Изыди
Шрифт:
– Представляешь, я только сейчас поняла, почему супермаркет называется "САМБЕРИ": это просто "сам бери". Ну, то есть "бери сам". Понимаешь?
– сделала она открытие, которым не преминула поделиться.
– А раньше ты что думала?
– Я с ужасом глядел на ещё недавнюю малолетку и чувствовал, как синеет моя трёхдневная щетина. Алина должна была стать первой жертвой.
– Ну... я думала, что это что-то вроде "Бредберри"32 или "Блэкберри"33. Что-то такое из Англии.
Откуда она знала про Англию? О Боже!.. Изыди! Избавь меня от этого! А, может, увезти её в Полинезию и скормить голодным крокодилам?
Скоро я превратился в завсегдатая баров, ресторанов и закрытых ночных клубов. Я рассчитывал, что именно здесь мне подвернется удача. Я отнекивался от аналогичных предложений Глеба, Бориса и брата: мне не нужны конкуренты. Я составлю им компанию на рыбной ловле, пусть и буду там под ударами насмешек, но только не здесь. Я снова окунулся в знакомую атмосферу: в смесь виски, кофе, сигаретного дыма и
Напряжение могло помочь только в одном: поиски новой подружки шли в ускоренном темпе. Юбки с разрезом сбоку, сзади и без разреза подстёгивали меня к скорейшему избавлению от одиночества, одновременно прибавляя пылу для написания романа. Каждая постигшая неудача выливалась в несколько страниц текста с сюжетными зигзагами, размышлениями о вредоносности излишеств, пользе воздержания, о судьбах человечества и родного государства, в котором я вынужден жить, и в котором я разочаровываюсь тем сильнее, чем сильнее крепнет моя любовь к родине. Я сформулировал свой личный патриотизм и стал его единственным адептом. Решил, что контуры государства и родины несколько сдвинуты по отношению друг к другу, и надо бы их совместить. Натягивал одну линию на другую, но всё было тщетно. Пришлось выбирать. Отгородиться от государства подтолкнул сам основатель научного коммунизма, назвав только две профессии - художника и адвоката - истинно свободными. Я примерил на себя одежду и того, и другого, и почувствовал себя вдвое свободным и уже ни за что не захотел снимать полюбившееся одеяние. А коли так, то оправдание мне было. Чтобы не свихнуться, но и не мучиться угрызениями совести противника родного государства, выработал некий приём. Нормальный такой приём: ругать государство, прикрываясь патриотизмом. "Но это ведь помогает мне", - говорил я себе, одновременно разочаровываясь всё больше из-за невозможности совмещения контурных линий. И чем сильнее разочаровывался, тем сильнее проявлялся мой творческий пыл. Но своим романом, сам того не желая, только ускорял своё разочарование.
Я пробовал этот мир на прочность, на удар, и мир отвечал тем же. Я почти бросил затею обзавестись подружкой, особенно после одного происшествия.
