Иван Премудрый

Как и что происходит в глубинах морских, сами понимаете, среди рода человеческого мало кто знает, а вот то, что по Самому Синему морю пираты и другие подобные им лихие люди не плавают, знали, и все знают. Сначала, правда давно это было, даже не все старики помнят, появились какие-то разбойники, да очень скоро сгинули куда-то, а другие так и не появились.

Старик, ну ясно дело - мужик, пока собирался с мыслями, пока рот открывал, набирал в грудь воздух, чтобы сказать, что он думает по поводу оставления деревни, Старуха отпила водички из ковшика:

– Ишь что удумал? И куда это, неизвестно куда, мы поедем? А хозяйство, что, с собой повезём, что ли?!
– похоже, до сего момента спавшие прежние таланты Старухи проснулись и принялись за дело.

– Да.
– только и сказал Старик слегка потухшим голосом, да и представлять не надо, он прекрасно знал, что сейчас может начаться.
– Мы дома останемся. Права Старуха, хозяйство, его в котомку не положишь, да и рыбу надо ловить, договор у меня с купцом знатным. Понимаешь, слово дал, а его держать надо.

Старуха одобрительно посмотрела на Старика, а Старик, оно конечно не так, но со стороны это выглядело именно так, как бы с одобрения Старухи, продолжал:

– Ты пойми царевич, не время сейчас по гостям разъезжать. Да и вам: пока приедете, пока обустроитесь, то, да сё, а тут мы под ногами путаемся. Давай так, вот зима наступит, зимой-то рыбку особо не половишь, тогда и в гости можно будет съездить. А сейчас, благодарим конечно за приглашение, но сам понимать должен, чай не маленький, нет у нас сейчас никакой возможности.

Старуха одобрительно закивала, мол целиком и полностью соглашаюсь. Царица, она уже перестала плакать, так, слезы ещё на щеках остались, но совсем чуть-чуть, посмотрела на царевича Гвидона, да так, что кому угодно понятно стало бы: согласна она со Стариком, целиком и полностью согласна. А что оставалось делать царевичу? Тоже согласиться.

– Ладно. Но зимой я за вами обязательно приеду, и тогда уж вы не отвертитесь! - это, как говорят где-то там, на Востоке, царевич Гвидон сказал, чтобы "не потерять лицо".
– А будете сопротивляться, силой заставлю!
– и засмеялся.

Ну а сами знаете, смех, он как и зевота - вещи очень заразительные, так что и секунды не прошло, а все уже смеялись.

Когда у тебя из вещей только то, что на тебе и времени на сборы совсем не требуется. Царица развела руками как бы показывая: вот она я, вся собранная. Царевич кивнул и под руку повёл было Царицу к возку:

– Стойте!
– прямо крикнула Старуха и быстрым шагом направилась к избе.

Царица, а ей кажись что ни скажи и что ни прикажи - всё едино ей. Она уже была там, далеко-далеко, за самым Синим морем. А Старик с царевичем, те только плечами пожали, мол чего это Старуха удумала? А Старуха в скором времени вышла из избы с узелком в руках. Узелок этот она протянула Царице, а та, мысленно пребывая где-то далеко разумеется ничего не поняла, лишь взглядом спросила: что это?

– Репка варёная, - торопливо начала перечислять Старуха.
– яички, хлебушек, сала кусочек, лучок...

Немая сцена, почти такая же, какая была в самом начале, повторилась. Но, вы Старуху не знаете, уж её-то никакая сцена из равновесия не выведет:

– Ещё неизвестно, как вас там примут.
– и это не смотря на стоящий почти рядом княжеский возок, начала Старуха.
– А когда при себе имеешь чем голод утолить, на душе всегда спокойнее.

– Хорошо нас примут.
– начал возражать царевич.- Приняли уже!

– Значит по дороге перекусите.
– и нет такой силы, чтобы переубедить Старуху - Дорога-то почитай не близкая.

Делать нечего, да и ноша невелика, пришлось соглашаться. Ну а потом, а потом прощались...

***

Василиса как будто заново княжеский терем увидела. И княжеский двор, тоже как будто заново. Ну сами понимаете, Черномор порядок вперемежку со страхом там навёл, так что дворовые всех званий и должностей не особото по двору шастали, почему-то Черномора и дружинников его опасались. А чего их опасаться? Они ведь никого не тронули и зла никакого не причинили, ну разве что Ивану и Матрёне Марковне, но эти, они не местные, поэтому не считается.

Никита, над теремом старший, тот как княжну Василису увидел, чуть было чувств не лишился - точь в точь, как совсем недавно Царица. Хорошо боярин Захар был рядом, подхватил. Вот и удивляйся после этого, как это события своим поведением умудряются повторять одно другое? Вообще-то оно и понятно, Никита, он почитай что княжне Василисе, что Руслану и за отца и за мать быть был, получилось так. Ну а боярин Захар, тот скорее всего и за дядьку родного,и за тётку.

Василиса, на то и княжна, не стала расспрашивать, что и как происходило в её отсутствие. Что-то сама увидела, да и почитай все горожане до княжеского терема её сопровождавшие, хоть и словом не обмолвились, очень многое ей поведали. Ну а что касаемо самого терема, Василиса решила так: захотят, сами расскажут, ну а не захотят и не надо. Да и негоже постоянно назад оглядываться и тем, что давным-давно прошло жить. Жить надо тем, что сейчас и тем, что за ним последует, а не тем, что уже было. Да и если постоянно назад оглядываться, ой как можно то, старое, призвать, а значит, по-новой пережить. А старое, прошедшее, увы, но оно не всё хорошее и радостное.

***

Для пешего путника дорога всегда длиннее, чем для конного, а всё потому, что за конного лошадь дорогу отмеряет, а пеший, он сам это делает. А с другой стороны - это очень даже хорошо, времени подумать, поразмышлять гораздо больше предоставляется. Всем известно, на печи или же на лавке гораздо лучше засыпается, чем думается. Здесь же, когда ты сам, а не лошадь своими ногами дорогу отмеряешь, не очень-то поспишь. Можно конечно, но перед этим ты место какое-нибудь уютное под кустиком выискивать начнёшь...

Вот вроде бы с Емелей до того всё понятно, что даже писать смысла нет. Пропал Емеля, да так пропал, что дальше некуда. Если не далее как сегодня утром спал он на печке, сытый и жизнью довольный, то теперь вынужден идти, пешком идти, не на печке ехать, незнамо куда. Мало того, в самом скором времени будет Емеля не посредством Щукиного волшебства сытую жизнь себе обеспечивать, а посредством рук своих, головы своей, ну и спины конечно. И ещё неизвестно насколько сытой будет жизнь-то. Хлопотная - да, а вот сытая и полная удовольствий - неизвестно. Всё это к тому, что настроение у Емели должно быть таким, что никаких матерных слов не хватит! Ан нет, настроение у него было если и не ликующим, то вполне себе хорошим, во всяком случае материться ему нисколько не хотелось. Странный народ эти люди, вроде бы, ну всё, хана, а он идёт себе и даже умудряется жизни радоваться.

А получилось, Емеля вместе с печкой, Щукиными волшебствами и здоровенными курями из бочки, за которые деньги платили, да и жизнью хоть и сытной, но бездельной, как будто рубаху со штанами с себя скинул, которые на три размера меньше были. Свободным Емеля себя почувствовал от всей этой никчёмной мути, которая пузу хоть и приятная, зато как оказалось, душой ненавидимая.

– Надо будет попросить этого дядьку Спиридона, чтобы избу пособил купить.
– не иначе размышляя вслух сказал Емеля.