Итальянец

Исповедник был слишком искушен, чтобы доверить Эллене истинное положение вещей, и избавил ее от мучительной вести о заключении Вивальди в тюрьму инквизиции. Он прикинулся, что впервые слышит о недавнем происшествии в Челано, но предположил, что Вивальди вместе с Элленой задержали по распоряжению маркизы, после чего, вероятно, юношу временно лишили свободы, каковая мера, без сомнения, была предназначена и Эллене.

— А вы, отец мой, что вас привело в мое узилище — вы ведь о замыслах маркизы не знали? Какой счастливый случай послал вас в эти глухие места как раз вовремя, чтобы спасти свое дитя?

— Знал ли я о замыслах маркизы? — На лице Скедо-ни отразилось смятение и недовольство. — И ты вообразила, что я мог споспешествовать… согласился стать соучастником… то есть доверенным лицом, когда речь шла о зверском… — Запутавшись, растерявшись и успев наполовину выдать себя, Скедони умолк.

— Но вы сказали, что маркиза намеревалась только лишить меня свободы? В чем же тогда «зверство»? Увы, отец мой! Замысел ее и был зверским — мне это хорошо известно, а вам — тем более, так стоит ли уверять, что мне было назначено всего лишь заточение? Это забота о моем спокойствии заставляет вас…

— Каким же образом, — перебил Скедони подозрительно, — мог я проведать о планах маркизы? Повторяю, я не являюсь ее наперсником, откуда же мне знать, что замышлялось нечто большее, нежели заточение?

— Разве не вы остановили убийцу, — с нежностью в голосе возразила Эллена, — и вырвали из его рук смертоносный кинжал?

— Об этом я забыл, — пробормотал вконец смущенный исповедник.

— О да, добрые души склонны забывать о благодеяниях, которые оказали своим ближним. Но вы убедитесь, отец, что благодарному сердцу забывчивость несвойственна: оно — скрижаль, на которую заносятся праведные дела, которые вытесняются из памяти благодетеля.

— Если не хочешь меня рассердить, — нетерпеливо прервал Скедони, — забудь слово «благодеяние» отныне и навсегда.

Монах поднялся и присоединился к хозяину, стоявшему у дверей своей хижины. Скедони желал как можно скорее отделаться от Спалатро и потому спросил, не найдет ли хозяин проводника, знакомого с лесами, которые им предстоит еще пересечь. В этой обители нищеты желающие заработать имелись, по всей видимости, в избытке, но хозяин особо рекомендовал своего соседа, за которым тут же и отправился.

Между тем вернулся Спалатро, не выполнивший возложенную на него задачу. За такое короткое время найти светскую одежду, которая пришлась бы впору Скедони, не удалось; он был вынужден поэтому ехать до следующего города в своем платье. Это не слишком огорчило монаха, поскольку он не рассчитывал в такой глуши наткнуться на знакомых.

Вскоре появился хозяин вместе со своим соседом; Скедони нанял его в сопровождающие, получив на свои вопросы удовлетворительные ответы, и затем отпустил Спалатро. При расставании Спалатро был зол и удалился с явной неохотой, но Скедони, обрадованный тем, что избавляется от свирепого и чересчур осведомленного сообщника, не обратил на это внимания. Зато Эллена уловила враждебный и разочарованный взгляд Спалатро, когда тот проходил мимо, и тем более была благодарна судьбе за его уход.

Когда путники продолжили свой путь, было уже за полдень. Скедони рассчитывал, что в город, где им предстоит провести ночь, они с легкостью доберутся задолго до заката, а значит, можно позволить себе помедлить с отъездом, чтобы переждать жару. Путь их пролегал, как и утром, через необитаемую местность, но сердцевина ее — дремучие чащобы — осталась позади; не громоздились кругом, заслоняя небосвод, горы; взгляд, устремленный вдаль, встречал местами не глухую тень, а залитые светом открытые пространства, голубевшие к горизонту; вблизи то и дело попадались поляны, ярко-зеленые под солнечными лучами. Деревья, однако, и здесь росли такие же могучие; платаны, дубы, каштаны великолепными шатрами окружали искрившиеся весельем лужайки; лесные великаны, казалось, освящали воды горных ручьев, струившиеся в их торжественной тени.

Смятенная душа Эллены находила отраду в изменчивости ландшафта; тревоги отступали под влиянием величественной природы. Но над унынием Скедони ландшафт никогда не был властен; ни формы, ни краски внешнего мира не проникали в его воображение. Он презирал те сладкие мечтания, коим подвержены иные натуры, — мечтания, которые несут радости более изысканные, чем холодный разум, и столь же невинные.