Это случилось в ночном клубе "У Брюса". Почти как "У Бориса" - я только поэтому и пошёл. Но лучше бы туда не ходил. Я подумал, что заведение с таким названием не должно сулить ничего плохого. В клубе был хороший бар, с интерьерами, стилизованными под знаменитого китайца, - фотографии, плакатики. Над барной стойкой "предупреждающе" висели блестящие нунчаки. В углу, справа от бара, ютился небольшой оркестрик с тремя лабухами, из которых особенно выделялся синтезаторщик. Не заметить его было нельзя - колоритная фигура: в бандане, с козлиной бородкой, с сигаретой в зубах и стаканом коричневого пойла на дне. Пробираясь к нему между столиками, чтобы заказать хит "Отель Калифорния", я случайно задел какую-то расфуфыренную девицу. Она оказалась подругой громилы с короткой шеей, находившегося у стойки. Услышав недовольный и противный визг подружки, громила обернулся, заметив, как я пытаюсь поскорее отойти от неё. Этот верзила мне был совсем некстати. Такого не пробьёшь. Да к тому же он пришёл в бар не один, а с парочкой ещё таких же гориллообразных (решили отметить юбилей). Об этом я узнал, когда они били меня возле ног синтезаторщика, который в упоении, накатив как минимум граммов двести коктейля местного разлива и закатив к потолку глаза, наяривал "Отель Калифорния". Он почему-то решил, что под "Калифорнию" мне будет не так больно, а, может, и не будут бить вообще. Он был наивным, этот синтезаторщик, храни его Муза, но громила его не понял. В проигрыше, который я особенно люблю в этом хите всех времён, верзила мне высказывал, что у него сегодня юбилей, а я испортил хорошим ребятам вечер. Про испорченный вечер он говорил искренне, с нотками сентиментальности, что, впрочем, не мешало ему месить меня со всех сторон. И друзьям его, которые били молча, - тоже. И то хорошо - в противном случае моё чувство вины за испорченный вечер хорошим парням усугубилось бы втройне.
Когда в результате длительного периода неудачных знакомств я познакомился с Элеонорой, то сдулся, как воздушный шарик, из которого принудительно выпустили воздух. В ночном баре я приметил интересную девицу с крупнокалиберными формами и заказал ей коктейль. Рассчитывал познакомиться с ней красиво, в стиле "а-ля Борис". Бармен с усмешкой поглядывал в мою сторону, неторопливо помешивая виски с вишнёвым соком. Виски из коричневого стал кроваво-красным, и я подумал, что это не к добру. Девица оказалась не одна, а с сопровождением. Опять не светило. Я явно проигрывал внешними данными её спутнику - высокому красавчику брюнету, наблюдавшему за моими ухаживаниями. Я предложил его спутнице напиток. Он перехватил стакан и тоже предложил - выйти вместе справить нужду. Вроде как отойти по мужскому делу. "Окей", - согласился я, и мы проследовали в сверкающую кафелем комнату с четырьмя писсуарами вдоль стены сбоку от кабинок. Обманным финтом справа, а потом левым боковым, с разворота я двинул парню в правое ухо, в самый край челюсти. Я уложил его с одного удара. Ударил несильно -
только чтобы отключить. Красавчик грохнулся на скользкий кафель и упокоился между кабинкой у стенки и первым писсуаром. Звук журчащей воды означал полное поражение соперника. Когда же, наконец, женщины будут доставаться мне без драки? Видит Бог, я этого так хотел!Я вышел в зал, взял подругу брюнета, а теперь уже мою, под руку. Второй рукой приобнял девушку, как будто знал её целую вечность, как будто это я пришёл сюда с ней. Но сил на поддержание знакомства уже не осталось. Элли (а именно так я стал звать её, несмотря на просьбу называть её Элеонорой) этого не заметила и была энергична. Она не вспомнила о проигравшем спутнике и не спросила про него ни слова. Мне повезло: она совершенно не обращала внимания на моё состояние. Я бормотал про своё хобби, что-то про одиночество, про то, что мой друг Борька сейчас трахает очередную жену, а я всё ещё один, и мне даже не светит. Элеонора пропустила мимо ушей про одиночество, а про хобби попросила рассказать поподробнее. Оно её зацепило, и на пятый день девушка сделала мне предложение:
– Перебирайся ко мне. У меня трёшка в центре. И есть деньги. Моему бывшему мужу пришлось раскошелиться на хорошие отступные. Пиши в своё удовольствие - я выделю тебе целую комнату под кабинет. Соглашайся! Я идеальная жена.
Предложение Элли было, как два в одном.
– Только не сочти, что я доступная. Я требовательная, - уточнила она.
– Я подумаю, - ответил я и думал три или четыре месяца. Наверное, всё-таки четыре - до начала мая, когда положительные температуры стали устойчивы.
