Изъ Москвы с любовью. Том 2

Вот ведь… И не отвертишься. Впрочем, в отличие от всё больше краснеющей Маши, я понимал, что этот вопрос сейчас, да в исполнении Строгановой — подарок небес. Ибо это абсолютно бесплатная точка вброса информации в местный бомонд. Мы должны контролировать и возглавлять, а не отрицать и не в коем случае не «морозиться».

— Что-что, взяли и поцеловались! — произнёс я, сразу беря винтовку на перехват, и в штыковую. Машка, не ожидавшая такого, аж глаза вылупила. — На нас же камеры смотрели, все дела. Как мы могли людей разочаровать? — Да, Машуль, отрицать или оправдываться — заведомо проигрышная стратегия. Я это говорил вчера на семейном совете, и с тех пор ничего не изменилось. Но надо брать командование в инфовойне в свои руки — я к такой грязи привычный, пользуюсь опытом Альтер-эго, а вот местные, а Маша — местная, могут наломать дров.

— Так вы знали, что вас снимают? — удивлённо распахнула глаза старшая сестра Гены.

Маша снова попыталась что-то ответить, но я опередил, для верности останавливающее вскинув руку:

— Люб, там на башнях снайперы вообще-то. Всегда, по боевому распорядку. Засекли оборудование — фотообъектив отблеск даёт, в каких-то лучах светится. Не совсем понял механику, но отблеск линзы легко ловится, тем более напротив не «зелёнка», а пустынная утренняя рассветная набережная. Так на войне снайперов по блеску линз вычисляют, потому они свою оптику сажей замазывают, или ещё чем-то. — А это чистая правда — память Альтер-эго подсказывала… Правда, не знаю, как здесь, но если физически возможно — можно и блефануть. — А репортёры сугубо гражданские, первая же попытка навести на кремль линзу с такого смешного расстояния… И спалились сразу. Наспредупредили, и я предложил сделать показательные выступления, раз народ требует.

— А зачем? — Это общий вопрос, читаемый на всех лицах.

— Инфоповод. Пусть лучше в народе говорят о том, что надо нам. Обсуждают тему, которую мы сами запустили и развитие которой контролируем. А под шумок этого инфошума, обсуждения нас с Машей, мама с Олей творят какие-то свои нам неведомые дела. В полной тишине. Не знаю, против кого сейчас работают — сюрприз будет, но считаю, раз шум поднялся, то мы достигли цели.

— Как интересно! Хороший подход, — озадаченно потянула Строганова, и обалдевшей от такой простой истины была не только она. — Но, знаешь, немного опасный. Если б я вас много лет не знала, я б засомневалась и поверила, что между вами страсть. И многие поверят, кто не знает.

— Да плевать на них! — А это очнулась и поддержала меня сестрёнка. — Если мама благодаря этому поднесёт фигуру к какому-нибудь враждебному роду и пригрозит снести ею черепушку — это того стоит. О нас всё равно что-то будут говорить, придумывать. Лен, мы с младенчества вместе спим! Думаешь, я не знаю, как это преподносят в разговорах? А тут им хоть придумывать не надо — нашу же версию и будут обсуждать.

Моя школа! Я накрутил сестрёнку вчера. Есть смысл гордиться.

— Ну, если для вас это ничего не значит, чисто политика… — попыталась развить тему Милославская — но от этой мы хотя бы ожидали подлянки. Я перебил:

— Информационная война!

— Что?

— Это не политика, а информационная война.

— Ну да, — кивнула Катя. — Если для вас это всего лишь политика и информационная война… Просим на бис!

Стервочка похлопала, и некоторые её поддержали. Включая Строганову. Но вот княжны на этот раз перегибать не стали, а Варя нахмурилась — поняла, что ей от Маши, как все отвернутся, за подставу перепадёт на орехи — так сестрёнка на неё зыркнула. Но выжидающие мордашки были у всех, даже кто не хлопал.

— Маш, народ просит. Выступим на бис? — это я повернулся к сестрёнке.

Меня немного развезло, но она последний час, на спиртное не налегала. Выволочка от Жени подействовала. Потому соображала хорошо.

