Изыди

Решаясь жениться, Борька сразу обдумывал, как он будет разводиться, если жена окажется слишком осторожной и на его просьбы родить станет долго и нудно высказывать ему, что сначала надо поднять материальный уровень. Так было и с первым браком, отмеченным прерванной беременностью супруги, и с последующими. Первая матримония плавно свернулась через два года, и Борис снова пришёл на родной судостроительный, откуда уходил в двухкомнатную с отдельным туалетом. Снова знакомая комендантша заселила его в ту же холостяцкую келью на четыре койки. Две койки приятель делил с молодым парнем, только что отслужившим срочную, остальные две были свободны.

Борис уломал комендантшу, чтобы та никого не подселяла, и на двух запасных удобно располагались я и гости женского пола. В этой комнате нами было выпито цистерна водки, сто бочек пива, и бутылка ликёра "Аdvokaat". Водка - разная: хорошая и плохая, дорогая и не очень. Пиво - почти всегда одно и то же, и всегда свежее: из местного кафе напротив общаги. И только ликёр оказался полным дерьмом, тягучим и сладким, как сгущённое молоко, смешанное со спиртом. Он был похож на вязкую биологическую кашицу - такую, какая бывает после очень длительного мужского воздержания. Одной бутылки "Аdvokaata" хватило, чтобы навсегда исключить этот ликёр из нашего алкогольного меню.

Поиски отдельной квартиры Борис не прекращал ни на день. А кто ищет, тот найдёт, - известно. Очередную мечту Борис нашёл в таёжном селе. Я долго отказывался от приглашения навестить его, но он надоел мне звонками, благо они были у него бесплатные, и приехал. "Харлей"21 благополучно домчал меня до этого села. Там жили сплошь соотечественники Бориса, а ещё царили скука и безработица и, как следствие, безделье и пьянство. Молодые девчонки поголовно сожительствовали с пенсионерами, потому что те были единственные, кто имел стабильный источник финансирования девчоночьих ласк.

Местная детвора - семь-восемь мальчишек - бежала за мной по центральной и единственной улице, пока я медленно катил к добротному дому - сельскому клубу, где меня поджидал Борис. Ватага встретила меня ещё на въезде в село и с возбужденными криками сопровождала до места парковки возле клуба. Кто-то из этой стайки оторвал таки с моего "Fat boy"22 никелированную табличку с названием (понравились крылышки). Борис сказал, что знает, кто это сделал: бегает тут, мол, один с молотком и стамеской, у него не все дома, он умственно отсталый. "Я знаю таких", - сказал я, уточнив, что в Европе этих детей называют детьми весёлого ужина. Борис ответил, что здесь такие ужины каждый день, и посоветовал, чтобы я присмотрел за своим мотоциклом. "Твой мотоцикл, - объяснил приятель, - для местных детей всё равно что инопланетный корабль, приземлившийся среди африканских бушменов". Я почувствовал себя цирковым львом Бонифацием, приехавшим на каникулы, и со страхом ожидал, что мне придётся развлекать местную детвору.

– Организую землячество. Там много наших, - сказал Борис.

Сказал - сделал. Землячество было создано из бывших переселенцев, поселенцев и ссыльных. Клуб совмещал в себе не только культурную, но и административную власть, скромно ютившуюся в пристройке сбоку, и потому на фасаде висели две таблички. На одной, чёрного цвета, подчеркнуто строго значилось: "Глава поселкового совета". На второй, красной, - "Общество российско-украинской дружбы". Наличие в селе представителей братского народа дублировалось большими зелёными буквами, вырезанными из дерева и прибитыми над крыльцом: "Украинское землячество". Клуб состоял из просторного фойе с небольшим закутком в конце зала, где жил Борис. На одной стене висели новогодние гирлянды, зажигавшиеся один раз в году, на другой - какой-то мудрёный телефонный аппарат, обеспечивавший связь с внешним миром, в том числе, и междугороднюю, которую Боря продавал по установленной им самим таксе. Фойе одновременно было и сценой. Днём на ней певческий коллектив женщин далеко забальзаковского возраста, опять же, организованный энтузиастом-завклубом, "спевал" на "ридной мове" и причудливом диалекте, похожем на смесь волжского оканья и ростовского гыканья, "Червону Руту" и "Пчёлушку", а вечером фойе служило танцплощадкой, на которой устраивались дискотеки. Раз в неделю, по субботам, на них отплясывало человек двадцать женского пола - от тринадцати до сорока. Где-то среди этой двадцатки Борис и нашёл себе вторую жену.

В своё время электрификация обошла село стороной, но лампочки Ильича в домах были. На подъезде к селу я не увидел линий электропередач - лишь несколько столбов вдоль улицы.

