Иван Премудрый

Заложить возок - дело минутное и нехитрое, сами знаете, так что совсем в скором времени, он, возок в смысле, запряжённый тройкой коней белоснежной масти, с кучером на передке, был готов проследовать, да куда угодно. Правда небольшая заминка вышла в виде разногласия. Черномор - простота душевная, вполне справедливо полагал, что царевич Гвидон поедет в том самом возке, в седле-то ни разу не сидел, а тот упёрся, верхом и хоть ты тресни. Ну что ж, хочешь, езжай верхом, только потом не жалуйся. Совсем через малое время привели царевичу коня под седлом, и всё как полагается. И тут, ей Богу, Черномор, да и не только он, слегка обалдели. Царевич Гвидон с лёгкостью вскочил в седло, да так, как будто детство и отрочество свои провёл не в бочке среди Самого Синего моря, а в степях бескрайних. Вот вам и царевич. Откуда у него это?

– Ну Алексей, рассказывай, что тут ещё?
– обратился к своему помощнику Черномор, когда возок, сопровождаемый царевичем Гвидоном, выехал с княжеского двора.

– Дворня на двух чужаков указала. Я их под стражу взял. Правда один, как спал, так и спит, даже не проснулся.

– Хорошо. С ними позже. Сейчас мне интересно с Матрёной этой, Марковной, поговорить, очень интересно. Показывай, где она?

***

– Ну, здравствуй Матрёна Марковна.

– А ты не желай, без твоих пожеланий обойдусь.

– Что так не ласково?

– Чай не с пряниками пожаловал.

– Верно мыслишь, не с пряниками.

– А раз не с пряниками, то и пожелания твои ни к чему, ни за здравие, ни за упокой.

Внешне Матрёна Марковна выглядела вполне спокойной, без вопрошающего блеска в глазах и дрожи в руках, только ответы её истеричные выдавали то, что творилось у неё на том месте, где у всех остальных людей душа располагается. И черты лица как бы стали резче, заострились. Волновалась Матрёна Марковна, сильно волновалась, хоть изо всех сил и старалась не показывать свое беспокойное состояние. Разумеется, Черномор всё это заметил, но, да наплевать ему было на её состояние, нервное или спокойное.

– Знаешь, с кем разговариваешь?

– Знаю, наслышана.

– Вот и хорошо, времени терять на знакомство не потребуется.

– А мне с тобой знакомиться вовсе и не надо, век бы тебя не видать и о тебе не слышать.

– Однако увидела, не обессудь.

– Говори, с чем пожаловал? Нечего тут песни-пляски разводить, чай, не на хороводах.

– Верно, не на хороводах. Ты уже нахороводила, на десять жизней хватит. Пришло время назад всё отматывать и возвращать, разхороводивать.
– видать Черномору понравилось только что придуманное им слово, разхороводивать, и он усмехнулся.

– А ты не смейся и не потешайся над бедной женщиной.
– по своему поняла усмешку Черномора Матрёна Марковна.
– Ты что же думаешь, раз незнатного происхождения, то и защитить меня некому?

– Некому тебя защитить Матрёна Марковна, некому.
– вздохнул, как будто пожалел её, Черномор.
– Где он, покровитель твой? Если бы он хотел тебя защитить, здесь давно бы уже битва жаркая происходила, и я с тобой не сидел бы и разговоры не разговаривал. Бросил тебя покровитель твой, Кощей Бессмертный, использовал, как ему надобно было, своё удовольствие получил и бросил. Не нужна ты ему стала, потому сейчас ничего и не происходит.

– И ничего, - не сдавалась Матрёна Марковна, хотя, видно было, черты её лица стали ещё резче.
– я и сама себя защитить в силах и состоянии.

– Ну, это ты не мне будешь рассказывать.
– опять усмехнулся Черномор.
– Глянь, в отличии от братца, смешливый.

– А я кому хочешь расскажу, и в обиду себя никому не дам. А ты, раз уж здесь появился, делай, что тебе велено. Приказано казнить, казни, если отпустить меня на все четыре стороны велено, отпускай, а разговоры твои душевные, не для меня. Не к той обратился.

– Эх, Матрёна Марковна, Матрёна Марковна.
– вздохнул Черномор.
– Дожила до возраста, когда самое время внуков нянчить, а так и не поняла, что жить надо без хозяина и не хозяйским умом, а своим.

