Интервенция

— То есть, вы находите краковянок куда более жеманными, хуже воспитанными или отчаянно скрывающими свое отчаянное любопытство?

— Полагаю, они таковы, какие есть.

— О, мой бог, это «есть» — крайне опасно. Шикарные женщины в фешенебельной остановке — кто мог бы подумать, что конгресс парализуют прекрасные грации!

— Наслаждайтесь, князь!

Только сейчас, оценив смысл подковерных вопросов де Линя, Александр Андреевич понял глубину замысла своего императора. «Развлекай полгода, Воронцов тебе в помощь», — таково было его короткое указание. Выходит, все эти балы, фейерверки, лодочные прогулки, артиллерийские салюты — не более чем мишура, призванная дать выигрыш во времени.

— Как вам конгресс, князь?

— Конгресс танцует! — вздохнул Шарль де Линь.

* * *

Как понять, что выехал из Европы в Россию? Дороги превращаются в направления, а дежурные улыбки хозяев почтовых станций — в подобострастно согнутые спины.

Я откинулся на подушки обитой синим шелком кареты. Если бы не свирепая буря, мог до добраться на корабле с куда большим комфортом. Три дня дороги от Кёнигсберга до Петербурга — и все это время скрип колес по разбитым армией дорогам, тряска, пыль и мысли. Мысли, от которых голова пухла.

Достал из портфеля увесистую пачку листов, перевязанных лентой. Проект Конституции. Радищев и Новиков, головастые черти, сидели над ней дни и ночи. И вот, нате вам — получите, распишитесь. Прискакал фельдкурьер, передал документы. А еще сообщил, что Земской Собор вот-вот начнет работу, и без императора ну совсем никак. Откладывай, Петр Федорович, все свои военные дела, подавление сопротивления и мобилизацию Польши, присоединение Восточной Пруссии, отправку армии «Север» на «зачистку» ганзейской Балтики до границ Бранденбурга. А еще добивание прибалтийской немчуры, которая, как оказалось, набилась в Кенигсберг, и именно она стала ядром сопротивления и причиной кровавого штурма. С потерей стольких моих людей, с коими прошел трудными дорогами боев и побед аж от самого Урала и оренбургских степей. Забудь обо всем и поспешай в Питер, сказали мне полученные бумаги.

Перелистал страницы. Знакомые строчки, уже много раз читанные и обдуманные. Основной закон. То, на что будет опираться вся держава.

Что там у них вышло? «Конституционная монархия». Император — священная фигура, символ нации. Он есть, но власть его ограничена законом и парламентом. Правильно. Абсолютизм — зло, пройденный этап. Мне тут вечным монархом не сидеть, а после меня… кто знает? А закон останется.

Двухпалатный парламент — Сенат и Дума. Сенат — верхняя палата, пожизненные члены, выбираются один раз от каждой губернии, от каждого присоединенного края, наместничества или генерал-губернаторства — от финнов, шведов, поляков, пруссаков и далее по списку. Самые именитые и авторитетные граждане. Дума — нижняя, выборная, глас народа. Логично. На ней законодательная инициатива, постоянная работа над новыми постановлениями, работа с наказами с мест. Раз в 4 года перевыборы, новый состав.

Монарху подчиняются все войска. Это тоже понятно. В военное время без единого командования — хаос. Император назначает по согласованию с парламентом объединенное правительство — никакого единоличного произвола вплоть до международных сношений и армейского строительства. Раз в год оно отчитывается, утверждает бюджет. Прозрачность, контроль, включая деньги на военные расходы. Все секретное — в специальных думских комиссиях.

Вот насчет выборов раз в 4 года… Всеобщие, тайные. Еще раз перечитал. Тут глаз снова «зацепился». Лист с этим пунктом был у меня испещрен пометками. Изначально Новиков и Радищев, вдохновленные идеями просвещения, предлагали действительно всеобщие выборы. Для всех! Мужчин и женщин, без различия сословия и имущественного положения. Но потом, после бурных дискуссий в правительстве… внесли правки. Голосуют только мужчины от двадцати пяти лет и только с имущественным цензом, точнее говоря, с налоговой ответственностью. Платишь подати — имеешь право голосовать, выбирать и т.д. Исключение — военная служба, она к налогами не привязана. Пусть тебе хоть 15 лет — раз попал в армию, получи все права. Васька Каин — всем живое свидетельство, ну и еще одна замануха для воинского призыва, без этого никак.

