представление началось своеобразно. Такого Чарноте ещё не приходилось видеть. В зале медленно погас свет; пауза, и вдруг вспышка разноцветного огня, хлопки фейерверков во всех концах зала. Оркестр грянул канкан и шикарный тёмно-бордовый занавес, с золотом вышитой посередине стилизованной мельницей, осветился разноцветными прожекторами. Послышался женских визг; занавес резко пошёл вверх, открыв шеренгу из не менее двадцати молодых девиц. Они, продолжая визжать в такт музыки, выкидывая попеременно то правые, то левые стройные ноги, демонстрировали при этом желание показать публике все свои прелести. Каждая из девиц имела на голове корону, украшенную длинными павлиньими перьями. Голые груди прикрывались блестящими нитками бус, из переливающихся в свете прожекторов, камней. Женское место (то, которое всегда так вдохновляло Чарноту) было прикрыто такими же бусами; только в районе лобка висел их комок, как будто здесь нитки бус были завязаны в узел. Туфли на высоких тонких 29каблуках, усыпанные мелкими бусинками того же цвета, были, видимо, накрепко зафиксированы на ногах красавиц выше лодыжек.
Приглядевшись, Григорий Лукьянович понял, что узнать среди них свою возлюбленную он не сможет - красавицы оказались все на одно лицо.
Целых три часа не снижая темпа шло представление. Только один номер подействовал на всех зрителей успокоительно - индийский танец. На сцену вышла индийская красавица и в интерьере дворца махараджи исполнила успокаивающе-эротический танец живота. Он не звал в пляс, он звал в постель.
После спектакля Чарнота прождал целый час свою Люсеньку в назначенном месте.
"Извини, милый, - сказала она, как только подошла к нему.
– Был разговор и накачка. Хореограф наш совсем оборзел - к таким мелочам придирается... Ну, пошли ко мне".
Они вышли на ruе Lepic и по ней не сворачивая дошли до небольшого двухэтажного домика уже на улице Бланше.
"Вот здесь я и живу", - сказала Людмила.
"Как?!
– удивился Чарнота, - Ты же говорила, что живёшь в Латинском квартале".
"Я недавно сюда переехала, когда узнала, что буду работать в Мулен-Руж".
Они поднялись на второй этаж по винтовой лестнице и оказались на узкой площадке у двери оббитой чёрной с блёстками плотной тканью.
30 "Входи, муж мой дорогой", - нараспев сказала Людмила.
"Люська, да неужто ты согласна стать моей женой?" - вскричал Чарнота.
"Тише, - прижала она указательный палец правой руки к его губам.
– Какой же ты недогадливый, слепой как котёнок.
– Сказала она шёпотом, поцеловала его в лоб и добавила, - Я ей уже стала".
"Люсенька моя", - только и смог вымолвить Чарнота, переступая порог её жилища.