Искушение

X

Никто и никогда не сможет понять, что чувствовал матрос Ковалев, уезжая из Киева. Ощущения свалились в его душу, как подарки на Новый год. Этих подарков было настолько много, что даже открыть и рассмотреть каждый, было невозможно. В числе прочего, Вадим увозил с собой загадочный дом с «застрявшим во времени» шестилетним инвалидом Мишей, случайное убийство какого-то гражданского мужика на учениях, непревзойденную любовницу Свету, кражу, гастрит, три военных специальности и ставший характерным цинизм. Нет, Вадим не жалел ни о чем. Просто опыт военной жизни уносил его от понимания настоящей свободы все дальше и дальше.

Банальными оказывались тексты писем, приходивших от друзей, примитивными и ненужными стали воспоминания о далекой северной подруге Ольге. Хотелось убежать от всего и на несколько лет посвятить себя ненавистной сверхсрочной службе. А потом вернуться домой, наврать всем про свою якобы беззаботную и интересную жизнь, да уехать снова.

Но в самом далеком уголке своей исстрадавшейся души, Вадим безуспешно пытался похоронить одну тайную и больную идею. Осуществление ее не представлялось такой уж огромной задачей, но именно отсутствие каких-либо проблем настораживало, и было самым большим препятствием. Вадим искал аргументы для отказа от исполнения задуманного, но в области здравого смысла таких аргументов не существовало. Поэтому мечтать можно было вполне осознанно, в этих мечтах можно было даже составлять планы – и достаточно реальные: демобилизовавшись – занять денег на поездку в Киев, проверить кое-что на месте и, в случае соответствия этого «кое-чего» действительности, решить оставшееся технически. Ну, конечно же, речь шла о возвращении в подвал того самого дома, но думал Ковалев об этом как бы втайне от самого себя, потому что даже сама мысль о возвращении, вводила его в ужас. Хотя Вадим не был трусом.

Вагон катился по рельсам киевских пригородов, а пятеро бойцов и сопровождающий их старшина второй статьи Рыжий, готовились к грандиозной попойке. Приобретенный на вокзале спирт «Рояль» стоял под нижней полкой. Три литровые бутыли зеленого стекла, с коротким горлышком и широкой этикеткой – были куплены в ларьке с мороженым. Как и повсюду в тот период, пищевым спиртом не торговали разве что в киосках «Союзпечати», зато продукт этот был, как правило, подходящего качества и ценился не только среди алкоголиков, но и в кругу любителей домашних заготовок, а также небогатого постперестроечного люда. На какое-то время даже само название «Рояль» стало нарицательным.

Серега Торшин достал и расставил на столик продукты, привезенные ему матерью из Липецка: вареный картофель в масле с укропом, плотно утрамбованный в трехлитровую банку, запеченный в фольге гусь с яблоками и черносливом, банка малосольных огурчиков, домашний паштет, ветчину, свежие овощи, зелень. Яства источали такой дух, что состояние военнослужащих граничило если не с помешательством, то уж с шоком точно. А Торшин все доставал и доставал, пока не завалил столик продуктами практически в два этажа. Еды было так много, что часть пришлось оставить в сумке. Серегина мама, судя по всему, догадывалась о намечавшемся возлиянии, а потому предусмотрела в наборе, кроме прочего, две большие банки компота. Пришлись они, учитывая крепость основного напитка, весьма кстати.

Естественно, утром было скверно. Всем, включая опытного в таких делах, Рыжего. Возможно, спирта оказалось слишком много, а может, ребят просто развезло от усталости. Главное, что никто из них не испытывал по пробуждению особого прилива бодрости. На одежде и полках липла и воняла почти засохшая рвота, а усеянный компотными ягодами столик напоминал общественную уборную. В вагоне было душно, хотелось пить и дышать свежим воздухом, однако ни одно окно не открывалось. Противно хлопала у ног Вадима скрипучая дверь, а направлявшиеся в туалет пассажиры с отвращением поглядывали на военнослужащих. Одна толстая дама, проходя мимо, даже демонстративно зажала свой жирный нос. Да что там объяснять – ничто в купе не говорило о военном порядке и жесткой флотской дисциплине.

