Того, что будет с нами впредь,уже сейчас легко достигнуть:мне, чтобы утром умереть —вполне достаточно подпрыгнуть.Мне близко уныние старческих лиц,поскольку при силах убогихуже мы печальных и грустных девицутешить сумеем немногих.Стало сердце покалывать скверно,стал ходить, будто ноги по пуду,больше пить я не буду, наверно,но и меньше, конечно, не буду.У
старости моей просты приметы:ушла лихая чушь из головы,а самые любимые поэтыуже мертвы.К ночи слышней зловещеецоканье лет упорное,самая мысль о женщинедействует как снотворное.В душе моей не тускло и не пусто,и даму если вижу в неглиже,я чувствую в себе живое чувство,но это чувство юмора уже.К любви я охладел не из-за лени,и к даме попадая ночью в дом,упасть ещё готов я на колени,но встать уже с колен могу с трудом.Зря девки не глядят на старикови лаской не желают ублажать:мальчишка переспит – и был таков,а старенький не в силах убежать.Когда любви нахлынет смутана стариковское спокойствие,Бог только рад: мы хоть кому-тоещё доставим удовольствие.И вышли постепенно, слава Богу,потратив много нервов и труда,на ровную и гладкую дорогу,ведущую к обрыву в никуда.Время льётся даже в тесныеэтажи души подвальные:сны мне стали сниться пресныеи уныло односпальные.В наслаждениях друг другомнам один остался грех:мы садимся тесным кругоми заводим свальный брех.Вдруг то, что забытым казалось,приходит ко мне среди ночи,но жизни так мало осталось,что всё уже важно не очень.Я равнодушен к зовам улицы,я охладел под ливнем лет,и мне смешно, что пёс волнуется,когда находит сучий след.Время шло, и состарился я,и теперь мне отменно понятно:есть у старости прелесть своя,но она только старости внятна.С увлечением жизни моей детективя читаю, почти до конца проглотив;тут сюжет уникального кроя:сам читатель – убийца героя.Друзья уже уходят в мир иной,сполна отгостевав на свете этом;во мне они и мёртвые со мной,и пользуюсь я часто их советом.Два пути у души, как известно:яма в ад или в рай воспарение,ибо есть только два этих места,а чистилище – наше старение.Ушёл
кураж, сорвался голос,иссяк фантазии родник,и словно вялый гладиолус,тюльпан души моей поник.Не придумаешь даже нарочносны и мысли души обветшалой:от бессилия старость порочнамного более юности шалой.Усталость сердца и ума —покой души под Божьим взглядом;к уставшим истина самаприходит и садится рядом.Томлением о скудости финансовне мучаюсь я, голову клоня,ещё в моей судьбе немало шансов,но все до одного против меня.Кипя, спеша и споря,состарились друзья,и пьём теперь мы с горя,что пить уже нельзя.Я знаю эту пьесу наизусть,вся музыка до ноты мне известна:печаль, опустошённость, боль и грустьиграют нечто мерзкое совместно.Болтая и трепясь, мы не фальшивы,мы просто оскудению перечим;чем более мы лысы и плешивы,тем более кудрявы наши речи.Подруг моих поблекшие чертыбестактным не задену я вниманием,я только на увядшие цветысмотрю теперь с печальным пониманием.То ли поумнел седой еврей:мира не исправишь всё равно,то ли стал от возраста добрей,то ли жалко гнева на гавно.Уже не люблю я витать в облаках,усевшись на тихой скамье,нужнее мне ножка цыплёнка в руках,чем сон о копчёной свинье.Тихо выдохлась пылкость источникавожделений, восторгов и грёз,восклицательный знак позвоночникаизогнулся в унылый вопрос.Сейчас, когда смотрю уже с горы,мне кажется подъём намного краше:опасности азарт и риск игрырасцвечивали смыслом жизни наши.Читал, как будто шёл пешкоми в горле ком набух,уже душа моя с брюшком,уже с одышкой дух.Стареть совсем не больно и не сложно,не мучат и не гнут меня года,и только примириться невозможно,что прежним я не буду никогда.Какая-то нечестная играиграется закатом и восходом:в пространство между завтра и вчерабесследно утекают год за годом.Нет сил и мыслей, лень и вялость,а мир темнее и тесней,и старит нас не столько старость,как наши страхи перед ней.