Что тут делать, я не знал. Каждый мужик, каждый крестьянин, каждый рабочий имеет право голоса! Они кровь проливали, они за эту свободу сражались. А женщины? Разве они не народ? Разве не их дети гибнут в этой войне? Разве не они на полях трудятся, пока мужики воюют?

Я почесал подбородок — борода продолжала расти, надо уже ее подстричь.

А готово ли общество? Готово ли это многомиллионное, темное, забитое народное море принять женщину как равную себе в политических правах? Мужик, который всю жизнь видел в бабе работницу да продолжательницу рода, почти рабу, что он скажет? Взбунтуется похлеще, чем против крепостничества. Женщины сами… многие из них и представить себе не могут, как это — идти на сход, голосовать, разбираться в делах государственных. Им бы хозяйство да детей поднять.

Я скрипнул зубами. Черт! Как же тяжело ломать вековые устои. Нельзя все разом. Поперхнутся свободой, захлебнутся. Шаг за шагом. Сперва мужикам право, потом, лет через… двадцать? тридцать? Когда подрастут новые поколения, когда школы появятся везде, когда и мужики, и бабы научатся читать и думать… Тогда.

Я перевернул лист. Пункт остался без изменений. Мужчины с имущественным цензом плюс армейские льготы. Пока так. Потом… потом посмотрим. Надо это будет на Земском Соборе обсудить.

Отмена сословий, равноправие, свобода слова, вероисповедания, перемещения, запрет рабского труда во всех его видах. Без комментариев. Фундамент свободного общества. Это свято.

Создание Верховного суда. Выбирают кандидатов сенаторы, назначает их монарх. Он же трактует основной закон, вносит правки. Вот тут спорно. Трактовать закон — ладно. Но вносить правки в Конституцию? Это не его дело. Это дело парламента. Как и утверждение полного кодекса законов, над которым денно и нощно работает Радищев. Перерабатывает всю древнейшую муть Уложенного Собора середины прошлого столетия, правит ее в соответствии с моими Манифестами. Будет чем депутатам будущей Думы заняться. У меня есть много того, чем их озадачить.

Например, срок выборов — четыре года, пять лет?. В такой огромной стране, пока выберут, пока приедут, пока разберутся… Парламент должен работать дольше. Годиков семь? Это тоже надо обсуждать. Много спорного.

Но в целом… в целом — хорошо. Крепко, основательно. С этим можно работать. Это можно народу предложить. Это — закон, что выше царя. И выше династии. Которую еще нужно создать.

Карета замедлила ход. За окном поплыли знакомые очертания предместий Петербурга, впереди в белесых сумерках заблистали огни на центральных улицах. Фонарщики-«фурманщики» зажгли уличные светильники, их желтый свет отражался в мокрых после недавнего дождя мостовых. Вот и въехали в город. Нева, дворцы, строгие прямые улицы. Град Петра. С какой бы легкостью я променял тебя на Москву! Уютную, патриархальную… Не готова древняя столица к перемещению правительства, офисно-квартирный вопрос еще не решен. Стройка там колоссальная, но…

Наконец, карета остановилась во внутреннем дворе Зимнего. Я вышел. И обомлел.

Вся челядь дворцовая, несколько сотен душ, выстроилась в две длинные шеренги от самых дверей подъезда. Лакеи в парадных ливреях, камердинеры, горничные, истопники, кухарки, дворники… Все. Как один. Тишина стояла такая, что было слышно только шум Невы вдалеке и плеск волн о набережную. Даже охрана замерла, почувствовав момент.

Как только я ступил на землю, первая шеренга, как по команде, склонилась в низком поклоне. Вторая за ней. Женщины делали книксен. Беззвучно, почтительно. Словно не живые люди, а манекены.

Я шел между этими двумя рядами, и сотни глаз, испуганных, любопытных… Непривычно. В Москве, в Кремле, такого не было. Там все было проще, душевнее, что ли. Живее. А здесь… Парад мертвецов.

Я взглядом искал знакомые лица. И нашел. Впереди, у самых дверей, стояли Августа и Агата. В одинаковых черных платьях с похожими, аккуратно уложенными прическами. Стоят рядом, как сестры! Почему в черном, срок же траура по Павлу уже закончен?

Подошел к ним. Они тоже сделали глубокий книксен. Выпрямились. Вгляделся в их лица. Бледные. Под глазами круги. Опухшие немного. Что с ними? Болели? Или… плакали? Где радость от встречи с победителем-повелителем?