Испанский любовный обман

— Ты хочешь сохранить свою работу?

О нет.

Слова Аарона предназначались Джеральду, но они вонзились мне прямо в грудь.

— Аарон, нет, — я шагнула вперед, моя рука легла на его руку.

— О, моя ошибка, Блэкфорд, — Джеральд постучал пальцем по голове. — Будущий босс, ты еще им не являешься. Так что, я думаю, что привилегии на увольнение пока вне твоей досягаемости.

Аарон стряхнул мою руку и шагнул в сторону Джеральда, прямо к нему.

— Я задал тебе вопрос, — еще один медленный, тяжелый шаг, и он попал в лицо другому мужчине. —Ты хочешь сохранить свою работу, Джеральд? Потому что я могу покончить с тобой. Твои друзья по гольфу там, наверху, ничего не смогут сделать, как и твои приспешники в отделе кадров.

Джеральд замолчал, насмешка сошла с его лица.

Разочарование от того, что я была такой беспомощной, такой беспомощной из-за того, как все вышло из-под контроля, вызвало знакомое давление в глубине моих глаз.

Я ненавижу это. Я ненавижу это всей своей гребаной душой. Почему люди находят удовольствие в том, чтобы унижать других? Почему? Почему так происходит?

Усмешка Аарона, то, как его тело было невероятно напряжено, сказали мне, что он вот-вот потеряет самообладание.

— Аарон, остановись, — мой голос дрогнул. Я не могла плакать. Я бы этого не сделала. Не прямо здесь, когда половина людей в компании пялится на тебя.

Но Аарон не сдвинулся с места. Он оставался мраморной статуей, ожидая ответа Джеральда, как будто у него была целая жизнь, чтобы сделать это.

— Аарон, пожалуйста, — я заставила свой голос стать жестче. Но он был ошеломлен. Неподвижный. — Ты делаешь все только хуже.

Было ли это правдой? Я не была уверена, но это было то, что слетело с моих губ. Это было то, что, казалось, прошло и поразило его, как физический удар, заставив его вздрогнуть.

Я смотрела, как он медленно поворачивается, и он — мужчина, в котором я нуждалась и которого хотела в своей жизни, — повернулся ко мне лицом, в его глазах была боль.

Это разбило мне сердце, но как иначе?

Мне следовало бы знать лучше. Я презирала себя за то, что поставила нас обоих в такое положение, когда не понаслышке знала, что может произойти. И это происходило.

Не в силах больше выносить ни секунды этого — себя, боль в глазах Аарона, всего — я повернулась и пошла прочь. Я увидела, как выхожу из комнаты и иду по длинному коридору. Я продолжала идти, поворачивая и спускаясь по лестнице без направления. Я действовала автоматически, и съеживание было моим дефолтом.

— Каталина, перестань убегать, — в голосе Аарона звучало чистое, нефильтрованное отчаяние, и это вызывало у меня отвращение.

Я презирала себя еще больше за то, что надела на него еще одну уродливую вещь.

— Поговори со мной.

Я продолжала идти, не желая поворачиваться и не зная, где мы находимся в здании. Где-то в пустом коридоре.

— Каталина, ты не могла бы перестать, блять, убегать? Пожалуйста.

Мои ноги внезапно остановились, глаза закрылись. Я услышала — почувствовала, потому что так это работало сейчас. Я чувствовала тепло его тела, жаждала его — Аарон обошел меня, и когда я снова открыла их, меня приветствовал злой, несчастный человек.

— Не делай этого. Ты меня слышишь? — его голос не дрогнул. — Даже не думай об этом. Я не позволю тебе уйти.

Боже, он знал меня так чертовски хорошо. Лучше, чем я сама, потому что его слова только укрепили то, что бурлило во мне в последние несколько минут.

Но я была в ярости, так зла на весь мир и на себя.

— Тебе легко говорить, — огрызнулась я. Несправедливо. Но яд Джеральда разъедал мою кожу. Очерняя все на своем пути. — В любом случае, это я шлюха, верно? Ты отмахнешься от этого и пойдешь дальше.

Он моргнул, его черты исказились от ярости и боли.

— Мне легко говорить? Я отмахнусь от этого? — прошипел он. — Ты думаешь, мне было легко не разбить ему лицо на месте? Может быть, достаточно испоганить ему рот, чтобы он не мог произнести ни слова в течение нескольких недель? Не для того, чтобы прикончить его на хрен за то, что он никчемная свинья?

Я верила, что Аарон сделал бы это. Я знала, что он бы так и сделал. И это… рассеяло мой гнев, уступив место только тоске. Как я могла когда-либо испытывать к нему что-то, кроме обожания?

— Я не позволю тебе сделать ничего из этого, — прошептала я. — Он не стоит тех неприятностей, в которые ты можешь попасть.

— Но это так. Ты стоишь всех этих хлопот. Ты стоишь того, чтобы пройти через гребаный огонь. Разве ты этого не видишь? — он резко выдохнул через нос, его рука коснулась моей щеки, заставляя меня инстинктивно опереться на его прикосновение. — Какое бы дерьмо Даниель ни вбил тебе в голову о том, что ты не стоишь того, чтобы за тебя бороться, это неправильно. Любовь стоит того, чтобы за нее бороться. И я не он, Лина. Это не прошлое.

Я покачала головой, но его ладонь крепче прижалась к моему лицу.

— Когда на пути попадается камень и ты падаешь, я падаю вместе с тобой. Мы вместе прокладываем себе путь наверх.

— Это не так просто, Аарон, — я хотела бы, чтобы это было так. Я так сильно хотела, чтобы мир был таким чертовски легким. — Это просто идеалистические, красивые слова. В конце концов, ты не можешь защитить меня от всего, держать за руку и увольнять любого, кто не уважает меня.

— Может быть, я не могу. Но это не значит, что я не собираюсь пытаться. Когда кто-то плохо обращается с тобой, и у меня есть власть что-то с этим сделать, я собираюсь высказаться. Я не собираюсь ждать в стороне и смотреть, как ты принимаешь удар на себя, — его грудь вздымалась, двигаясь вверх и вниз почти яростно. — Просто я знаю, что ты будешь сражаться зубами и когтями против любого, кто попытается причинить мне боль. Мы защищаем и исцеляем друг друга. Вот как это должно быть.

— Мы говорим не только о жизни. Это моя карьера. И твоя тоже, Аарон.

— Это так, и я бы никогда не сделал ничего, чтобы поставить это под угрозу.

— Но как насчет всех остальных? Они могли бы. Посмотри, что случилось с Джеральдом, — я боролась с внезапным желанием прижаться к его груди и сломаться. — Что будет дальше? Каждый раз, когда я чего-то добьюсь, я буду бояться, что кто-то ткнет в меня пальцем и обвинит в том, что я пробила свой путь через постель.

Его челюсти сжались, ярость снова просочилась в его черты.