Искушение
Шрифт:
VII
– Мама, смотри – моряк!
– Сынок, не кричи. Я его сама позову. Молодой человек! Прошу прощения, подождите.
К Вадиму подбежала молодая красивая женщина лет тридцати: стройная, достаточно высокая, с необъяснимо притягивающей внешностью – она заставила курсанта не только остановиться, но и машинально сделать полшага в её сторону:
– Я? В смысле…
– Да, да… У меня сынок больной… скажите ему, пожалуйста, что-нибудь. Он у меня… ну, инвалид. Поговорить с вами хочет. Если можно, конечно.
– А о чем мне с ним говорить-то?
– Про
– Да я не против, в принципе-то… – Ковалев настолько растерялся от пустяковой, казалось бы, просьбы, что сам себе удивился. – Только я про корабли…. Ладно…
До призыва Вадим хотел служить в морской пехоте. Даже в военно-патриотическом лагере успел побывать и привезти домой черные морпеховские: «хэбэшку» и берет. Тогда он искренне верил в то, что на флоте исключительно морские пехотинцы не имеют прямого отношения к кораблям. Оказалось, что не только – он и сам никогда в море не ходил. А вот парадная форма – самая, что ни на есть, морская. Черные расклешенные брюки, синяя фланка, треугольник тельняшки, гюйс, бескозырка. Гардероб, для летнего солнечного дня не совсем подходящий – слишком уж теплый – зато, в виду отсутствия соответствующего приказа о переходе на другую форму одежды, абсолютно уставной. В любом случае – для всех совершенно очевидно, что Ковалев – матрос срочной службы, а не продавец мороженого и не солдат. Мальчику же не станешь объяснять, что на самом деле не всех на флоте отправляют в дальние морские походы. Вадим начал первым:
– Привет! Тебе что, корабли нравятся?
– Конечно, нравятся. Ничего себе – еще спрашиваете! А вы,… а ты, на каком судне ходишь?
– Ну, на большом таком… с якорем, мачтами всякими. Рында есть – большая тоже, бронзовая. И палуба здоровенная, на неё даже самолеты приземляются… – Ковалев старался припомнить ещё что-нибудь из корабельной терминологии, но почти безуспешно. – Мы скоро в поход отправляемся на шесть месяцев, а пока вот отдыхаем всей командой.
– А где тогда остальные?
– Да уже, наверное, на борту…. Мы же по городу не строем ходим. Каждый моряк сам решает – куда ему идти в увольнении. Короче: наше судно сейчас в порту.
– Авианосец, что ли – типа американского «Нимитца»?
– Ага, вроде того. Только название я не скажу.
– А экипаж – сколько человек?
– Да много, вообще-то. Несколько тысяч.
– Как это – несколько? Надо точно знать: если как на «Нимитце», то шесть тысяч сто человек. А вооружение, какое?
– Да так… Пушки всякие, минометы. Ну и, само собой разумеется, торпеды…
– А вот я не понял еще: ты про какой такой порт говоришь?
В разговор вступила, с любопытством наблюдающая за диалогом, мама ребенка. Присев на корточки возле кресла, она аккуратно прикрыла сумочкой слишком откровенно обнажившиеся под короткой юбкой бедра, и как-то по-особому взглянула на продолжавшего стоять Вадима:
– Как вам мой дознаватель, молодой человек?
– Да нормально, интересный такой, любознательный.
Вадим тоже присел и, пытаясь выглядеть в глазах ребенка предельно серьезным, объяснил юному эрудиту:
– Я не могу говорить про корабль и про порт, это – военная тайна.
– Тогда дай посмотреть на парашютный значок. Вот смех-то где: моряк на парашюте! Ты что, с корабля прыгал?
– Я же сказал: военная тайна. А значок, может, и не мой вовсе. Может, я его взял у кого-нибудь. Тебе сколько лет?
– Одиннадцать мне лет.
– Давай
знакомиться?– Миша меня зовут. А фамилия: Кожевников. Это твой значок?
– Мой, мой. Я – Вадик.
– Дядя Вадик, – женщина строго взглянула на сына и, мило улыбнувшись матросу, добавила. – Если его вовремя не одернуть – любого нового знакомого себе в друзья запишет. Никак не могу научить его вежливости.
– Да ладно вам. Зачем ему эти манеры? Меня вообще никто еще «дядей» не называл – даже неловко как-то…
Ковалев отвинтил значок и протянул мальчику. Женщина слегка отодвинулась от сына, с благодарностью взглянула на матроса, и тихо заговорила:
– Он у меня прыгал, как зайчик. Потом не то, что прыгать – ходить разучился. Почти сразу разучился. Читает, пишет, руками умеет все делать, а ножками шевелить, никак не получается… Бедняжка: все во дворе играют, а он целыми днями со мной.
– Зато вон, какой умный. Ничего, вы не расстраивайтесь раньше времени – всё образуется.… Ну, что же вы, а?
Вадим ненавидел слезы, особенно женские. Его мать всегда плакала, когда ругалась с отцом. Родители вообще слишком часто не ладили друг с другом. Не то, чтобы Вадим очень жалел маму или верил в ее правоту, просто материнские слезы бесили его, заставляли мучаться и убеждаться в своем детском бессилии что-либо изменить. Плач раздражал его всегда.
Отведя взгляд в сторону, Ковалев заметил приближающийся к ним военный патруль, возглавляемый невысоким и коренастым капитаном второго ранга. Матрос быстро отвернулся и стал внимательно слушать свою всхлипывающую собеседницу, когда за спиной раздалась команда:
– Товарищ матрос! Ко мне!
Поднявшись, он поправил свой, сбившийся от ветра, гюйс и по-строевому подошел к патрулю:
– Товарищ капитан второго ранга! Курсант войсковой части 20884, матрос Ковалев, по вашему приказанию прибыл.
– Военный билет, пожалуйста. Что у вас с внешним видом?
Вадим осмотрелся но, не видя оснований для прозвучавшего замечания, машинально расправил складки на фланке и протянул офицеру военный билет с вложенной в него увольнительной запиской. Тот проверил документы и, заметив на девятой странице отметку о вручении нагрудного знака «Парашютист», достаточно громко произнес:
– Где ваш значок?
– Виноват, товарищ капитан второго ранга – отдал мальчику посмотреть. Сейчас заберу.
– На первый раз я вас прощаю и отметку в увольнительной записке делать не буду. Вы свободны. Скажите спасибо ребенку.
– Есть, товарищ капитан второго ранга. Больше подобного не повторится.
Ковалев отдал честь и вернулся к Мише и его маме. Та, с опаской глядя на моряка, протянула ему значок и спросила, не случилось ли чего. Вадим успокоил женщину и попросил её продолжить начатый рассказ. Она вновь заговорила:
– Ну, так вот: потерялся тогда Миша, а мы искали его два дня, и нашли, уже такого… извините меня. Вы, наверное, торопитесь?
– Да нет, время есть. А как так: потерялся?
– Он сам убежал. Муж у костра возился, не уследил. Да он пьяный был, а я всегда была против этих рыбалок. Мишеньке нравилось в лодке плавать с этим придурком – вот я и отпускала. А потом мальчика моего нашли еле-еле. Он нам так ничего и не рассказал, врачи говорят: не пытайте. Вы уж меня извините, вам это не нужно. Может – пойдете уже? Вы – человек военный, все по расписанию, это нам торопиться некуда. А мы вам адрес свой оставим – зайдете как-нибудь…