Итальянская комедия Возрождения
Шрифт:
Параболано. А что бы ты сказал?
Россо. Я разговаривал бы руками.
Параболано. Ха-ха-ха!
Россо. Сущее предательство, что она вас не увидит при свете.
Параболано. Почему?
Россо. По правде говоря, потому, что где еще найти подобных вам? Что за глаза, что за брови, что за рот, что за зубы, что за дыхание! Ваша милость обладает удивительной грацией, и я говорю это не из лести. Клянусь Богом, когда вы проходите по улице, женщины готовы выброситься в окошко. Эх, почему я не женщина?
Параболано. Что бы ты сделал, если бы был женщиной?
Россо. Я завоевал бы вас либо умер.
Параболано. Ха-ха-ха!
Россо. Если
Параболано. Надо бы поупражняться.
Россо. Не переутомляйтесь, ибо помните, что любовные игры требуют мужчин сильных.
Параболано. Так, значит, ты меня считаешь слабым?
Россо. Нет, но я хочу, чтоб с Ливией вы были на высоте.
Параболано. Пройдемся до храма Мира.
Россо. Как вашей милости будет угодно.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Валерио. Однако я споткнулся о соломинку и, так сказать, сломал на этом шею. Мой синьор на меня обрушился и словом и делом, и я не могу себе представить за что. Наверняка какой-нибудь завистник что-нибудь ему обо мне наплел. И что это синьоры так легко доверяют любой сплетне? Не доискавшись истины, они сразу же делают и говорят все, что им вздумается, без оглядки и рассуждений. Что за натура нынешних господ, что за жизнь у слуг и что за нравы при дворе! Господа ни с чем не считаются, слуги же всегда вверяют свою судьбу чужому непостоянству, а двор не находит большего удовольствия, как доводить того или другого до отчаяния укусами зависти, которая родилась, когда родился двор, и умрет вместе с ним. Что касается меня, то я ни о чем другом не мечтаю, как только уйти на покой. Единственное, что меня огорчает, так это то, что я ухожу в немилости от человека, который сделал меня таким, каков я есть, а из-за ухода я прослыву неблагодарным. Всякий будет волен сказать: «Как это, добрый Валерио так разбогател на службе и вдруг повернулся спиной к своему хозяину?» Вот почему я вне себя, а вовсе не от незаслуженной обиды. Ибо тот, кто служит, всегда вынужден терпеть гнев и раздражение хозяина, подобно тому как вынужден был бы терпеть гнев и раздражение родного отца. Но я теряюсь, ломаю себе голову, разгадывая, что восстановило его против меня. Быть может, неразделенная страсть толкнула его выместить все на мне? Верно, так оно и есть. А потому повременю-ка я, посмотрю, чем все это кончится, буду покорным, а там да будет воля Божья! Пойду попытаюсь разузнать у челяди, в чем дело.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Альвиджа. Эй, открой!
Тонья. Кто там?
Альвиджа. Это я.
Тонья. Кто — я?
Альвиджа. Я, Альвиджа.
Тонья. Подождите, сейчас.
Альвиджа. Рада, что застала тебя, дорогая дочка.
Тонья. Какой счастливый ветер занес вас сюда?
Альвиджа. Я так извелась эти дни проклятыми постами, что сама себя не узнаю. Gratia plena! Dominus tecum.{126}
Тонья. Вы вот все молитвы читаете, а я и в приход свой больше не хожу, и доброго ничего не делаю.
Альвиджа. Benedicta tu.{127} Я более других грешна, — in mulieribus.{128} Знаешь, что я тебе скажу?
Тонья. Нет, мадонна, не знаю.
Альвиджа. В пять
часов ты зайдешь ко мне домой, я хочу по пояс приобщить тебя к настоящим синьорам, — et benedictus ventris tuis{129} — да и еще кое-что от меня получишь, не то что третьего дня — nunc et in hora.{130} Послушай меня, — mortis nostrae{131} — и больше не раздумывай, Amen.Тонья. Я готова сделать для вас все. Мой пьянчужка так себя ведет, что я готова на любую пакость.
Альвиджа. И мудро поступишь — Pater noster.{132} Переоденься в мужское платье, ибо эти конюхи — qui es in coelis — так по ночам балуются — sanctificetur nomen tuum, — что мне не хотелось бы, чтобы ты нарвалась на тридцать первого, — как попалась Анджела с мавром — in coelo et in terra{133}…
Тонья. Ой, а вот и мой муженек.
Альвиджа. Не теряйся, дура, — panem nostrum quotidianum da nobis hodie.{134} Если не ошибаюсь, дочка, на этой неделе нет другого праздника, кроме «стояния» у Сан-Лоренцо, что за стенами.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Арколано. О чем это вы?
Альвиджа. Debita nostra debitoribus. Мона Антония меня спросила, когда будет «стояние» у Сан-Лоренцо, что за стенами, — sic nos dimittimus.{135}
Арколано. Не нравятся мне ваши шашни.
Альвиджа. Et ne nos inducas. Добрый человек, ведь надо же когда-нибудь подумать и о душе, — in tentatione.{136}
Арколано. Ишь какая совестливая стала!
Тонья. А ты воображаешь, будто мы все такие нехристи, вроде тебя. Ты же ни к обедне, ни к утрене носа не кажешь.
Арколано. Молчи, стерва!
Тонья. Душа твоя — помело мое.
Арколано. Коли возьму лопату…
Альвиджа. Не сердись, — sed libera nos a malo.{137}
Арколано. А тебе, старуха, знаешь что я скажу?
Альвиджа. Vita dulcedo,{138} — что скажешь?
Арколано. Берегись, если я тебя еще раз застану с этой наглой бабенкой… ты доведешь меня до греха!
Альвиджа. Lagrimarum valle, — я больше сюда ни ногой, хоть ты меня озолоти, — a te suspiramus… Господу ведомо, сколь я добра и каковы мои истинные намерения. Мона Антония, непременно приходите на «стояние», как я вам говорила. Видно, сам дьявол опутал вашего мужа, — clementes et flentes,{139} надо за него помолиться.
Тонья. Вино его опутало. Я приду.
Арколано. Куда ты придешь?
Тонья. На «стояние», для доброго дела. Оглох, что ли?
Арколано. А ну, живо домой!
Тонья. Ну и пойду домой! А что дальше?
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Арколано. У кого козы, у того рога. В поговорке всегда зарыта истина. Жена у меня препаршивая. Я давно заметил, что она норовит устроиться повольготней. Проклятая старуха тычет мне моими правами. Хорошо бы нынче в ночь прикинуться пьяным — мне это нетрудно — и подсмотреть, что это у них за «состояние». Слышишь меня? Эй, Тонья!