Интервенция

— Он самый, — кивнул мужик. — И честный, ей-богу! Не ворует. Приехал, всех собрал, послушал. Говорит: нужна вам, говорит, переправа добрая, чтобы с земли торговать, с городом связь иметь. А то, говорит, на лодках да зимой по льду — не дело. А то еще, говорит, и войско пройти может, коли нужда будет.

— Войско… — Суворов кивнул. Понятно. Стратегическая мысль у масона есть.

— И денег дал! Из казны! Раньше такого не бывало. Все губернаторы только тянули да рвали. А этот… этот все толкует о светлом будущем, о братстве каком-то. Нам, конечно, что он толкует — все едино, пусть болтает, коли ему охота. Мы люди темные. Но денег дал! На мост! Велел к лету лес подготовить, чтобы сразу, как вода спадет, плотники взялись. Авось и успеем.

— Успейте, братцы, успейте, — буркнул Суворов.

Он отошел от края, вернулся к саням. Приказал найти броды пониже или выше, где лед еще крепок.

Сидя в санях, проезжая мимо усердно работавших крестьян, Александр Васильевич думал. Думал о рекрутах-плясунах. О том, что с такими солдатами и воевать веселее выйдет. И о старосте, говорящем с ним как равный. О грамотном губернаторе-«фармазоне», который не ворует, а строит мосты. Денег дает. О светлом будущем толкует.

Это была другая Россия. Не та, которую он знал. Не та, где крестьяне — бесправное быдло, которое продают, покупают, проигрывают в карты, гонят на пожизненную каторгу и на смерть в рекруты. Не та, где губернатор — лишь узаконенный вор и вымогатель. Не та, где о нуждах народа вспоминали лишь тогда, когда он брался за топор.

Эта новая Россия… она еще пахла кровью недавней войны, насилием, хаосом. Но она уже показывала иное лицо. Лицо, повернутое к народу.

(1) В записках Е. Дашковой есть момент, где она нелицеприятно отзывается о П. Палласе, обвиняя его в том, что он составлял никому не нужный словарь языков малых народов Сибири, гоняя туда казенных курьеров, чтобы уточнить одно-два слова.

(2) Кабинетные деньги, «комнатные деньги», «государева шкатулка» — личные деньги русских императоров. Источники — соляной сбор, жалованье, если числился на службе, сборы с Колыванских и Нерчинских заводов, остаточные деньги ведомств на конец года, подарки и пр.

Глава 11

— Вы любите цветы, сударыня, — что ж, я хочу преподнести вам букет, — с этими словами Людовик XVI подарил супруге полгода назад версальский Малый Трианон, небольшой замок-дворец в неоклассическом стиле, окруженный рвами.

Его построили для мадам Помпадур, которая скончалась прежде, чем завершились работы. Поселившаяся в нем фаворитка мадам дю Барри была изгнана с позором, как только умер король-Солнце. Столь одиозные владельцы Марию-Антуанетту не смутили — она была настолько в восторге от замка, что решила ничего не переделывать, лишь сменила вензеля на лестницах и стенах. Малый Трианон превратился в ее личное убежище. Даже венценосный супруг мог посещать его только по приглашению.

Сегодня такое приглашение последовало — идея была в том, чтобы подчеркнуть приватный характер приема несчастного Карла XIII. Он сбежал из Стокгольма в Копенгаген, но последовал дальше, чтобы обрести надежду на возвращение трона. Были мысли о Фридрихе, но по здравому рассуждению свергнутый король бросился в объятья Франции, давнего шведского союзника. И вот он здесь, с тоскою в лице и, кажется, лишенный надежд. Если бы Париж был настроен протянуть ему руку помощи, его бы пригласили на официальный прием, а не на частную беседу — скорее дань вежливости, чем политический расчет.