Желание вырваться на свободу обостряется исключительно после окончания зимних вьюг, когда распускаются цветы и раздеваются женщины. На слух "Элли" звучало почти как "Нелли", и это созвучие показалось заслуживающим мужского интереса, почти кармическим. Элли оказалась полной противоположностью Нелли, и именно поэтому была нужна мне. Я рассчитывал, что она хотя бы на время станет моей Музой, и мой Пегасик снова оживится и наржёт что-нибудь на ухо.
Четыре месяца я кувыркался с Элли, как акробат на батуте, как дельфин в родной стихии. Крепко сбитая, с любимым размером Бориса, Элли удовлетворяла все мои прихоти и желания. Я называл её "моим маленьким бегемотиком", а бегемоты, как известно, раскрепощаются только в родной среде. Такая среда у неё имелась: ванная комната была как ещё одна в дополнении к имевшимся трём. В ней она расположила огромное джакузи глубиной в полтора метра, со струями из многочисленных отверстий.
– Ты хочешь в ванной?
– игриво уточняла Элли.
– Хочу в воде, - отвечал я в тон и открывал кран, чтобы заполнить ёмкость предстоящего ложа любви.
Пока вода наполняла джакузи, я успевал сделать задуманное, отмечая про себя действие закона Архимеда. И сочувствовал бегемотам.
– Ты любишь передачу "В мире животных"?
– поинтересовалась Элли.
– Да, а что?
– Интересно, как этим занимаются бегемоты?
Тайна бегемотьего секса была раскрыта сразу же, как только джакузи заполнилась до краёв.
В реализации инстинкта создания себе подобных бегемоту мешает вес, и он увлекает подружку как можно глубже, тем самым спасаясь от воздействия атмосферного столба. На глубине инстинкт реализуется без гравитационных проблем, эффект соскальзывания теряет свою физическую сущность. На глубине бегемот, как в невесомости. Проверено.
Условия Элли оказались простыми: надо было всего лишь согласиться жить с ней, спать с ней и слушать её бесконечные разговоры обо всём. Поговорить она любила. До такой степени, что могла часами трепаться на любые темы: от цен на колготки и недвижимость в Испании до вопросов мироздания и электронного коллайдера в Европе. Она рассказывала о своём бывшем муже, который хотя и был пакостник, но деньги давал, о том, какая погода будет завтра утром, послезавтра вечером, на предстоящей неделе и в следующем месяце... Чтобы выполнять все эти условия, пришлось бы отказаться от своего замысла оставить след в истории. За разговорами о погоде и о колготках времени на замысел не оставалось. За четыре месяца жизни с Элеонорой я не написал ни одной строчки. На образе "маленького бегемотика", как я её называл, мои усилия по подбору синонимов обрывались, и у меня появилось чувство собственной неудовлетворенности. Не знаю, как бы писалось с Алиной или Нелли, возобнови я отношения с обеими или хотя бы с одной, но возвратиться уже было нельзя ни к той, ни к другой. Обе реки поменяли свои русла, а я даже не мог и приблизиться к ним - не то что войти. Всё, что мне оставалось, - вспомнить рыжую Наташку из детства, на которую Элли оказалась удивительно похожа. Та же знакомая опытность взрослой женщины и такая же уверенность в том, что все мужчины с превеликим желанием согласятся на любое её предложение. Как и Наташка, Элли смешно шмыгала носом.
Я не нуждался в её умении в постели и в джакузи, а также в её квартире с отдельным кабинетом - я не нашёл в этой женщине ничего идеального и недоступного. А кровать у Элли была такой огромной, что пугала именно размерами, и я так и не смог избавиться от ощущения, что её хозяйка однажды утащит меня под неё и зацелует в присос. Трёхкомнатная квартира могла бы устроить разве что Бориса. Но и того бы выгнали за болтливость - большую, чем у самой хозяйки. Я бы его тоже турнул и был бы гадом, не нашедшим терпения для своего лучшего друга.