Изыди

Глава десятая

Юриспруденция, однако

К юмору судейских я до сих пор не могу привыкнуть, но отношусь к нему с пониманием. А мой слабый желудок понимает судейский юмор ещё лучше и с трудом сдерживается, чтобы не отозваться на него.

– А когда мы будем выступать?
– тихо и робко звучит жалобный голос адвоката, после того как, заждавшись своей очереди, один из защитников решает напомнить председательствующему, что пора заканчивать выяснение процедурных вопросов "с разных точек зрения".

Судья пустился в рассуждения на тему "А кто тут у нас что заявляет? Мы сейчас рассмотрим с разных точек зрения" и якобы забыл, что в деле участвует ещё и сторона защиты.

– Сегодня вечером на городской набережной фестиваль самодеятельной песни намечается. Вот там и выступите, - пытается шуткой сгладить судья возмущение адвоката.
– Вы же к нам из города В. приехали? Вот и покажите, что умеете.

С юмором судья. Совсем не похож на коллег в городе В.

– А я Вам отвод заявляю, - набирается храбрости заезжий адвокат, недоумённо посматривая на своих товарищей из местных.

– Потом, потом. Вы пока себе пометки делайте. Потом рассмотрим, - как ни в чём не бывало продолжает судья. Хорошая шутка правосудию не помеха.

Представитель защиты дуреет от такого бесцеремонного обращения с буквой закона и отвечает тем же:

– Пометки у меня дома кот делает. Я Вам отвод заявляю. Извольте, Ваша честь, уйти в совещательную комнату для рассмотрения.

Его "извольте" звучит почти как "выйдите вон", что, впрочем, лучше, чем "идите на ..."

"Его честь" удивленно смотрит на осмелевшего юриста и вздыхает. Он понимает, что перегнул палку. "Ладно. Разберемся. Отрегулирую наказанием. Я те покажу "извольте"", - говорит он про себя, а вслух объявляет:

– Суд удаляется для рассмотрения заявления об отводе.

Такие и похожие на них картинки подсмотрены и навечно зафиксированы сторонними наблюдателями и непосредственными участниками судебно-процедурных зрелищ - не сотрёшь. Жизнь была бы скучна без них, не правда ли, господа писатели?

Судью Перетряхина звали "спортивным комментатором". За дело звали. Перетряхин был большой любитель поговорить во время судебных процессов. В этом хобби он переплюнул таки нашего брата адвоката. Переплюнул законно, никто даже и не думал оспаривать первенство.

Его белорусский акцент вводит в заблуждение, потому как иногда совершенно неясно, кому заявлять отвод. Он начинает:

– Дело рассматрывает судья Перетрахин. Отводы будут?

Отвод Перетряхину заявлять вроде как было не за что, а "Перетрахину"...

– Зачэм ты это совершыл? Штобы што? Не слышу. Што? Нарушыл? Понятно. Прызнаёшь, значыт. Это хорошо, это понятно. Закон скидку предусматрывает, но только если прызнаёшь. А если нет - никакых скидок. Если не прызнаёшь, то никаких змякчаюшчых. Змякчаюшчые есть, но это уже другие змякчаюшчые - характеристика там хорошая или ешо што. Или дзэци34 если есть, тогда можно как змякчаюшчэе. Я понимаю, всякие бывают обстоятельства, но надо прызнавать, потому что если прызнал, то змякчаюшчэе обстоятельство есть, а если не прызнался - вот тебе змякчаюшчэе, то есть никакого змякчаюшчэга...

Перетряхин удачно совмещал в себе комментатора футбольного мачта и воспитателя младшей группы детского сада, но в качестве комментатора был интереснее. Комментатор не может остановиться: футбольный матч без звука скучен, как немое кино без титров. Тогда как менторский тон воспитателя должен быть моментальным и запоминающимся, как бросок кобры, как револьверный выстрел. Но оба амплуа удаются судье. В обоих режимах он хорош.

