Инженер Петра Великого 4

— Что делать, ваше благородие? — голос моего капитана, бывалого моряка, предательски дрогнул. — Прикажете?

Приказать? Да что я мог приказать? Начать бой — это не геройство, это идиотизм чистой воды. Драпать — не выйдет. Этот монстр на открытой воде догонит и потопит нас поодиночке, как слепых щенков.

Мысли в голове закрутились, как бешеные. Лорд Эшворт. Его вежливые наезды в Питере оказались не пустым звуком. Они знали. Кто-то из своих слил? Опять? Или их разведка так чисто работает? А может это просто случайность? Не слишком ли я подозрительный?

Сейчас это было уже не важно. Важно было то, что прямо сейчас, в этом проклятом тумане, решалась судьба не только экспедиции, но и моя собственная. Провал такого масштаба Государь мне точно не простит.

В этот момент де ла Серда тронул меня за локоть. Лицо у него было все такое же серое, но в глазах снова появился тот самый колючий огонек.

— Нельзя показывать страх, барон, — прошипел он мне на ухо на ломаном русском, мешая его с испанским. — Ни в коем разе. Они ждут, что мы обоср… запаникуем. Наглость, сеньор. Только наглость.

И он прав. Это был покер. И карты у меня на руках были — дрянь, но играть я должен был так, будто у меня на руках флеш-рояль.

— Штандарт! — гаркнул я так громко, чтобы слышали все на корабле. — Мой баронский штандарт — на мачту! Живо!

Мой голос, полный уверенности, которую я из себя выдавил, подействовал на команду как ушат холодной воды. Матросы очнулись от ступора и кинулись выполнять приказ. Через минуту на гафеле рядом с Андреевским флагом уже полоскался мой личный герб — медведь с молотом и циркулем в лапах. Это был сигнал, что на борту знатный дворянин, человек Государя.

Я схватил рупор.

— Говорит барон Смирнов, чрезвычайный посланник Его Царского Величества! — проревел я в сторону британца, стараясь, чтобы голос не сорвался. — На каком основании корабль под флагом дружественной нам державы перекрывает дорогу мирной экспедиции? Ваши действия — неслыханная наглость, оскорбление русского флага и моего дворянского достоинства! Я требую немедленно дать дорогу!

Я намеренно шел на обострение, переводя стрелки с военной стычки на политический скандал. Одно дело — потопить безвестную русскую флотилию, и совсем другое — атаковать корабль с личным посланником царя, что могло обернуться грандиозной дипломатической бучей.

На английском корабле повисла пауза. Они явно не ждали такого поворота. Я видел в трубу, как на капитанском мостике засуетились офицеры. Английский капитан, фигура в треуголке, явно с кем-то совещался. Положение у него было аховое. У него был приказ «не пущать», но вряд ли у него был приказ «начинать войну».

И в этот самый момент, пока англичане чесали репу, де ла Серда снова оказался рядом.

— Сеньор барон, — зашептал он, и его дыхание обожгло мне ухо. — Видите ту протоку слева? Между теми двумя скалами?

Я посмотрел. Узкая, черная щель в граните, из которой тянуло течением. На всех картах, что я видел, это место было помечено как непроходимый тупик, мель, утыканная камнями. Путь в один конец.

— Он узкий, опасный, он сквозной. Я помню на картах. Если сможем проскочить…

Я посмотрел на него, потом на английский корабль. Это был шанс один на тысячу. Риск был чудовищный. Одно неверное движение рулем — и мы распорем брюхо о скалы. Но альтернативой было позорное пленение или смерть.

— Готовьтесь, — скомандовал я капитану «Мункера» так, чтобы не услышали на других кораблях. — По моему сигналу — полный ход в ту протоку. Передайте на другие шнявы. Быстро, но без шума.

Англичане все еще совещались. Их нерешительность была моим единственным шансом. Я снова поднял рупор.

— Даю вам одну минуту на размышления! — крикнул я. — Если через минуту проход не будет свободен, я буду считать ваши действия актом агрессии и по возвращении в Санкт-Петербург доложу обо всем Государю!

Это был чистый блеф. Пока они там думали свою думку, мы должны были действовать.

— СИГНАЛ! — рявкнул я уже своим.

И тут же на флагмане взвился условный флажок («повторяй»). Мы ринулись вбок. Наши шнявы, как по команде, резко изменили курс. Паруса надулись ветром, и вся наша маленькая армада, к полному изумлению англичан, рванула в сторону, прямо в пасть каменной ловушки.

Я видел в трубу, как английский капитан от злости ударил кулаком по поручню. Он понял, что мы делаем, но было уже поздно. Он не мог сунуться за нами в эту щель — его огромный корабль с его осадкой сел бы на мель в два счета. Он мог только смотреть.

— Сумасшедшие русские, — донесся до меня его искаженный рупором голос, в котором смешались злость и презрительное удивление. — Пусть разобьются о скалы.

Он был уверен, что мы идем на верную гибель. Он решил, что проблема рассосется сама собой, и ему даже не придется марать руки.

Далеко на востоке, в мокрых лесах под Выборгом, капитан Орлов довольно ухмыльнулся, слушая, как вдали трещат ружья. Его «призраки», как я прозвал его отряд, отрабатывали свою роль на все сто. Все шло точно по нашему с ним плану. Утром его преображенцы устроили показательную атаку на небольшой шведский редут, завязав короткий, но злой бой. Они не лезли на рожон, не пытались взять укрепление штурмом. Задача была другой — навести шороху, показать себя, вбить шведам в голову, что именно здесь, на финском направлении, русские готовят главный удар.

Задав трепку гарнизону, они так же резко свалили, оставив после себя пару горящих сараев и несколько трупов в синих мундирах. Шведский комендант, недолго думая, отправил гонца в Гельсингфорс с панической депешей о наступлении крупных русских сил. Орлов же, отойдя на пару верст, и не думал прятаться. Наоборот, он приказал разбить огромный лагерь на самом видном месте, запалить с десяток костров, чтобы казалось, будто тут стоит целый полк. Днем его люди громко рубили лес, а ночью орали песни, чтобы шведские шпики, которые наверняка уже кружили вокруг, как мухи, докладывали своему начальству о русской беспечности и многочисленности. Орлов стягивал на себя все внимание, превращая свой отряд в приманку, на которую шведский генштаб должен был клюнуть. И они клевали. По донесениям нашей собственной разведки, к Выборгу уже спешно гнали подкрепления из глубины Финляндии. Наш отвлекающий маневр работал как часы.

А в это самое время мы, «клинки», основной ударный кулак, продирались сквозь настоящий ад. Протока, в которую мы нырнули, уходя от англичанина, оказалась именно такой, как и обещал де ла Серда — узкой, извилистой и смертельно опасной. Наша шнява «Мункер» шла первой. Я стоял на мостике рядом с испанцем и видел, как гранитные стены сжимают нас с обеих сторон так близко, что, казалось, протяни руку — и коснешься. Вода кипела и пенилась, течение тянуло корабли прямо на острые, как ножи, подводные скалы. Только гениальное приданного Брюсом капитана, который отдавал команды рулевым с холодной, почти нечеловеческой скоростью, позволило нам пройти. Пару раз наши борта скрежетнули о камни, процарапав обшивку, но мы прорвались. Когда мы вышли в открытое море с другой стороны, оставив позади и туман, и английский линкор, все были вымотаны до предела. Облегчение было тихим и тяжелым.