— А давай! Чего хочет народ — того хочет бог.

В оригинале как-то не так, но я не мог вспомнить, как правильно. Маша же подалась вперёд, и… Нет, на колени не пересела, но была близка, как никогда. И поцелуй с нею вышел… Красивый! Просто отпадный. Но… Не романтический. Как актёры целуются на съёмках фильма, а после отбоя камеры забывают друг о друге. При этом зрителю кажется, что в кадре между их персонажами химия высшего порядка, а на деле они могут друг друга ненавидеть. С ненавистью не наш вариант, но химии тут точно нет, и народ это как ни странно почувствовал — жидкие вышли аплодисменты.

— Кать, — повернулся я к Милославской, когда Маша отстранилась, — это неофициальная просьба, но официально вам никто ничего не скажет. Считаю, это здорово, что у вас с Машей есть личный приватный канал для связи.

Сделал многозначительную паузу. Катя прониклась и напряглась.

— Короче, в следующий раз снайперы при любом блике будут стрелять на поражение. Новая инструкция-циркуляр по дружине. Вашим журналистам и конкретно Тулиной повезло, что была ночь, точнее утро, и оперативная не решилась брать на себя ответственность за устранение ваших репортёров. А остальные, кто выше её, спали, и будить их она тоже не решилась. Но в следующий раз…

— А разве они наши? — нахмурилась девушка.

— Кать, давай без галстуков? — Я устало нахмурился. — Я сказал — ты услышала, а кто номинально в чьей вертикали подчинения — мне в сортах говна ковыряться недосуг. И да, ата-тай им всё равно будет, и я не рекомендую за них вписываться любой ценой — и вам перепадёт. СЕЙЧАС всё будет очень серьёзно.

Пусть потом не говорят, что это война без предупреждения. И да, лишь бы мама выдержала давление и дожала.

— Я услышала, — склонила голову Катя. — Передам.

Тем временем Романовская свалила. Не в закат, но, учитывая, что через минуту за ней в сторону туалета последовали обе княжны — и такой адрес направления возможен.

— Маш, проконтролируй, чтоб не убили, — попросил я сестрёнку.

— А чего сразу я? — нахмурилась она. Не может простить, что заставил целоваться?

— А кто? Мы тут — власть. Даже Зайки всего лишь наша охрана. А вот власть — только ты, я и Женя, и Женя вмешается, только когда там будет труп. А я бы не хотел до этого доводить.

— Хорошо. Но пошли вместе? Твои юбки — твои разборки. Я только разниму.

Не поспоришь! Согласен.

— Я с вами! — А это следом за нами и хвостиками-Зайками вскочила и хозяйка вечера.

Успели. Романовская сидела на коленях, обхватив голову. Лицо в крови, волосы подпалены, платье порвано. Долгорукая и Вяземская с двух сторон её мутузили, в рукопашную, но фигуры по туалету до этого летали: ближайшие кабинки были повреждены, пробиты дырки в стенках и дверцах. И несколько плиток в кафеле несущей стены были треснуты, а часть обуглена. Платье на Вяземской сверху к поясу разорвано, из-под лохмотьев проступала грудка в симпатичном лифе. Его там можно и не носить, но девочкам в её возрасте слишком сильно хочется создавать объём. Лицо Долгорукой тоже окровавлено, да и платье порвано, просто разодран не так бросающийся в глаза подол. Симпатичные у неё ножки!

— Сучки, что творите? — Злая-презлая Маша, да ещё не совсем трезвая, это что-то. Она даже руки не распускала — два расходящихся взмаха ладонями, и обе княжны отлетели в разные стороны — одна спиной врезалась в стену, другая упала на пол в метре от нас. Я теперь вижу фигуры, и её «толчок» это нечто, чем можно по кузнечной наковальне шарахать вместо пресса. И это она сдерживалась!

Следом за нами в туалет ворвались две охранницы клуба, Аня, видно и позвавшая их по дороге жестами, а ещё чуть позже забежала испуганная и взмыленная младшая боярыня Суслова, которая «мама Гульнара».