Борис внёс ясность:

– В клубе дизель-генератор стоит. Солярку завозят один раз в месяц- приходится экономить. Я включаю его три раза в неделю по будням - по три часа в сутки, по субботам - с семи вечера и до полуночи, и ещё, если вдруг кто-то умрёт.

"Ага, это чтобы точно знать: жив или все же нет", - смекнул я.

– Я тут присмотрел одну. Молодая. Её деда сослали сюда после войны. Жену он себе здесь нашёл из местных. Как и я. Вечером на танцах покажу - уникальный экземпляр!

– Хорошо, посмотрим, - согласился я и почувствовал себя ведущим на аукционе по распродаже редких животных.
– А ты единственный претендент?

– Обиж-а-а-а-ешь, - протянул Борис, - я всё-таки завклубом.

Вечером на танцах представилась возможность оценить выбранную невесту. Она оказалась стройна, черна, красива, и имя такое же "округлое", как и её формы. Я поднял вверх большой палец: четвёртый номер - удовольствие на все времена. Пусть себе женится. Одобрено.

Ночью спать не пришлось. Я проснулся от яркого света. Часы показывали три часа тридцать минут.

Провожая меня утром, Боря сообщил о своём решении:

– Через месяц в сельсовете зарегистрируемся. Спасибо за Орысю. Рад, что тебе она тоже понравилась.

– Мне-то что - тебе жить. Кстати, где обитать будете?

– Бабка моей невесты умерла сегодня ночью - теперь весь дом свободный. Туда и переселюсь.

В это село со смешным названием Могоша я больше не приезжал. Зачем? Борис нашёл там свою очередную мечту и "реализовал" её. Как долго приятель продержится, и что мне до чужой мечты? Свою мечту я должен найти сам.

Я в офисе и снова пишу. На улице весна, и у меня новый всплеск писательского зуда. Отклики на эссе не дают покоя, они как катализатор этого зуда. Дома не пишется, в моей квартире нет Пегасика. Пегасик - маленькая статуэтка в виде коня с крыльями, который стоит у меня на столе. Мордой он повернут к входу и подмигивает клиентам, подвешивая "орденов": мол, не бойтесь, вы под защитой самого отзывчивого, немного ленивого, иногда умного, иногда нет, но в целом компетентного адвоката. Пегасик мне нравится, у него внимательный взгляд, которым он таращится на хозяина. Когда случаются затруднения со стилем, я поворачиваю Пегасика к себе лицом - его взгляд становится насмешливым, и нужные слова всплывают сами собой. Результат не заставляет себя ждать: мои жалобы и ходатайства становятся похожими на законопроекты об очередной судебной реформе. Я так увлечён, что звонок на сотовый с неизвестного номера раздражает, он сбивает с нужной мысли, сюжет обрывается на самой интересной. Потом долго буду вспоминать, какая мысль должна быть следующей. Кому я понадобился? Сегодня воскресенье.

– Слушаю, - отвечаю на звонок.

– Мне нужен адвокат. Моего мужа задержали за взятку, - раздаётся в трубке женский голос.
– Вы можете приехать? Но это по уголовному делу.

Ясно! Именно такими делами мы и занимаемся.

– Вы в каком отделении полиции?
– интересуюсь.
– Уже еду.

Звонок позвал в дорогу. Процесс "сбора" взяток, аки у пчёл мёда, не прекращается и в выходные, и я с сожалением бросаю начатое эссе.

... Как там Боря в своей Могоше? Часто ли по ночам включает свет? Тот ещё придурок! Что он забыл в этом медвежьем углу? Кстати, о придурках: что-то давненько они не приходили. Оно, конечно, и, слава Богу, но жизнь без них немного скучна. Я не согласен с Витькой Ромашко насчёт адвокатов: писатели - вот кто настоящие слуги дьявола! Но, как говорится, стоит только подумать...

Женщина вошла нерешительно, из двери показалась только её голова. Осмотрела глазами кабинет и молча уставилась на меня. Немного помолчав, робко спросила:

– К вам можно?

– Входите, не стойте в дверях.

– Здравствуйте, - вошла она уже вся целиком, уже уверенно. Медленно проследовала ко мне и встала возле стола.

– Я дочь репрессированных родителей, мне шестьдесят семь. Родителей арестовали, а меня отправили в детдом. Мы жили в квартире, её отняли у нас.
– И женщина назвала дом сталинской постройки в исторической части города, известный в городе как генеральский. Знакомая директриса-риелторша говорила, что там двухуровневые квартиры и четырёхметровые потолки.