Игрушка

– ---------------------

После феерического секса, феерического, как только что увиденное Чарнотой представление в Мулен-Руж, они лежали на кровати (не такой обширной, как у Чарноты, но достаточных размеров, чтобы спать вдвоём не мешая друг другу) и молчали. Каждый по своему ещё раз переживал эту феерию чувств, которую даёт хороший секс.

Григорий Лукьянович задремал разнеженный. Вдруг, по нему кто-то быстро пробежал. Ещё в Стамбуле Чарнота узнал особенности ощущений, когда по тебе бегают крысы. Брезгливость и ненависть к этим тварям моментально вскипели в нём. В следующее мгновение он оказался на ногах. Людмила рассмеялась:

"Что ты, Гришенька, это же Мракобесик".

"Кто?" - не понял Чарнота.

"Мракобесик мой",- и она вытащила из под одеяла молодого рыжего кота.

31 "Свят, свят, свят - закрестился Чарнота, - Мракобесик ха-ха-ха. Чур меня, - затрясся он от вырывающегося из него смеха.
– Первый раз слышу, чтобы так котов называли. Люська, ну ты и выдумщица! Почему Мракобесик?"

"Да он шалун такой, что спасу нет", - ответила Людмила, нежно гладя лоснящуюся шерсть притихшего на её руках котёнка.
– Все чулки мне порвал. Я уж что только с ним ни делала: и колотила, и в кладовку запирала, а он всё своё: спрячется где-нибудь и как только я повернусь удобно для него - вылетает из укрытия и вмиг мне на плечо, как будто по дереву - на сук. И если я без платья в тот момент, то прямо по живому своими когтями. А вообще-то он мой доктор. Он меня лечит".

"Это как это лечит; когтями что ли?" - спросил Чарнота.

"А вот сидим мы, когда одни. Придёт ко мне, залезет на руки. Я его на левую сторону кладу, глажу. Он лежит, мурлычит и я ощущаю как сердце моё как будто расслабляется, тепло по нему растекается и не только физическое тепло от тела кошачьего, но какое-то ещё, иное. На сердце становится легко, оно в тот момент и болеть перестаёт. В общем, лечит он меня".

"У тебя что, Люсенька, сердце болит?" - спросил Чарнота с тревогой в голосе.

"Болит иногда, Гриня, ноет как-то тревожно. А у тебя не болит никогда?
– задала встречный вопрос Людмила.

32 Чарнота не сразу ответил, задумался: "Болит, конечно", - наконец, тихо со вздохом, сказал он.

"Ну, ничего милый, Мракобесик и тебе поможет".

"Если успеет,- сказал Чарнота, -и чтобы предварить ожидаемый вопрос продолжил: - Мы, Люсенька, скоро с тобой на родину подадимся. Поедешь со мной?"

"Поеду, конечно. Ведь я уже тебе сказала: с тобой - хоть на край света".

– ---------------------

На следующий день рано утром, позавтракав, они вместе, пешком отправились к Чарноте домой. Людмила в этот день не работала. Её ещё не часто привлекали в кабаре, а стриптизёршей работать в одном из ночных клубов на Пигаль, куда её звали, она не согласилась.

Ей не хотелось идти к Чарноте, хотелось побыть вместе с ним у себя. Здесь, она считала, более уютней, чем у него.

"Гришенька, ну зачем мы пойдём к тебе? Давай поживём у меня. Ведь тебе не нужно никуда торопиться; ты же не работаешь сейчас".

"Люсенька, я там у себя на столе оставил список вопросов, которые мы с тобой должны решить прежде, чем отправимся в Россию", - возразил ей Чарнота.

Они шли майским воскресным утром по тихому Парижу. Пройдя по улице Бланше до конца, они вышли к парижской опере. Французы и оперу называли по своему - "оперА"; делая ударение на последнюю букву.33 Взглянув на богато украшенный фасад Парижской Оперы, Чарнота заметил:

"Ну, опера, конечно, может быть такой шикарной, а вот дворцы знати - это извращение".

