Исповедимы пути господни

– Вот так. А теперь барышня отойди от клетки, я открою, а ты тихонько выйдешь и приведешь себя в порядок, поняла? Никаких резких движений, иначе тебе же станет хуже. Усекла?

По обыкновению проговорила Ребекка Мартин, ставя таз с водой на низкий табурет. Нора вся затряслась от предвкушения, отодвигаясь, ей стоило больших усилий не побежать, когда дверь отворилась. Под цепким взглядом матери девушка сняла грязную одежду и приятно зажмурилась, коснувшись воды.

– Хм.

Хмыкнула женщина, поворачиваясь спиной и складывая руки на груди, чтобы не смущать себя видом молодого красивого тела дочери. Нора мылась, как можно медленнее, растягивая отведенное ей время, бросая быстрые взгляды на силуэт матери, буквально светившийся в падающем луче открытой двери подвала. Она вдруг представила, как берет металлический таз, и сколько хватит сил, бьет им по голове Ребекки, а после как есть, нагая бежит, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого гиблого, оставленного Богом места. Сколько раз, сидя в клетке, девушка со страхом и упоением представляла себе подобную сцену, но знала, что решиться на это никогда не хватило бы смелости. Всевышний проверяет ее, подкидывая искушения, или дарует шанс освободиться? Четкого ответа на данный вопрос не находилось, поэтому лучше не рисковать.

– Ты закончила? В сумке все, как всегда.

Ребекка обернулась быстро, будто и сама думала, что Нора сможет прикончить ее, как только выдастся возможность, ведь дьявол не дремлет, проследив проницательным взглядом за дочерью, вытаскивающей из сумки на полу вещи и еду.

– Похоже, ты выросла слишком быстро, будто сорняк. Пять лет без солнца, свежего воздуха и нормальной пищи, а посмотри на себя! Кажется, я принесла слишком маленькую одежду.

– Нет, нет, мама, все в порядке. Мне...удобно. Спасибо.

Поспешила соврать Нора, лишь бы женщина не разозлилась на пустом месте, и не лишила ее еще нескольких минут на свободе. Простое темно-синее платье без каких-либо украшений плотно облегало стройное тело девушки, маленькую грудь и узкие бедра, а теплая кофта и вовсе была воспринята ею подарком небес. Кутаясь в вязаную ткань, Нора осторожно раскрыла бумагу и немного откусила от сэндвича, наслаждаясь вкусом куриного мяса и спелого помидора, еще пахнувшего запасенным теплом солнца.

– Уже пять лет прошло? Как...ты справляешься?

Осторожно начала Нора, стараясь не смотреть на маму слишком долго, чтобы не вызвать подозрений. В самом деле, ей было интересно узнать, как течет жизнь за пределами подвала, да и немного поболтать о чем-то обыденном, не думая о том, что совсем скоро придется вернуться в заточение, приятно. Ребекка прищурилась, выискивая в словах дочери подвох, но не найдя за что зацепиться, села на табуретку, поправив подол платья.

– Да, когда занят делом, время летит быстро. Мы хорошо поработали этим летом, и заготовили достаточно, чтобы пережить долгую зиму. Рук по-прежнему не хватает, но новые лица продолжают приходить. Ой, ха-ха, помнишь мальчишку Эверсов? Ну тот, что притащил на ужин раненного сокола думая, что он дикий гусь. Женился пару месяцев назад. Видела бы ты, какой пир его родители закатили по случаю...

Заметив, что от угла глаза по щеке дочери спустилась одинокая слеза, женщина умолкла на полуслове. Нора поспешила утереть следы собственной слабости, натянув улыбку, как бы говоря, что все в порядке, это чистая случайность, идущая от самого сердца. Не успела девушка открыть рот, как в проеме двери показался Кристофер Мартин, и не глядя на дочь, сказал:

– В общине какой-то шум, схожу, посмотрю. Думаю, опять койоты залезли в курятник.

Действительно, теперь в оглушающей тишине за стенами дом были слышны возмущенные голоса, которые быстро сменились гневными криками. Ребекка хотела подняться, но Нора схватила мать за руку, удерживая на месте, о чем мгновенно пожалела, но уже ничего не могла изменить.

– Мама, ответь, как долго мне еще сидеть здесь? Я готова на что угодно, только скажи, но прошу, позволь хотя бы ненадолго выйти на улицу. Пожалуйста, я не сделаю дурного, всего лишь глоток свежего воздуха...

Ребекка Мартин на миг замешкалась, но ее ответу помешал громкий возглас боли, прозвучавший, будто над самым ухом. То был голос ее супруга Кристофера.

– Полезай в клетку, сейчас же!

– Но мама, что-то с отцом, позволь помочь...