Сам задаёт вопрос - сам же отвечает: развёрнуто и вместе с тем содержательно. Со смыслом отвечает, иногда с метафорами. Грамотно ведёт процесс судья Перетряхин, соблюдает очередность: всем предлагает высказаться, да не у всех получается воспользоваться. Даже адвокатам для надлежащего исполнения воли клиентов частенько приходится изрядно поднапрячься.

Поскольку получил удовольствие сам, было бы негоже с моей стороны этим удовольствием не поделиться, и потому продолжу знакомить читателя с судьей Перетряхиным. Оставлю лишь в сторону его колоритный акцент для лёгкости восприятия текста. Впрочем, восстановить его в монологах судьи, имея перед собой пример и немного воображения, не составит особого труда. А выглядела речь его примерно так:

– Истец, говорите, слушаю! Давайте говорите. Коротко, ясно. Сжато изложите свои доводы. Только суть. Что хотите сказать в защиту своей позиции? Ага, понял вас. Пожалуйста, не торопитесь, можете спокойно изложить свои доводы, то, что считаете необходимым. Без спешки, спокойно изложите доводы в обоснование своих требований. Напоминаю: каждая сторона должна представить доказательства в защиту своих доводов. Слушаю, истец. Говорите. Так, значит, вы говорите, поддерживаете свои доводы? Понятно. Всё у вас? Все доводы изложили? Ясно, понял вас, истец.

До истца даже не доходит, что он, по версии Перетряхина, вроде как уже всё изложил.

– Теперь ответчик, - продолжает Перетряхин.
– Слушаю вас, ответчик. Пожалуйста, теперь вы излагайте свои доводы. Коротко, сжато, суть. Понятно. Напоминаю: каждая сторона обосновывает свою позицию и должна доказать те обстоятельства, на которые ссылается в обоснование своей позиции. Изложите, ответчик, свою позицию! Насколько я понимаю, вы не признаёте исковые требования? Так, понятна ваша позиция. Коротко изложите всё, что считаете нужным. Пожалуйста, говорите, слушаю вас, ответчик.

Не успевает открыть рот ответчик, не успевает!

– Так, подождите, ответчик. Слушаем истца. Говорите, истец. Понятно. Ясно. Коротко изложите суть. Хорошо, я вас понял, истец... Стоп. Теперь ответчик изложит свои доводы. Коротко, по существу. Хорошо, ответчик. Ясно.

А вот вам другое дело - у другого судьи. Рассматривается дело по обвинению злостного неплательщика алиментов, задолжавшего своим детям больше миллиона. Злодей уже был судим и по такой же статье, и за всё тот же миллион. Но тогда ещё именно миллион, а теперь долг вырос. Примерно на триста тысяч.

Подсудимый под стражей, доставлен в суд под конвоем, конвоир охраняет его не очень бдительно. Можно сказать, совсем не бдительно.

Процесс над алиментщиком задерживается на полчаса по причине проявления у судьи большей бдительности, чем у конвойного.

– Всем встать, суд идёт!
– командует секретарь.

Все - это прокурор, адвокат, подсудимый, его бывшая жена, в дебете у которой миллион с гаком, но в кармане пусто, и конвойный. Все, кроме конвойного, встают сразу.

Вошедший судья изумлён, недоумённо смотрит на всех, ещё недоумённее - на конвойного, который в ожидании судьи вздумал немного вздремнуть. После минутного замешательства судья зычно будит задремавшего конвоира и начинает распекать.

Распекает он его ровно тридцать минут: гневно стыдит, игнорируя принцип не ругать при подчинённых. Адвокат с прокурором тоже считают, что этот принцип на отношения "арестант - конвоир" не распространяется, но задержка процесса на полчаса в их планы не входит. Они надеялись успеть не только пообедать, но и приехать домой хотя бы к двадцати ноль-ноль. А ещё они понимают (особенно адвокат), что заявление всяких там ходатайств этим судьей будет расценено как затягивание процесса. После тридцатиминутной "артподготовки" процесс наконец-то начинается, и опасения адвоката подтверждаются.