Они хотели выйти на бульвар Османн и предполагали по нему пройти до площади Республики, а оттуда до дома Чарноты - рукой подать. Но, не тут-то было. По бульвару со стороны Триумфальной арки с шумом двигалась разноцветная толпа. Люди что-то кричали, размахивали национальными флагами, несли транспаранты. Когда толпа приблизилась - стало ясно - рабочие требуют прибавки зарплаты и сокращения продолжительности рабочего дня. Чарнота заговорил как с трибуны, обращаясь, правда, к Людмиле:

"Требовать от покупателя, чтобы он заплатил тебе за твой товар больше, конечно, можно и иногда покупатель идёт на уступки, но преодолеть непримиримое противоречие покупателя и продавца таким способом нельзя".

"Кто тут покупатель, а кто продавец?
– спросила Людмила.

"Продавец - рабочий пролетариат. Он продаёт свои рабочие руки, свою способность мыслить, то есть свою голову, которая помогает рукам лучше созидать. А покупатель - тот, кто эти руки и головы нанимает. Здесь, во Франции, их называют bourgeois, у нас - мироедами раньше, а теперь - буржуазией. Карл Маркс решил преодолеть антагонизм буржуазии и пролетариата так: покупателями и продавцами пусть будут одни и те же люди. Рабочие берут власть, делаются диктаторами. Национализируют производство и там командуют. Буржуазия исчезает; и все живут счастливо. 34В России большевики приступили уже к реализации этой идеи. Вряд ли что у них путного получится. Пока в мире продукты становятся товарами, пока деньги людям нужны для жизни - большевистским способом ничего к лучшему не изменишь. Тут нужно что-то другое", - Чарнота не успел договорить. В голове колонны, которая уже удалилась метров на пятьдесят, послышались крики и вся колонна встала. Чарнота ловко, по мальчишески, взобрался на фонарный столб. Некоторое время провисел там, вглядываясь вперёд, затем спустился.

"Уходить отсюда надо, Люсенька.
– Сказал он.
– Сейчас драка начнётся. Впереди полиция".

Они прошли в хвост колонны и свернули налево в ближайший переулок. До дома Чарноты они добрались за два часа, вместо предполагаемого одного.

– -------

В комнате у Чарноты царил "мужской порядок": незастланная постель, одна подушка на полу (всего их у него было три), лужа под умывальником, письменный стол, заваленный бумагами, всё-таки имел элемент другого порядка - пятитомник Добролюбова аккуратной стопкой лежал на его крае.

Людмила провела пальцем по деревянной спинке кровати и на ней чётко обозначилась полоса, очищенная от пыли.

"Так, Гриня, ты делай что хочешь, а я займусь уборкой", - тоном, не терпящим возражений, заявила она. Чарнота, артистично склонив голову, молча продемонстрировал покорное согласие. Он сел за свой письменный 35стол, открыл уже прочитанный первый том Добролюбова, но не стал его читать повторно, а украдкой стал наблюдать за действиями Людмилы. Вот она застелила постель, вот намочила тряпку и стала стирать пыль, вот сходила за водой и принялась мыть пол. Та уверенность в движениях, та женская сила, которая восхищала Чарноту в женщинах, знающих что им нужно, те эротические позы, которые невольно принимает женщина, моющая пол, так умиляли его, что слёзы навернулись на глазах. Прямо сейчас ещё раз он явственно ощутил, что не сможет жить без этой женщины. Она уже составляла его вторую половину и он теперь затруднялся сказать какая из этих половин для него главнее, ибо он чувствовал, что как горе, так и благо этой его новой половины становились и его горем, и его благом.

Закончив уборку, Людмила вымыла руки и присела на кровать. Чарнота всё также неподвижно сидел, склонившись над книгой. Но от внимания женщины не ускользнуло то, что он, пока она делала уборку, ни одной страницы не перевернул.

"Расскажи мне, Гришенька, что ты вычитал у Добролюбова?" - попросила она.

Он, не вставая со стула, развернулся к ней лицом и она увидела глаза счастливого человека; нет - не человека вообще, а - глаза счастливого

мужчины. Она подошла, села к нему на колени, обняла за голову и прижалась щекой к его густой шевелюре. В следующее мгновение они оказались на кровати... Через час ей вновь пришлось застилать постель.