Изыди

Закон разбитых яиц никак не хотел срабатывать, тщетные попытки друга оставить след в этом мире как будто опровергали Гегеля. Придуманный им закон в случае с Борькой не действовал, несмотря на отчаянные усилия реинкарнированного народного философа, и, соответственно, не мог удержать его в браке. Здесь Гегель оказался бессилен, потому что у моего приятеля имелся свой закон. Свобода для него была не только осознанной, но и безусловной необходимостью. Закон Гегеля проделывал финт, превращаясь в свою противоположность, - следующий был за Борисом. Для достижения новизны сочетание двух законов у него приводило к конфликту и несовместимости их друг с другом. И я, конечно, свыкся с тем, что все жалобы несостоявшегося отца выслушивать приходилось исключительно мне.

Именно тогда я захотел найти Жанну. Если бы я женился на ней, она была бы благодарна по гроб жизни. Но смог бы я привести её в дом своей мечты? Неизвестно. Чувствую только, что с ней стал бы или алкоголиком, или импотентом.

Я узнал, что окна в доме у Орыси сияли такой же девственной белизной, как и простыни у Киры. И Орыся страдала той же маниакальной страстью к чистоте. Боря говорил, что окна у неё на первом месте.

– Она говорит, что окна - это прорыв в бесконечность, а на самом деле чистые окна - всего лишь объективный взгляд на окружающую жизнь, - объясняет Борис. Его рассказ я выслушиваю по телефону, включив громкость, со стаканчиком виски в руке. Я снова ребе.

– Между прочим, - продолжает друг, - Орыся любит искусство во всех его проявлениях. Знаешь, как она поёт? И Блока любит, он её любимый поэт.

– Тогда у неё должен быть и любимый композитор, - шучу я.

– Ты угадал, Крюк. Без композитора никак. Это Бетховен.

– А детей она тебе будет от кого рожать: от Блока или от Бетховена?
– продолжил я шутить и подумал, что если бы Борька был рядом, мне пришлось бы отодвинуться, как всегда, на безопасное расстояние.

– Ха-ха! Ценю. От меня, конечно. Знаешь, старик, я понял, как искусство влияет на рождаемость: никак.
– Голос Бориса в телефоне становился всё более задумчивым, и я понимал, что дело идёт к разводу.

Я был уверен, что с чистотой окон это связано напрямую. Чем чище становились окна, тем, по закону обратной пропорциональности, будущее со второй женой у приятеля затуманивалось всё больше. Когда я сказал Борьке, чтобы он не обижался и не считал меня медиумом, он успокоил и снял с меня ответственность. Он ответил, что и без меня принял решение. В вымытых до блеска окнах он видел то же, что слышал я в его голосе: снова наступал очередной приступ свободы и независимости. Закон свободы неумолимо должен сменить закон новизны во второй раз.

После первых Борькиных неудач стать отцом моя зависть к его успехам у женщин пошла на убыль, а потом и вовсе сошла на нет. Представив, как кувыркается в пелёнках папаша Борис, вдыхая запахи детских испражнений и сырости, я подумал, что работа на износ стиральной машины ради чистоты домашнего белья была бы меньшим злом по сравнению с ежедневной борьбой за чистоту окон. Кому-то для счастья надо послушать марш Мендельсона, кому-то достаточно посидеть с удочкой на берегу тихой речки и поймать какого-нибудь кошёрного представителя речной фауны, а кому-то необходимо обязательно найти грамотного и честного адвоката, припрятав в кармане справку с диагнозом. Как я это понимаю! Смысл не в пойманном карасике. Всё, чего в такие минуты хочется, - обрести чуточку счастья, пусть оно и будет скользким, в речной тине и намного меньше размаха собственных рук. Вот и мне хочется такого же: улучив момент, уединиться в своём кабинете, небольшом, три на три, из окна которого виден лес, а перед ним огромный луг, утопающий в лучах яркого солнечного света, и писать, писать... Но кабинета с окном, впускающим солнце, у меня нет, а есть только мечта, уменьшенная уже до минимума. Но тут я, пожалуй, и остановлюсь, а то недолго и до чума с вигвамом докатиться. А потом предложат пещеру: типа чем не кабинет - пиши, писатель! И будет трудно обосновать, почему я отказываюсь. Я буду нелогичен.

