Искра жизни (перевод М. Рудницкий)

Нойбауэр удовлетворенно захлопнул заветную голубую папку и взялся за телефон. Его адвокат подал отличную идею: скупать землю в разбомбленных районах. Участки шли по дешевке. И неразбомбленные тоже. Таким образом он, возможно, запросто покроет свои убытки. Земля-то не подешевеет, бомби ее хоть сто раз. Просто покуда сейчас паника — надо хватать.

Бригада по разборке руин возвращалась с медеплавильного завода. Она провела там двенадцать часов, и работа была адская. Обрушилась часть кровли в главном цехе, сильно пострадали многие смежные помещения. Лопат и кирок катастрофически не хватало, поэтому большинству заключенных пришлось работать голыми руками. Пальцы и ладони у них теперь были ссажены и ободраны в кровь. Люди чуть не падали от усталости и голода. На обед дали пустую баланду, в которой плавали не установленные наукой растения. Баланду им великодушно выставила дирекция завода. Единственное достоинство этого хлебова — оно было теплое. Зато уж отрабатывать его пришлось на полную катушку — инженеры и десятники с фабрики погоняли арестантов как последних рабов. Это были штатские, но иные из них оказались немногим лучше эсэсовцев.

Левинский шагал в середине колонны. Рядом с ним шел Вилли Вернер. Они все-таки исхитрились при разводе на работы попасть в одну группу. На разборку руин по номерам не выкликивали — просто отделили отряд в четыреста человек. Бригада, получавшая такое назначение, считалась каторжной, охотников идти туда по своей воле почти не было, так что Левинский и Вернер очень легко туда пристроились. Они-то знали, зачем им нужно на развалины. И не в первый раз туда шли.

Четыре сотни лагерников медленно плелись по дороге. Шестнадцать из них сегодня сильно покалечились на работе. Двенадцать, хоть и с посторонней помощью, еще как-то ковыляли сами, а вот четверых пришлось нести — двоих на грубых самодельных носилках, еще двоих просто за руки и за ноги.

Путь до лагеря предстоял неблизкий. Колонну пустили, как обычно, в обход, вокруг города. Эсэсовское начальство тщательно избегало появления заключенных на городских улицах. Нежелательно было, чтобы их видели жители, а сейчас к тому же и арестантам ни к чему было видеть истинный масштаб разрушений.

Они приближались к березовой рощице. Черно-белые стволы шелковисто мерцали в полусвете угасающего дня. Эсэсовские охранники и лагерные надзиратели растянулись по всей длине колонны. У эсэсовцев оружие было на изготовку. Заключенные уныло тащились вперед. На ветвях щебетали птицы. Деревья уже покрылись нежно-зеленой весенней дымкой. У канав, прямо на обочине, вовсю цвели подснежники и примулы. Журчали весенние ручьи. Но заключенным было не до того. Слишком они устали. Потом рощица кончилась, снова поползли луга и пашни, и охранники опять пошли гурьбой.

Левинский шел вплотную рядом с Вернером. Он был возбужден.

— Куда ты хоть спрятал? — допытывался он, стараясь не шевелить губами.

Вернер двинул рукой, показывая, что спрятал находку под мышкой.

— А нашел кто?

— Мюнцер. На том же месте.

— И марка та же?

Вернер кивнул.

— Теперь у нас все части?

— Да. Мюнцер в лагере соберет.

— А я нашел целую пригоршню патронов. Не успел, правда, посмотреть, подходят или нет. Сразу прятать пришлось. Надеюсь, подойдут.

— Да уж не пропадут.

— Больше ничего не находили?

— Мюнцер. Детали от револьвера.

— В том же месте, что вчера?

— Да.

— Значит, кто-то их туда кладет?

— Конечно. Кто-то из вольных.

— Кто-то из рабочих.

— Да. Уже третий раз нам туда что-то подкладывают. Это не случайность.

— А не может это быть кто-то из наших, кто на оружейном завалы разбирает?

— Да нет. Их на то место не пускают. Мы бы знали. Это кто-то с воли.

