Изыди
Шрифт:
Первое крымское утро. Солнце коснулось пяток, нагрело, разбудило - хорошо! В суд мне только в понедельник, впереди два выходных. В понедельник поеду знакомиться с гражданским делом. Местная судья с русско-украинской фамилией Кошка подарила дом деда Бориса каким-то дальним родственникам. Подарила не в буквальном смысле слова - вынесла решение. О нём мы с Борисом узнали, когда вступили в переписку с прокуратурой, а потом и с канцелярией суда, куда я направил первые запросы.
Дверь из моей комнаты выходила на длинный спуск с множеством ступенек. С одной стороны лестницы была каменная кладка в человеческий рост, с другой - небольшие кусты. Лестница уходила круто вниз, петляла и выводила к центру курортного посёлка. Центром считались небольшая площадь, рынок и автостанция, от которой каждый час
Из кафе на всю площадь распространялся такой аромат свежесваренного кофе, что я не удержался и зашёл. Посетителей утром было немного. За одним столиком сидела молодая пара: парень и девушка осторожно прихлёбывали из чашек дымящийся кофе. За другим, в углу, расположились двое крепких парней, оба лет сорока на вид. Перед ними на столе стояли четыре литровых бокала: два пустых и два полных. Из последних, откинувшись назад на плетёных стульях, парни потягивали светлое пиво. Рядом с бокалами высилась горка хитиновых несъедобных остатков от международной закуски. В отличие от супругов за соседним столиком, поглощённых собой, парни были слишком колоритны, чтобы с ними не заговорить.
– Откуда, мужики? Какой род войск?
– спросил я, предположив, что они военные.
После некоторого молчания одних их них оценивающе на меня посмотрел и, представившись Борисом, ответил:
– Подводный флот. Мурманск. Миноносец, который бывший "Хабаровск".
– О, символично. А я из самого Хабаровска, - обрадовался я, как будто встретил земляков.
– В гости или на отдых?
– Мы родом из Севастополя. Сначала там же и служили, а потом по контракту в Мурманске. Пятнадцать лет дома не были.
– Ясное дело, служба, - понимающе прокомментировал я.
– Нет, - тут же прервал меня Борис.
– Потому что Украина.
Перекинувшись с ними ещё парой фраз по поводу долгожданного воссоединения и пожелав морякам удачи, я попрощался.
– Яркого солнца, тёплого моря, - бросил я подводникам, выходя из "хаты". Те лениво кивнули. Пиво с раками расслабляет. Особенно на родине.
От нечего делать я не спеша поплелся к рынку. Там молодой кавказец предложил мне красный ялтинский лук, а персиков у него не оказалось. Парень убеждал, что этот лук сладкий, почти как пэрсик. Он был очень настойчив. Но я купил чёрно-синего инжира, у колоритного старика. Его голос показался мне знакомым. Где-то я его уже слышал.
– А персиков у вас нет?
– спросил я его.
– Персиков?
– Старик удивлённо посмотрел на меня, как будто я должен был знать, что эти фрукты он не продаёт.
– Да, персиков. Меня просили привезти. Мне сказали, что крымские персики самые вкусные.
– У меня только инжир. Я продаю его уже двадцать лет. У меня собственный небольшой сад.
"Странный старик. И голос знакомый", - подумал я. Такой же голос был у нашего доцента на кафедре в универе. Я поймал себя на мысли, что хочу окликнуть его по имени.
У черноглазой товарки я купил только что испечённого кукурузного хлеба, а потом мне захотелось погрузиться в волны Чёрного моря. Море плескалось рядом, оно ждало меня, и я не мог отказать ему в визите.
Переполненный ощущениями свободы и счастья - пусть даже временного, пусть на час, но моего, безграничного, - я решительно двинул по направлению стрелки. Она указывала путь к пляжу.
Через пятьдесят метров мне открылся небольшой участок берега, узкая полоска мелких серо-бурых камней, упиравшаяся в бетонную стену. Спуск по ржавой зазубренной лестнице слегка поубавил утреннего желания вкусить крымского счастья. Ещё не убранные водоросли после отлива издавали лёгкое зловоние. Пара-тройка любителей раннего загара нежились на белых пластиковых лежаках.