– О окна! О простыни! Вот ты скажи: мне всю жизнь работать только на моющие средства?

Телефон добросовестно и без искажений передавал жалобы Бориса.

– В заявлении напишешь, что весь семейный доход поглощали стиральные порошки, - сыронизировал я.

Пример Борьки Калашникова только отвращал меня от мысли связать себя узами брака. Это всё равно что довольствоваться ежедневной тарелкой овсянки на воде, вместо того чтобы добавить в неё немного масла. Мне непонятен интерес идти от мечты к мечте с шагом в два года, чтобы убедиться, что это подделка. И в то время как я только ещё представлял у себя в голове свою мечту, приятель, по закону больших чисел, находил новые грабли.

– Женщине можно простить всё, если она красивая, - расписывал Борька достоинства третьей жены. Он говорил, что других у неё нет. Но есть квартира на шестом этаже.
– Представляешь, Крюк, там есть лифт, потому как если дом выше пяти этажей, то по закону полагаются лифты.

Лифт как мотивация жениться всегда серьёзный аргумент. Лифт для Бориса был гондолой, в которой он взмывал к новому счастью.

– Иногда мне хочется её убить. А потом расколотить всю её посуду. Зачем нужна посуда, если жена не готовит?
– жаловался друг.

– Тогда оставь посуду в покое. Пусть её колотит следующий. А, может, её закодировать? Или лаской как-нибудь? Что-то же можно сделать?
– пытался усовестить я Бориса. Но в ответ услышал притчу, очень смахивавшую на евангелистский апокриф:

– Хочешь притчу...

– Небось, сам сочинил?

– Ну, как тебе сказать...

– Да уж давай, не скромничай...
– подбодрил я друга.

– Ну так вот:

... И говорил Иисус ученикам своим:

– Была у одного мужа жена сильно пьющая, и муж бил её за это. И у другого была жена, тоже пьющая. Но был второй муж со своей женой ласков и добр.

И спрашивал Иисус учеников своих:

– Чьи результаты оказались лучше: первого мужа или второго? У которого из них перестала жена быть пьющей?

– У второго, у второго мужа жена перестала быть пьющей, - наперебой отвечали ученики.

– Истинно говорю вам: у обоих мужей оставались жёны пьющими, ибо женский алкоголизм не лечится.

– Что же делать мужьям, у которых жёны пьющие? Кто излечит от пристрастия, затуманивающего разум их и иссушающего тела их? Что поможет мужьям, терпящих недуг жён своих?
– засыпали Иисуса вопросами ученики.

И отвечал им Иисус:

– Чудо только поможет им.

И вскричали тогда ученики:

– Чуда, чуда сотвори, Спаситель!..

Евангелие от Бориса навело меня на грустные размышления. Впрочем, апокрифы всегда грустнее канонов.

– Значит, ты не дождался чуда?
– спросил я приятеля.

– Какого ещё чуда?! Ты сам-то веришь? Любое чудо есть дело рук человеческих. Нарколога не получилось из Иисуса, а из меня тем более. Жить, как врач с пациентом, выдавая себя за исцелителя женской души, контролируя слова, это не по мне. Ни пошутить, ни выпить. Чуть что - слёзы и обвинения в бесчувственности. И вообще, гадом буду, но в семье пить должен кто-то один.

Калаш мужественно переносил семейные тяготы. Колотил свою третью нечасто, только в случаях перебора дозы. Я сполна наелся его жалоб: как утром Ирина просыпалась с единственной целью найти в холодильнике любую жидкость, как снова приводила себя во вчерашнее состояние, как после этого пускалась в длительные и бесплодные разговоры. А на законные намеки "а перекусить?" бедный глава семьи получал искреннее недоумение:

– Как, разве ты не знаешь, что вчера на солнце была повышенная активность?