Подпольная организация лагеря уже давно пыталась раздобыть оружие. Подпольщики готовились к решающей схватке с СС, и им хотелось выйти на бой все-таки не с голыми руками. Но установить связи с волей было почти невозможно, и только после бомбардировки лагерники из бригады, что работала на разборке руин, стали находить в определенных местах оружие и запчасти к нему. Всякий раз присыпанное щебнем, оно явно было подложено рабочими с тем, чтобы разбирающие завалы арестанты его нашли. Находки эти привели к тому, что в «каторжные» бригады стало проситься все больше добровольцев. Это были надежные, проверенные люди.

Колонна шла мимо луга, обнесенного оградой из колючей проволоки. Две бело-рыжие коровы стояли у самой ограды и задумчиво обнюхивали проволоку. Одна замычала. Ее добродушные глаза влажно поблескивали. Из лагерников почти никто даже не оглянулся — вид коровы мог пробудить только еще более свирепый голод.

— Как ты думаешь, сегодня перед отбоем досматривать будут?

— С чего вдруг? Вчера вон не досматривали. А ведь наша бригада тоже совсем рядом с оружейным цехом работала. Тех, кто в самом цехе не был, они обычно не обыскивают.

— С ними не угадаешь. Если эти игрушки придется выбрасывать…

Вернер посмотрел на небо. В нем смешались багрянец заката, золото и лазурь.

— Когда придем, будет уже довольно темно. Там и поглядим, что к чему. Ты хоть патроны как следует завернул?

— Да. В тряпку.

— Ну и хорошо. Чуть что, передашь их назад Гольдштейну. А тот дальше — Мюнцеру. Мюнцер — Реммеру. В случае чего кто-то из них выбросит. А если дело совсем худо и эсэсовцы нас оцепят, тогда роняй, но только в середине колонны. Ни в коем случае в сторону не бросай. Так они не заметят и не смогут никого конкретно заловить. Хорошо бы колонна с корчевки вместе с нами подошла. Там Мюллер и Людвиг, они в курсе. Если нас будут шмонать, они сделают вид, что не расслышали команду, и пройдут совсем рядом с нами — мы им все и перекинем.

Дорога заложила вираж и длинной, прямой лентой поползла к городу. Вдоль нее веселой чередой потянулись огородные участки, дощатые сарайчики. На участках, засучив рукава, трудились горожане. Но лишь очень немногие поднимали головы. Они давно привыкли к виду арестантов. В воздухе пахло свеже-вскопанной землей. Где-то неподалеку прокричал петух. На обочине то и дело попадались дорожные знаки и указатели: «внимание, крутой поворот», «до Хольцфельде двадцать семь километров».

— А что это там, впереди? — спросил вдруг Вернер. — Это что, корчевальная бригада уже, что ли?

Впереди на шоссе они увидели темную людскую массу. Но понять, что это за люди, на таком расстоянии было нельзя.

— Наверно, — отозвался Левинский. — Раньше нас кончили. Может, еще нагоним.

Он обернулся. Следом за ними ковылял Гольдштейн. Его поддерживали двое товарищей, которых он обхватил за плечи.

— Давайте-ка, — обратился к ним Левинский, — мы вас сменим. А потом, к лагерю поближе, вы его снова возьмете.

Он подхватил Гольдштейна с одной стороны, Вернер подоспел с другой.

— Вот чертово сердце, — пыхтел Гольдштейн. — Всего сорок лет, а сердце совсем никуда. Идиотизм.

— Тогда зачем пошел? — спросил Левинский. — Оставался бы в своей сапожной бригаде.

— Да хотелось поглядеть, как оно на воле. Свежим воздухом подышать. Глупость, конечно.

Вымученная улыбка скользнула по его серому, землистому лицу.

— Ничего, оклемаешься, — сказал Вернер. — Обопрись лучше как следует. Мы вполне можем тебя нести.

В небе уже померкли все краски, его затягивала сизая, мглистая пелена. С холмов наползали темно-синие тени.

— Послушайте, — зашептал Гольдштейн. — Рассуйте то, что вы там несете, мне в карманы. Если будет шмон, вас они точно обыщут и носилки тоже. А вот нас, доходяг, вряд ли. Тех, кто на ногах не стоит, чего шмонать? Так пропустят.

— Если начнут шмонать, то всех без разбора, — сказал Вернер.

— Нет, тех, кто совсем дошел, не будут. А нас много — и по пути вон еще несколько прибавилось. Суньте свое добро мне под рубашку.

Вернер и Левинский переглянулись.

— Ладно, Гольдштейн, брось. Как-нибудь пройдем.