Итальянская комедия Возрождения
Шрифт:
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Тонья. Чего тебе?
Арколано. Иди сюда.
Тонья. Ну?
Арколано. Не жди меня к ужину.
Тонья. Эка невидаль, а когда ты приходил к ужину?
Арколано. Не твоего ума дело.
Тонья. Лучше бы посидел дома, отдохнул бы от кабаков да шлюх.
Арколано. Не морочь голову.
Тонья. И такую бестию черт миновал! Вот напоролся бы на шлюху, которая наградила бы тебя
Арколано. Молчи, язык твой без костей!
Тонья. А я, несчастная, должна терпеть этого скота!
Арколано. Посмей только еще выглядывать из окон и заманивать прохожих!
Тонья. Ты думаешь, я из таких, паршь свинячья.
Арколано. Ну я пошел.
Тонья. Катись, да не в добрый час. Долг платежом красен. Ты — с подружками, я — с дружками; ты — с вином, я — с любовью. Достукаешься ты у меня. Скатертью дорога, пьяница, ревнивый осел. Чтоб ты сдох!
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Россо. Вы боитесь, как бы солнце и луна в нее не влюбились?
Параболано. Все может быть. Кто знает?
Россо. Я знаю. Судите сами, может природа заставить луну влюбиться в такую женщину, как она?
Параболано. Может быть, ты прав. Ну а солнце?
Россо. Еще того меньше.
Параболано. Почему?
Россо. Потому что оно занято тем, что сушит рубашку Венеры, которую обмочил Меркурий, то бишь Марс.
Параболано. Ты все шутишь, а я вот боюсь, как бы любовью ее не насладились постель, на которой она спит, и дом, в котором она обитает.
Россо. Вы дьявольски ревнивы. Неужто вы полагаете, что постель и дом могут пылать той же страстью, что и вы?
Параболано. Пойдем-ка лучше домой.
Россо. У вашей милости в венах не кровь, а ртуть, потому вы и не находите себе места.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Грилло. Ха-ха-ха! Мессер Мако побывал не в формах для отливки придворных, а в котле и опорожнил кишки, как любой, у кого желудок не переносит большой жары. Они его надушили, побрили и переодели, так что он кажется совсем другим. Он прыгает, пляшет, поет и говорит в гнуснейших выражениях такое, что кажется скорее родом из Бергамо, чем из Сиены.{140} А мастер Андреа делает вид, что поражается каждому его слову, и неслыханными клятвами убеждает его, что он самый отменный придворный из всех, когда-либо им виденных. Мессеру же Мако, поверившему в эти бредни, представляется, что он еще того лучше. Ха-ха-ха! Прямо животики надорвать можно! И он хочет во что бы то ни стало разбить котел, чтобы им не воспользовались для отливки других столь же великолепных придворных. Он посылает меня в Сиену за марципанами и при этом говорит, что, если я тотчас же не вернусь, он меня изрядно вздует. А дожидаться ему придется, пока рак свистнет. Самое же лучшее впереди — ведь они собираются, как только он выйдет, заставить его взглянуть на себя в вогнутое зеркало, искажающее лицо. Вот смеху-то будет! Если бы мне не нужно было идти к мессеру Агостино Киджи, я непременно остался бы поглядеть на эту потеху. Прощай, Россо, я тебя не заметил.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Россо. Прощай, Грилло, до свиданья! Сгнили
бы они от шанкра, все эти любовные похождения, да и все те, кто бросается им навстречу или бегает за ними вслед. Я и впрямь состою на побегушках и доставляю девок пред светлые очи моего хозяина, который намеревается сделать меня своим домоправителем. Я скорее согласился бы быть nihil,{141} чем мажордомом. Эти грабители откармливают себя, своих наложниц и наложников теми кусками, которые вытаскивают из наших ртов. Но я знаю одного отпетого негодяя, что отдает в рост своему монсеньору деньги, у него же похищенные. Он у него мажордом. О обжоры, о скоты, какая жестокая вещь ваше хозяйничанье! Вы ходите в нужник при ослепительном свете факелов, а мы — по вечерам в темноте; вы пьете божественный нектар, а мы — прокисшее, перебродившее, дешевое вино; вам — отборное мясо, а нам — воловью требуху. Но куда девалась эта неуловимая Альвиджа? И какого черта кричит этот жид?ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Жид. Железный лом! Железный лом!
Россо. Хорошо бы облапошить его так, как я облапошил рыбака.
Жид. Железный лом! Железный лом!
Россо. Поди сюда, жид!
Жид. Что прикажете?
Россо. Что это за жилет?
Жид. Он принадлежал кавалеру Брандино. Взгляните, что за атлас!
Россо. Сколько стоит?
Жид. Синьор, примерьте, а потом поговорим о цене.
Россо. Хорошо сказано.
Жид. Снимите плащ. Руку проденьте сюда, вот так. Чтоб не увидеть мне никогда мессии, если он не сшит по вашей мерке! Такого атласа теперь уже не достать.
Россо. Правда?
Жид. Пусть Бог не допустит меня по субботам в синагогу, если он не сидит на вас как литой.
Россо. А теперь о цене. Если ты поступишь по чести, я куплю у тебя еще и эту монашескую рясу для одного из моих братьев, которого я держу в Арачели.
Жид. Если возьмете и рясу, я готов вам уступить. Знайте, что я состоял послушником при преподобнейшем Арачели.
Россо. Тем лучше. Только знаешь, мой брат складно сложен, и я хочу взглянуть, как эта ряса сидит на тебе, а там уж сторгуемся.
Жид. Согласен. Хочу, чтобы свои денежки вы тратили наверняка.
Россо. У тебя шнурок упал. Теперь натяни капюшон. Клянусь честью, ряса что надо!
Жид. А сукно-то одно чего стоит!
Россо. Сукно изрядное. Знаешь, ты мне нравишься, и я придумал для тебя хорошее дело.
Жид(в сторону). Только бы, зараза, не обманул.
Россо. Хочу, чтобы ты сделался христианином.
Жид. Вижу, что вам охота побалагурить. Вы верите в своего Бога, я — в своего. Если хотите купить эти вещи — одно дело, если побалагурить — другое.
Россо. Вот черт! Облагодетельствуешь вашего брата — сразу согрешишь. Разве о балагурстве идет речь? Балагурство — последнее дело.
Жид. Давайте сюда жилет!
Россо. Слушай меня внимательно. Я хочу, чтобы ты стал христианином по трем причинам.
Жид. Говорю вам, снимайте жилет.
Россо. Да слушай же меня, скотина! Если сделаешься христианином, ты в день своих крестин первым делом огребешь полную миску денег, а потом еще весь Рим сбежится поглазеть на тебя в оливовом венке, что тоже неплохо.
Жид. Вам-то хорошо зубоскалить.