Однако женщина уже не слушала, погруженная в обеспокоенные мысли, она, схватив дочь под локоть, силой заставила девушку вернуться в клетку. Нора прижалась к стене подвала в попытках услышать больше, чувствуя, что внутри нее поднимается паника, мысли путаются, обрываясь в хаотичном порядке от беспокойства за родителей. Сердце зашлось, когда в общине раздался душераздирающий визг, перемежающийся с плачем детей, голоса, словно рой злобных ос тесно переплетались, разобрать что-либо не представлялось возможным, и это, почти физически ощущающееся плотное гудение вызывало зуд под кожей. Нора схватилась за голову, казалось, будто та сейчас разорвется на части от образовавшегося давления, а затем все звуки исчезли разом. В тишине подвала девушка слышала лишь собственное частое дыхание, пока за стеной кто-то отчетливо не произнес: «они идут, мы дождались, Христос воскрес! Возрадуйся!». Множество шепотков отскакивали от стен дома, искажаясь, превращаясь по ту сторону в успокаивающий шум моря, но над ним возвышался голос пастора Гарднера:

– Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес; а если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша. Вы ещё во грехах ваших. Поэтому и умершие во Христе погибли*. Друзья мои, время пришло! Наши братья и сестры воскресли и унаследовали царство славы более прекрасное, чем может себе представить любой из смертных. Готовьтесь лишиться скинии*, ибо он пришел, чтобы мы, наконец, последовали за ним!

Нора не могла поверить своим ушам, неужели это правда? В самом ли деле то, во что верил пастор, и куда вел их, было и есть истина? Значит ли в таком случае, что в нее, как в отступницу веры действительно вселился дьявол и теперь, она единственная в общине, кто не обретет прославленного тела? Крики в агонии, стоны и хаос в общине усилились, а девушка не знала, что и думать, изводя себя страшными мыслями. Разве так принято встречать Иисуса, разве может он причинить столько боли детям своим во имя лучшей доли? Услышав шаги в доме, Нора принялась звать родителей, расшатывать прутья решетки, чтобы привлечь к себе внимание. Может по ее дому сейчас ходит сам Всевышний в поисках душ, которые не осмелились встретиться с ним лицом к лицу? Кто-то остановился в проеме двери, загораживая свет, молча наблюдая. Нора Мартин затихла, осматривая силуэт.

– Мама? Это ты?

Силуэт покачнулся, но устоял, а когда попытался сделать шаг вперед, на первую ступень, полетел вниз с лестницы кубарем, прокатившись по полу и замер. Нора смотрела на мать широко распахнутыми от ужаса глазами. Ребекка со стоном встала на колени, на дрожащих конечностях поползла ближе к клетке. Слова комом застряли в горле девушки, когда она заметила, что за матерью тянется кровавый след, а подол ее платья, грязный и мокрый, усеивали алые брызги.

Свет из коридора дрогнул несколько раз, прежде чем узреть оживших мертвецов, Нора Мартин отчетливо их услышала. Стоны и хрипы, которые они издавали, напоминали уже не человека, но зверя, действующего от лица дьявола. Ребекка выдавила улыбку, наблюдая за реакцией дочери, упрямо следуя к клетке, но силы покинули ее в моменте, и все, что женщина успела – это протянуть дочери ключ прежде, чем звери растерзали ее на глазах Норы.

– Слуги Христа здесь, дитя, освободись, и прими его волю.

***

«Бипипи-пип, бипипи-пип, бипипи-пип», - противный писк будильника настойчиво оповещал о наступивших пяти утра, слишком рано, чтобы думать, слишком рано, чтобы начать жить. Келли Эртман, едва разлепив веки, со стоном перекатилась по дивану, принявшись наощупь искать телефон на полу. Она уже трижды прокляла себя вчерашнюю, бросившую мобильник так далеко, чтобы проснуться прежде, чем будильник будет вырублен. Опаздывать нельзя. Впервые за долгое время Келли удалось найти работу со стабильной зарплатой и графиком, так что, как не хотелось, но заставить себя встать было необходимо. Опоздать, значит вновь подвести Льюиса.

Брат за время совместного проживания ни разу не выказывал недовольства, не сыпал претензиями, но Келли все равно чувствовала вину, в очередной раз, за ужином рассказывая, как вляпалась в нелепую неприятность, про потерю работы по собственной или чужой глупости, представляя все в ином свете, будто шутка, насмешка судьбы. Хватит Льюису проблем и без всего этого.

«Еще пять минуточек», - подумала Келли, отключая оповещения, и перекатываясь обратно в центр гостевого дивана, но вместо ожидаемой тишины включился телевизор, видимо пульт затерялся где-то под одеялом, на который она и нажала. Свет экрана на миг ослепил девушку, диктор неразборчиво, но громко бормотал новости, отчего Келли зажала уши руками. Ничего не поделаешь, придется вставать.

– Черт бы тебя побрал, дурацкий ящик...

Вслух выругалась девушка, с тяжелым вздохом буквально соскребая себя со смятой постели. Нажав на электрическом чайнике кнопку, Келли шаркая тапочками по полу, прошла в ванную комнату, и, остановившись у зеркала, провела ладонью по лицу. Видок паршивый. Под зелеными глазами пролегли тени, их глубину лишь усугубляла растекшаяся тушь. Келли изобразила лучезарную улыбку, показав белые ровные зубы, но это лишь придало иллюзию счастья, слегка разбавив потрепанный сонный вид. Приведя себя в порядок, девушка окинула взглядом комнату, ставшую в последние годы ей прибежищем. Маленькая, но уютная кухня, круглый стул с тремя стульями, небольшой диван и тумба с телевизором. Здесь она не чувствовала себя, как дома, нигде не чувствовала. В Джеймстауне была квартира родителей, а в Майноте жилье принадлежало брату и его возлюбленной Фрэнсис, ни единого уголка на ближайшие мили вокруг, что Келли Эртман смогла бы назвать своим домом.