Матросов поднял проводник вагона – мужик положительный, как показалось курсантам, во всех отношениях. Не затевая напрасной в таких случаях перебранки, он просто принес в купе ведро с тряпкой и веник с совком. Разбудив старшину второй статьи Рыжего, проводник указал ему рукой на инвентарь и ушел. Как выяснилось позднее, именно проводник сообщил начальнику поезда о пьянке, а тот в свою очередь, вызвал патруль на ближайшей большой станции.

Начальник патруля, прибывшего в вагон, был в звании майора и имел вид мужчины спокойного и внимательного. Двое сопровождающих его курсантов, напротив, казались какими-то суетливыми и несколько ограниченными. Майор спокойно выслушал Рыжего и, ни слова не сказав, положил в карман своего кителя принятые от него военные билеты – все шесть штук. Сделав присутствующим в купе морякам жест, означающий необходимость быстро собираться и следовать за ним, начальник приказал своим помощникам проконтролировать выполнение команды. Сам же заносчивым офицерским шагом направился на выход из вагона.

Как раз в это время из тамбура вернулся Вадим, который отсутствовал в купе ровно четыре минуты. Моментально сообразив, в чем дело, он нырнул под полку и вытащил оттуда свой рундук. Немного помучавшись с тугим узлом, матрос задумался на мгновение, но продолжил. Запустив руку почти на дно мешка, Ковалев извлек оттуда конверт и, обращаясь к патрулю, произнес:

– Ребята! Где начальник? Это – очень срочно.

– В том тамбуре, наверное, – помощники, видя серьезное лицо Вадима, не стали важничать, а отреагировали сразу, поинтересовавшись впрочем. – Что там у тебя?

– Это секретно и только для офицера.

– Деньги, что ли? – доселе удрученно молчавший, Рыжий с еле заметной улыбкой поинтересовался у подчиненного ему матроса содержимым конверта, но особо на ответе не настаивал, а позволил ему действовать самостоятельно. Ничего другого старшина все равно предложить не мог, а ситуация, как ему казалось – была практически безвыходной. – Действуй, боец, как считаешь нужным. Выручишь – век не забуду, при ребятах обещаю.

Ковалев стремглав бросился в тамбур и, увидев майора, представился ему и протянул конверт. Прочтя извлеченный оттуда лист, начальник громко, через весь вагон, позвал своих помощников. Через минуту патруль и матрос Ковалев стояли на перроне: Вадим принял от майора военные билеты, а тот всё стоял и вчитывался в текст. Поезд зашипел и тронулся с места, когда офицер поднял взгляд на матроса и громко сказал, скованно протягивая листок:

– Товарищ матрос! А вы знаете, что ваш документ – без даты?

Весьма наглые, с точки зрения традиционной субординации, действия Ковалева явились полной неожиданностью – как для начальника, так и для его помощников. Никогда ранее офицер не попадал в такие ситуации. Он просто замер в недоумении, а за это время поезд исчез из поля зрения, увозя с собой дерзкого матроса с собутыльниками. Дело в том, что в ответ на вполне резонное замечание майора, Вадим бодро и радостно произнес примерно следующее:

– Так точно, товарищ майор! Других – не держим, у нас вообще все документы такие, – после чего схватил бумагу, лихо запрыгнул на площадку вагона, чуть не сбив проводника, с интересом наблюдавшего за происходящим – и был таков.

Проходя мимо грязного треснувшего окна, Вадим с удивлением посмотрел в сторону оставшихся на перроне военных. Он остановился, еще раз прокрутил в сознании все свои действия, но так ничего и не понял: «Странно все это. И чего они стоят – как вкопанные?» Патрульные и сами ничего не понимали, но, проводив глазами состав, решили никаких мер по задержанию моряков не предпринимать и никого об инциденте не уведомлять.

В действительности же, все объяснялось достаточно просто: скрипнувшее аккурат возле Ковалева вагонное колесо, слегка исказило сказанную офицером фразу, а точнее – её окончание. В результате Вадим услышал из уст военачальника не предлог с существительным, а совершенно неприличное прилагательное. Вернувшись в купе, он был встречен там громко и с почетом, а Рыжий пообещал достойно преподнести происшедшее событие новым годкам, сразу же по прибытии ребят на место. И только Ковалев знал, что лучшую награду уже получил: ею стала возможность сохранить в тайне и неприкосновенности содержимое его вещмешка.