Истории замка Айюэбао

— Когда набирали студенток, я, несмотря на всю свою занятость, приходила, чтобы лично на них посмотреть, уж очень мне нравятся овальные личики и глубокие глаза, — сказала замдиректора.

Он взглянул на неё, заметил, что внешность её была прямо противоположна той, что она описала. Однако в своё время она, можно сказать, славилась своим прелестным круглым личиком. «Мода не стоит на месте», — подумал он. Тут его внимание привлекли ещё два лозунга на стене: «У каждой личико прелестно, как цветок, каждая — йоги начинающий знаток!» и «Учись танцевать! Вытяни шейку ещё на два цуня!^[24]» Он остолбенел:

— Где это такие лозунги откопали?

— Их не откапывали, это придумал один из новеньких, студент университета.

— Мм, и где же он?

— На складе, бухгалтерию ведёт.

— Приведи его потом ко мне.

2

Подходящее прозвище возникло у него в голове сразу же, как только он увидел этого студента. Парню было чуть больше двадцати четырёх, у него была хилая грудная клетка, мертвенно-бледное лицо, руки тонкие и длинные. Он не узнал председателя совета директоров и смотрел на него озорным взглядом. Глаза студента выглядели очень большими, может быть, из-за очков. Председателю показалось, что волосы на голове у молодого человека вьются даже сильнее, чем у него. Над верхней губой чернел глубокий желобок, чётко разделивший нижнюю половину лица на три части. «Губа совсем как у кролика, будет Очкастый Кролик», — мысленно пробормотал Чуньюй Баоцэ, смакуя прозвище. Он задал парню несколько банальных вопросов, и тот отвечал на них развязно и не раздумывая. Замдиректора чрезвычайно досадовала на юношу. Поговорив с ним всего минут десять-двадцать, Чуньюй Баоцэ отпустил его, а затем велел заместительнице:

— Отправь его к Колодкину, негоже, чтобы такой талант зря пропадал.

Она удивилась:

— Это его-то? В секретариат?

На обратном пути Чуньюй Баоцэ повеселел и даже стал подшучивать над замдиректора:

— Вернуться бы на двадцать лет назад, ты бы могла тогда выйти замуж за этого Очкастого Кролика.

— Да сдался он мне, такой чахоточный.

— Ничего ты в людях не понимаешь, у тощих внутренняя энергия так и бурлит.

Она захихикала, а он серьёзно продолжал:

— У нас в корпорации «Лицзинь» такие парни — редкость, зато подхалимов хоть отбавляй.

Это замечание повергло заместительницу в глубокие раздумья. Но думала она не о себе, а о Подтяжкине: вот уж кто жалкий подпевала. Она полагала, что это вполне может быть связано с возрастом: ей всё тяжелее становилось уживаться с генеральным директором. Кажется, ей попадалась одна книжка, где было сказано, что из-за уменьшения секрета в пинеальной железе и из-за старения половых желёз мужчины начинают враждебно относиться к женщинам, поэтому общаться с ними становится всё труднее. Она брякнула с места в карьер:

— Я ещё кое о чём не рассказала. По-моему, директор Подтяжкин должен передо мной извиниться!

Чуньюй Баоцэ остановился:

— Хм, ну, рассказывай!

Она перевела взгляд на плывущие в небе облака:

— Да мне и рассказывать неудобно! Он никогда не уважал меня как компаньона! Если бы я не заботилась о благе корпорации, давно бы уже… Да что далеко ходить! Вот, например, шутка, которую он постоянно при мне отпускает, — ничего в ней смешного нет, наоборот, как говорится, обидно до слёз! В самолёте он мне сказал и всегда, когда есть настроение, говорит: «Ты всё равно что орган в человеческом теле, функционируешь исправно!» Он-то думает, я не пойму.

Чуньюй Баоцэ сощурился и в растерянности посмотрел на неё. Она сказала:

— Я пожертвовала всем ради компании, вы же знаете, — она начала тереть глаза.

Чуньюй Баоцэ прокряхтел:

— Да кто ж такое не поймёт!

Она надеялась найти у него сочувствие, но вместо этого обнаружила на его губах довольную ухмылку.

— Ах, так вы считаете, что он…

— Этот Подтяжкин заслужил хорошую порку! — выпалил он внезапно, делая ударение на каждом слове, но на лице его по-прежнему не было заметно ни капли негодования.

Замдиректора смотрела на него. Словно чтобы развеять её сомнения, он снова подчеркнул:

— Его действительно надо выпороть.

Протяжно вздохнув, она ответила:

— Женщина не может такого вытерпеть. То, что я тружусь, себя не жалею, это ладно, но когда непосредственное начальство вот так унижает, это, как ни крути… Никто ещё со мной так не обращался.

