История с продолжением
Шрифт:
Пятый молчал. Он уже все знал – и про то, что его привезли на восьмой день после того, как он ушел, всего в грязи, с реанимационной травмой – перелом ребер и с температурой тридцать два. Что несколько дней он пролежал в коме, что первая попытка снять его с аппарата едва не закончилась плохо. Валентина, на вторые сутки увидев, что он выбрался, сразу же уехала домой и не звонит… и, скорее всего, не приедет вообще и не позвонит больше… Лина она, кстати, забрала с собой, потому что после такой встряски ему надо приходить в себя как минимум месяц…
Поэтому он молчал. После того, как его перевели в обычную палату, прошло трое суток. Гаяровский зашел за это время один раз, наорал на
После первого памятного разговора Гаяровский зашел к Пятому еще раз, через день. Он сел на стул у окна, потер пальцами подбородок и произнес:
– Н-да… ты понимаешь, что ты сделал? Ты в состоянии понять, что ни Валентина, ни я с тобой никаких дел иметь больше не захотим, и не будем, даже под страхом смертной казни? Судя по упорному молчанию, дошло. Так вот, милый мой. Умирай теперь, как знаешь. Я больше шутом гороховым себя выставить не позволю. Если бы не Лена с ее бабским сочувствием, гнить бы тебе сейчас в том подвале. Так что двигай отсюда со своей дешевой философией.
На следующий день Пятый ушел. До предприятия он добрался с трудом – все еще сильно болели ребра, от недоедания его шатало, да и несколько дней в реанимации тоже не прошли даром.
Охранник на проходной проводил его обалделым взглядом. Пятый беспрепятственно спустился вниз и, поколебавшись секунду, вошел в свой зал. Дежурил Юра. Он встревожено посмотрел на Пятого и спросил:
– Ты чего, из больницы смылся? – Пятый кивнул. – Ну ты вообще… бледный такой… пойдем, приляжешь, что ли.
Он отвел Пятого в каптерку, помог лечь на раскладушку. Ночь, проведенная на «третьем» была, пожалуй, первой по-настоящему спокойной ночью за все это время. Пятый хорошо выспался, потом подменил Колю, которому срочно надо было отъехать в город, перекинулся несколькими словами с Юрой, который дал ему поесть хлеба, потом помог Никите дотащить баланду для «четверки», за что ему перепало от Никиты несколько вареных в шкуре картофелин и пара яблок… Надсмотрщики его не трогали – видели, что он болен, знали, что вернулся сам. А может, просто получили сверху распоряжение…
Ни Валентина, ни Лена, ни Лин не появлялись. Прошел почти что месяц после начала событий, приближался Новый год. Пятый уже снова работал в «тиме» – двух недель ему хватило на то, чтобы восстановиться полностью. По крайней мере, он не падал, когда надо было тащить ящик, спокойно выдерживал двадцать рабочих часов, время, отведенное для сна спал, хотя иногда и мучался кошмарами. Ребра зажили окончательно, кашель, мучавший его почти месяц, прошел. В «девятую» его пока не водили, вероятно, надсмотрщиков все еще пугала перспектива того, что он может не выдержать допроса.
На «третьем» предприятии поселилось какое-то неестественное спокойствие, даже Андрей почему-то присмирел, если от него кому-то и доставалось – то только по делу. Пятый ждал, во что перерастет это спокойствие – он прожил на предприятии достаточно долго, и знал, что за такими периодами затишья следуют обычно большие перемены. И он не ошибся. После Нового года половина надсмотрщиков ушла в загул. Да и причина затишья получила свое объяснение – оказывается, народ ждал квартиры. А получив (или не получив), занялся привычным делом – начал пить.
Снова потекли бесконечные дни, полные боли – в «девятую» он попадал почти каждый день, те надсмотрщики, которые жилья так и не
дождались, срывали злобу на всем и всех – несколько раз дело даже доходило до драк. Пятый устал за эти дни больше, чем за предыдущий месяц. Он перестал есть, ему становилось все хуже, но теперь рассчитывать было не на что, и Пятому оставалось только одно – терпеть. И он терпел, внутренне смирившись с тем, что помощи не будет, и что придется либо умирать, либо пытаться уходить самостоятельно… впрочем, от этой мысли он вскоре отказался – понял, что сил не хватит даже на то, чтобы подняться наверх. Он почти перестал реагировать на побои, сносил все молча, покорно. Впрочем, если он попадал в Колину или Юрину смену, ему иногда давали передохнуть – Юра пару раз даже не водил его в зал, а Коля пытался подкармливать, но безуспешно – от одного вида еды Пятому становилось дурно. Остальные надсмотрщики только удивлялись – не ест почти две недели, а все же как-то умудряется по двадцать часов в сутки таскать ящики.Потом вернулась Валентина. Оказывается, она брала отпуск за свой счет. Вниз она не спускалась, но Пятому удалось узнать от Коли, что рыжий этот месяц прожил у нее дома. Лин сильно болел, сказал Коля, Валентина его привозила сюда, несколько дней назад, он плохо выглядел – осунувшийся, глаза потухшие. Валентина сказала, что у него был нервный срыв. Что еще пару недель она его не отпустит. Пятый в ответ кивнул, словно соглашаясь с услышанным, но ничего не ответил. Да и что было отвечать?… И зачем? Тем более, что говорить ему не хотелось – несколько дней назад его снова сильно избили и разговаривать было все еще больно.
Какое-то время прошло в неведении. В «девятую» его теперь водили каждый день. А потом вернулась Лена.
В «тиме» была «условная ночь» – рабочие спали, впрочем к тому моменту в «тиме» живых было – раз, два – и обчелся. Новая партия «рабочих» еще не приходила, а от старой осталось только три особи, да и те явно доживали последние дни.
Пятый спал на своем законном месте, прикрывая голову рукой. Конечно, он не мог видеть, как Лена подошла, но открыл глаза сразу же после того, как она потрясла его за плечо. Пятый проснулся от удивления – его уже очень долго никто так не будил. Кое-как сев, он поднял взгляд и увидел Лену, сидящую перед ним на корточках и с тревогой смотревшую ему в глаза.
– Как ты тут? – спросила она шепотом.
– Нормально, – тоже шепотом ответил Пятый. – Я в порядке.
– Я вижу, в каком ты порядке… давай я тебе хоть хлеба принесу. Хочешь?
Пятый отрицательно покачал головой. Есть не хотелось, хотелось пить. И очень хотелось принять таблетку анальгина, чтобы хоть немного приглушить боль от побоев. Хоть на полчаса…
– Спасибо, не стоит, – ответил он. – Лен, как там рыжий?
– Была бы его воля – жил бы в медпункте… он очень тебя ждет, Пятый. Он считает, что перед тобой виноват, и он теперь боится даже…
– Что?! – Пятого словно током ударило. – Что ты сказала?!
– Боится… А Валентина уже совсем не сердится на тебя… и Гаяровский тоже… Они очень переживают из-за того, что так с тобой обошлись, и не знают, что им теперь делать…
– Это они тебя послали? – спросил Пятый.
– Нет, я сама пришла. Они не знают… Пятый, ты плохо выглядишь, тебе же можно хотя бы на двое суток освобождение выписать. Пойдем, а?
– Погоди, – Пятый встал, прошелся по «тиму», остановился у двери. – В голове не укладывается… – он потер ладонями виски, поморщился. – Лена… я не смогу, наверное… я действительно страшно виноват, и философия у меня действительно дешевая, и я действительно дурак, какого еще поискать… Ты что-то путаешь.