Как и ранее, Скедони совершал свой путь в молчаливой задумчивости; лишь изредка он задавал проводнику вопрос относительно дороги и получал утомительно многословные ответы. Унять разговорчивость их спутника оказалось непросто; занятый своими мыслями, Скедони и не заметил, как тот принялся рассказывать леденящие кровь истории о путешественниках, которые осмеливались углубиться в здешние леса без проводника и становились жертвами душегубов. Эллена не принимала на веру подобные рассказы, но все же ощутила некоторую робость, когда вместе со своими спутниками углубилась в узкое сумрачное ущелье, под непроницаемый лиственный покров, и обступившие их обрывы скрыли от взора прежние яркие и радостные картины. Не менее, чем мрак, удручала тишина, не нарушаемая ничем, кроме тех шумов, что звучат в одиночестве, делая его еще более тягостным; то были глухой плеск отдаленного потока и печальные вздохи ветра в верхушках деревьев, что простирали над утесами свои широкие кроны. Впереди, в извивах ущелья, не виднелось ни одной живой души, но, когда Эллена с опаской оглянулась, ей почудилось, что там, в густом сумраке, движется человеческая фигура. Стараясь не выдать свой испуг, она поделилась подозрениями со Ске-дони; путники на минуту остановили лошадей, чтобы вглядеться. Тень медленно приближалась, и оба различили человека, который сперва шел вперед, затем внезапно остановился, скользнул в сторону и скрылся среди густой листвы. Эллене показалось, что это был не кто иной, как Спалатро, и она подумала, что раз он не отправился, как объявил, домой, а вместо этого выслеживает их здесь, в ущелье, то руководят им, верно, намерения самые отчаянные. Трудно было, однако, ожидать, что Спалатро решится вступить в бой с двумя ее вооруженными спутниками, ибо и Скедо-ни, и проводник располагали средствами для обороны. Эта мысль успокоила Эллену лишь ненадолго; нельзя было исключить, что за покровом ветвей скрывается сообщник — или сообщники — Спалатро.

— Не кажется ли вам, что он походит на Спалатро? — спросила Эллена духовника. — Тот же рост, тот же облик? Не будь вы хорошо вооружены, я опасалась бы за вашу жизнь, как и за свою собственную.

— Я не заметил сходства, — отвечал Скедони, оглядываясь, — но, кто бы он ни был, бояться нечего — он скрылся.

— Тем хуже, синьор, тем хуже, — вступил в беседу проводник. — Если он задумал худое, ему ничего не стоит прокрасться позади тех зарослей, прижимаясь к скалам, и застать нас врасплох. А если он знает о тропе среди старых дубов — там, слева, на склоне, — то на повороте дороги, у ближайшего утеса, он нас настигнет.

— В таком случае говори тише, — заметил Скедони, — если не хочешь, чтобы он воспользовался твоим советом.

Делая это замечание, исповедник не подозревал проводника в коварстве, но тот незамедлительно принялся оправдываться и добавил:

— Дам-ка я ему знать, что его ждет, ежели он нападет на нас.

С этими словами селянин разрядил в воздух свой мушкетон; в скалах загремело долгое эхо и прокатилось вдоль извилистого ущелья, постепенно переходя в бормотание. Горячность, с какой проводник пытался себя обелить, произвела на Скедони впечатление, обратное желаемому; исповедник недоверчиво оглядел своего спутника и не преминул заметить, что тот после выстрела оставил мушкетон незаряженным.

— Раз уж ты поставил врага в известность, где мы находимся, — сказал Скедони, — то лучше будет подготовиться к встрече; так что перезаряди-ка, приятель, ружье. Я свое оружие держу наготове.

Селянин с угрюмым видом повиновался, а встревоженная Эллена обернулась в поисках незнакомца, но из-за тенистого покрова никто не появился, и звук шагов не нарушил тишину. Затем из кустов на обочине внезапно раздался шорох, и Эллена ждала уже, что оттуда вот-вот выберется Спалатро, но поняла, что ее ввело в заблуждение хлопанье крыльев: звук выстрела спугнул пернатых, гнездившихся высоко в утесах.

Подозрения Скедони были, по-видимому, несерьезны и мимолетны; когда Эллена обратилась к нему, то обнаружила, что он вновь ушел в себя. Предметом его раздумий было предстоящее объяснение с маркизой: следовало повести разговор так, чтобы смягчить ее разочарование и пресечь любопытство. Скедони не удавалось придумать такое объяснение, которое бы умиротворило маркизу и не выдало при этом его тайну.

Прежде чем путешественники различили впереди городок, где намеревались заночевать, в тенистом ущелье стало еще темнее из-за сгустившихся сумерек. Город располагался в конце ущелья; над краем пропасти показались его серые домишки, едва отличимые от скал и деревьев. Внизу катился стремительный поток, перекинутый через него мост привел путников в небольшую гостиницу, где они и обосновались на ночь. Здесь, в покое и уюте, Эллена позабыла все тревоги, связанные со Спалатро, но осталась при убеждении, что видела его в ущелье и что действия его весьма подозрительны.