Я расположился с краю пляжа, растянув свои вылинявшие джинсы на крупной гальке и, выбрав
каменья помельче, улёгся, подставив спину крымскому солнцу. Скоро пляж наполнился разным народом, среди которого преобладали молодые беременные женщины и мамки с детьми от года до пяти. Они облепили меня и слева, и справа, причём устраивались долго. Процесс воспитания при этом не прерывался ни на минуту:– Купаться только возле берега!
– Надень панамку!
– А ну, вылазь, вода ещё холодная!
– Не трогай пиписку!
Последнее относилось исключительно к мальчикам, которые трогали, несмотря не запреты. Крики мамаш над самым ухом я терпел недолго. Уже через двадцать минут я, снявшись с якоря, убрался из этого импровизированного детского сада. Но оказалось, что дети были мне только в помощь, иначе я бы сгорел с первого же раза. Это я понял вечером.
Подниматься наверх по длинной лестнице после пляжного отдыха оказалось труднее, чем спускаться. Возле двери моего номера на каменной стене сидела кошка, настолько ушастая, что её "локаторы" были видны издалека. Подойдя ближе, я рассмотрел её. Кошка на моё приближение никак не отреагировала, даже не пошевелилась. "Странное животное", - подумал я. Подойдя к ней почти вплотную, я увидел, что с одного бока она изуродована. Один глаз отсутствовал (на его месте зияла впадина), а треугольная морда походила на сдувшийся шарик. Левая лапа оказалась перебитой - я это понял, когда кошка всё-таки встала и повернулась ко мне зрячим глазом. Профиль моей гостьи со стороны уцелевшего глаза выглядел довольно благородно, и я нашёл животное даже симпатичным.
– Привет, Мальвина. Давай знакомиться?
Кошка живо откликнулась на приветствие, потянулась и приблизилась почти к моему носу. От неожиданности я оторопел, не ожидая такого скорого согласия. Но отступать было некуда, и я понял, что животное придётся брать на содержание. А раз так, вынужден был бросить ей пару кусков ещё тёплой лепёшки. Кошка набросилась на неё, как будто ничего вкуснее кукурузного хлеба никогда не ела. Она проглотила два куска так, что я и не заметил. Отломил ещё пару кусков - та же картина: реакция мгновенная.
Проглоченные куски оказались этой Мальвине на один зуб. Я повернулся, чтобы открыть дверь, но тут кошка издала тонюсенький звук - высоким тембром, и ничего общего не имевший с мяуканьем.
Я повернулся, чтобы дать ей добавки, и она снова издала свою просьбу, раскрыв пасть. И я всё понял: у неё вообще нет передних зубов, дёсны - гладкие, как у беззубой старухи, потерявшей во сне свои зубные протезы. Я устыдился своей высокомерной благотворительности.
– Окей, дорогая, жди меня здесь, я принесу тебе что-нибудь подходящего для твоих оставшихся зубов. И извини.
Мальвина всегда была голодна, и потому кушала хорошо. Всё, что я ел сам, шло в пищу и ей. Бюджет мне пришлось разделить на пару с моей подругой. Окно комнаты выходило на другую сторону стены, а между стеной и окном зияло небольшое пространство, куда я скидывал остатки еды: кусочки курицы, лапшу, тушёные овощи. Мальвина не была избалованной и не привередничала - ела всё.
Очень скоро кошачья молва каким-то непостижимым образом донесла до других представителей хвостатого племени о щедром постояльце. Уже на следующее утро под моим окном рядом с Мальвиной нарисовалась и уставилась глазами вверх ещё одна усатая морда из серии "Таити не предлагать - местная кормёжка меня вполне устраивает". Котяра был рыжего окраса и, конечно же, хитрый, что прямо читалось на его треугольной морде. У него были такие же огромные уши, как и у Мальвины. "От одного производителя", - понял я. И оказался в затруднении. Брать на свой кошт дополнительную кошачью единицу не хотелось. Даже не из-за экономии ресурсов - сборище местных котов грозило бессонными ночами. Невесёлая перспектива. Помогла Мальвина, чем очень удивила. Смирившись с тем, что прогнать нахлебника не удастся, я бросил вниз несколько кусков варёной курицы. Когда Рыжий попытался присоединиться к трапезе, Мальвина осадила его злобным шипением. Рыжий трусливо попятился и смылся восвояси, а курятина тут же исчезла в утробе Мальвины. И только тогда я увидел, что кошка беременна: "Ах, вон оно что!" Так я догадался о причине её всеядности. Мальвина хорошо заботилась о своём потомстве.