На губах у Чуньюй Баоцэ вновь заиграла улыбка:

— Значит, я его накажу. На самом деле сама понимаешь: за правду нужно платить, тут даже обсуждать нечего.

Вернувшись в мансарду, Чуньюй Баоцэ сразу же нырнул в джакузи. Тяжёлым дыханием он разогнал плававшие в воде стебельки лекарственных трав и почувствовал себя крепким старым быком. Прикрыв глаза, он расслабленными руками взялся за поручни. Кажется, он читал об этом где-то в газете: какой-то серьёзный, важный человек, принимая ванну, почувствовал головокружение и в конце концов захлебнулся в собственной роскошной ванне. Не раз он раздумывал над подобным концом, но эти мысли совсем не внушали ему страха: «Всё предопределено судьбой. Если ты фаталист до мозга костей, то тебе ничего не страшно». Он почувствовал удовлетворение и лёгкость; перед его мысленным взором вновь возникли танцующие в ряд девушки, и он вспомнил о замдиректора. Да, много лет назад она предложила Подтяжкину одну идею: путём тщательного отбора набрать лучших девушек, обучить их на курсах домоводства, а затем отправлять тем, кому экстренно нужна помощь. «Девушек на всех не напасёшься», — вспылил тогда Подтяжкин. Но его зам напомнила: что мы можем сделать для людей, которые все эти годы великодушно помогали корпорации «Лицзинь»? Разве что прийти к ним на помощь в какой-то экстренной ситуации. Подтяжкин, сдерживаясь изо всех сил, ответил: «Чёрт возьми, мы и так делаем достаточно много, у нас в крупных акционерах даже желторотые юнцы!» Через некоторое время после создания курсов домоводства Подтяжкин извиняющимся тоном сказал председателю совета директоров: «Не стоило грузить вас подобными мелочами». В тот момент Чуньюй Баоцэ принимал лечебную ванну. Услышав эти известия, он едва не захлебнулся. Убрав с лица труху от целебных трав, он уставился на Подтяжкина и спросил: «Значит, отправили? И кому же?» Он тогда так и не услышал ответа от Подтяжкина, но вопрос глубоко отпечатался в его душе и теперь вновь зазвенел в ушах. Ещё раз шлёпнув по воде, Чуньюй Баоцэ вылез из джакузи.

Долгое время он сидел неподвижно и, опустив голову, смотрел на свою мокрую грудь, с которой вода ручейками стекала на выпяченный живот и дальше вниз, скапливаясь в тёмных складках. Со стороны можно было подумать, что он обмочился. Ванну он всегда принимал в одиночестве. После того как к нему несколько раз врывалась Комиссар, он стал запираться изнутри. После её отъезда за границу в замке не осталось таких смельчаков, и он смог снова принимать ванну, никого не стесняясь. Лишь несколько раз его тревожил один и тот же человек — Чуньюй Фэньфан, и то он приходил, поскольку его вызывали. Чуньюй Баоцэ всячески насмехался над внуком, а в особо игривом настроении даже расспрашивал о постельных делах. Подтяжкин жутко смущался и сконфуженно отнекивался, что ещё больше веселило председателя. Однажды он строго предостерёг внука: «Запомни, бесстыжие и соблазнительные женщины — самые опасные». «Понятно, — отвечал Подтяжкин, потирая нос, — такая своим ядом может пятерых быков убить». Сейчас, вспоминая тот диалог с Подтяжкиным, Чуньюй Баоцэ удручённо спустился с возвышения: «Ничего не поделаешь, яд можно изгнать только с помощью другого яда».

Тем же вечером Чуньюй Баоцэ рассказал Куколке о сне, который ему растолковали. Та поняла, что этот сон уже оставил в его голове глубокий рубец, который быстро не заживёт. Она тоже придавала снам большое значение, запоминала странные, диковинные сновидения, которые потом одно за другим сбывались. Такие ночные видения походили на ребусы, которые посылали небеса, либо на некие символы или метафоры. Иногда она даже думала, что в форме сновидений боги раскрывают перед человеком самые сложные и запутанные истины. Помолчав немного, она спросила:

— Вы действительно в это верите?

— Я верю, что Вторая Барышня стала морским божеством. Но не верю, что она облюбовала моё имение.

— Тогда не берите в голову эту историю.

Чуньюй Баоцэ посмотрел на её губы, блестящие от влаги в мягком свете лампы, и легонько похлопал её по плечу:

— Легко тебе говорить. Если бы я мог! Я очень тронут тем, что божество дало нам такой шанс. Я постарел и хочу «ежедневно совершать добрые деяния», хотя мне, наверное, уже поздновато начинать творить добро.