В Малый Трианон вела лишь одна единственная калитка, через которую прошли трое — Людовик, Карл и граф де Верженн, министр иностранных дел. Королева ждала гостей в одном из залов для приемов. Изящная простота, минимум позолоты, расписанные вручную обои, рокайльная мебель — шведский король ничего не замечал. Он мог думать и говорить лишь об одном:

— Вы бы видели этого русского, Ваши Величества. У него были глаза прирожденного убийцы. На меня смотрела сама Смерть!

— Вы многое пережили, мой дорогой, Париж приведет ваши нервы в порядок, — успокаивала его королева.

Разговор свернул на нейтральные темы. Карл упорно желал получить ясный ответ на единственный интересующий его вопрос и изощрялся в словесных уловках, пытаясь направить беседу в правильное русло. Наконец, он не выдержал и, отбросив неуместную сейчас сдержанность и такт, спросил прямо в лоб:

— Любезные брат и сестра! Вы поможете мне? Вы поможите несчастной Швеции, стонущей под пятом наглого захватчика?

Людовик поморщился, и ему на помощь пришел граф де Верженн.

— Ваше величество! Францию сотрясают мучные бунты! В прошлом году мы пережили несколько неприятных инцидентов — беспорядки в Сен-Дени, Нантерре, Сен-Жермене. Даже в самом Версале! Ситуация не улучшилась, а только ухудшилась после Рождества. Мой король поручил мне оберегать внешнее спокойствие Франции и сохранять выдержку, пока в стране все не уляжется.

— Но мой трон…

— Неужели вы серьезно рассчитываете на десантную операцию королевского флота? У нас на это просто нет средств, не говоря уже о том, что воевать с Россией, не имея с ней общей границы — стратегически бессмысленно. Мы будем действовать дипломатическими мерами.

Марии-Антуанетте этот разговор был неприятен, она с благодарностью посмотрела на графа.

— Не выпить ли нам чаю с бриошами?

Не дожидаясь согласия, она позвонила в колокольчик. На ее зов явился арапчонок в красной курточке и белом тюрбане с пером — один из немногих из числа прислуги, допущенных в королевские залы и комнаты. В Малом Трианоне даже пищу сервировали на цокольном этаже и с помощью механического стола поднимали в столовую.

— Пусть накроют чай в малой столовой на четыре персоны.

Карл понял, что большего не добьется. С трудом допив свой чай, он поспешил откланяться. Скрылся за дверью, такой же несчастный, как мартовский дождь, поливавший версальские парки.

— Вы уверены, граф, в возможностях дипломатии в шведском вопросе? — поинтересовался король.

— Сир! Любые изменения границ в Европе невозможны без одобрения всех заинтересованных сторон. Созовем конгресс, и выставим царю ультиматум.

— Он сейчас занят войной с Пруссией.

— Так это прекрасно. Кто бы ни победил — я, конечно, ставлю на Фридриха, — и Петербург, и Берлин выйдут из схватки сильно ослабленными. Будут посговорчивее. В европейском концерте русская балалайка и прусские барабаны не главные инструменты.

— А что моя теща и шурин? Что они намерены предпринять? Венский двор молчит…

Де Верженн бросил украдкой взгляд на Марию-Антуанетту и, скрепя сердце, был вынужден сказать:

— Боюсь, Вена нацелилась на Краков. Что задевает наши интересы как давних защитников Польши.

— Мама занята умиротворением Богемии и Королевства Галиции и Лодомерии. Бунты инспирированы из Кракова. Это беспокойное гнездо ей придется выжечь каленым железом, дабы вернуть в австрийскую империю законность и порядок.

Министр галантно кивнул, хотя в душе у него все клокотало. Австрийцы продолжали нахально нарушать статус-кво, менять границы по своему хотению, обвиняя в этом своего русского соседа. Дай бог, европейский конгресс сумеет поставить на место всех, а не только зарвавшегося Петра III. С ним-то спрвиться легко, а вот с Мариеей-Терезией… Руки де Верженна связывала супруга короля, и с этим можно бороться исключительно через парижские газеты.