– Можно подумать ты своим умом живёшь!
– вот она, это Матрёна Марковна так про себя подумала, спасительная зацепка, начиная с которой надо будет всю эту уверенность из Черномора выбить, а потом начать верёвки из него вить.

– Своим, Матрёна Марковна, исключительно своим.

– А Золотая Рыбка, хозяйка твоя?

– Эх, как же тебя перекорёжило, что неведомо тебе, на белом свете друзья-товарищи бывают, которые случись что, тебе помогут, и ты, если надобность возникнет, им поможешь. Жаль, Матрёна Марковна, не воспитывал тебя батюшка, не порол, как это для воспитания полагается. Смотри, что получилось!

– А ты батюшку моего не трожь! Всё правильно он делал, да и не тебе чета он.

– Ясно дело, не мне. Только я так тебе скажу, не стоят детские сопли загубленной человеческой души, не стоят, Матрёна Марковна.
– дабы показать, что дальнейший разговор никакого смысла не имеет, Черномор встал и направился к двери. И от двери. - Казнить или миловать я тебя не собираюсь, пусть это царь Салтан делает. Ему, и царству его, ты множество зла, горестей и печалей преподнесла, ему тебя и судить.

Матрёна Марковна ожидала и была готова ко всему, вплоть до того, что прямо сейчас выведут её куда-нибудь на задний двор и срубят голову, или же повесят на ближайшей осине. Но чтобы отправить её на суд к царю Салтану этого она даже в мыслях не держала, не думала в эту сторону, а значит не была готова к такому развитию событий. И хоть приговор царя Салтана был ей уже ясен и понятен, не очень она-то и боялась смерти в любом её проявлении, сам суд представляла себе с содроганием.

Черномор вышел и прикрыл за собой дверь. Бежать?! Не в том дело, куда и как?! Ясно дело, за дверью стража приставлена и пройти мимо неё, или даже с боем прорваться никак невозможно. Всё-таки загадочный он, человек: наверное в первый раз, с детства, Матрёна Марковна расплакалась.

***

– Алексей, где эти чужаки? Давай, веди.
– Черномор присел на одну из лавочек во дворе.
– Посмотрим, что за народ, поговорим.

Команда, не самому же Алексею за чужаками идти, хоть младший, а командир, и двое воинов отправились за Матрёнихой и Емелей.

Привели. Матрёниха, та хоть и старалась держать себя так, как будто ничего не произошло, как будто у неё о соседкиной жизни сейчас спрашивать будут. Правда получалось это у неё очень даже неважно, потому что она не знала и не могла догадаться, почему и за что оказалась под стражей? Ну а Емеля, тот вёл себя вполне нормально и естественно, потому что только проснулся, вернее, разбудили. Он тоже хоть ничего не понимал, пока ещё, но уверенности в нём было, хоть отбавляй - знамо дело, Щука, она завсегда на помощь придёт.

Емеля и Матрёниха искоса посмотрели друг на друга изо всех сил изображая будто совершенно незнакомы. А оно не в первый раз такое произошло. Когда Матрёниха поселилась на княжеском дворе и в первый раз увидела Емелю, она нисколько не удивилась. Будучи женщиной от природы любопытной, и слава первой деревенской сплетницы тому в подтверждение, Матрёниха не была глупой женщиной, ну разве что исключительно по женски, поэтому сразу догадалась, куда делся и запропастился Емеля, да ещё вместе с печкой. Ну сами посудите, это же кем надо быть, чтобы отправиться неизвестно куда и неизвестно зачем, да ещё на печке, когда дома сыр с маслом в сметане утонули? Когда делать ничего не надо и никто не заставляет, плюс беспробудная Емелина лень. И к тому же те самые двое всадников, которые неизвестно откуда в деревню пожаловали. Ведь деревня, она и есть деревня, ничего не скроешь. Ну а Емеля сторонился, вернее делал вид, что знать не знает, кто такая эта женщина из самого простого чувства своей безопасности - на всякий случай. Народ же, он хоть на базаре, хоть на княжеском дворе, всё равно одинаковый. Увидят что знакомцы, сразу же Матрёниху начнут вопросами терзать и расспрашивать, уж больно загадочный он, Емеля этот - на княжеском дворе живёт, а чем занимается, никто не знает. Ну а Матрёниха, это Емеле было очень хорошо известно, может такого про него рассказать, что кошки от страха прятаться начнут.