Изыди
Шрифт:
Это было как раз после первого развода Бориса, и, как сказал Глеб, не последнего. Мы тогда хорошо с ним посидели, благо жена Глеба пришла только под утро. Посмотрев на нас отсутствующим взглядом, она поджала губы и ушла спать. И я позавидовал ей.
Глава вторая
Борис
С городом, в котором мне довелось родиться, я подружился только в двенадцать лет. Случилось так, что на четвёртый год обучения я сменил школу. Но в роли новичка мне, к счастью, пришлось пребывать недолго - уже через два месяца я был своим в доску. И все благодаря Толстому. На уроке истории Толстый поставил под сомнение воссоединение Украины с Россией,
Указка Археологу нужна была исключительно для того, чтобы стучать ею по нашим головам в те моменты, когда они вертелись во все стороны, но только не в ту, куда положено, а полагалось - исключительно в сторону доски. В течение примерно трёх лет, пока мы изучали историю нашей большой родины, на доске у историка всегда висела одна и та же карта. На ней Археолог умудрялся показать весь событийный ряд - от Рюрика до Николая Второго. И особенно упирал на воссоединение Украины с Россией, которое считал эпохальным. Про эту эпохальность Археолог напоминал почти на каждом уроке. Весь класс, за исключением Толстого, молча с ним соглашался, не имея доводов для возражений в виду недостаточной подкованности в данном вопросе. Толстый же всегда выступал в роли оппонента. Видимо, он что-то такое знал, раз находил в себе смелость возражать историку.
– Жили себе независимо, а потом зачем-то воссоединились. На самом деле независимость-то как раз и потеряли, - ерепенился Толстый.
Археолог, как правило, терялся оттого, что какой-то мальчишка позволял себе нарушать субординацию, и становился похож на мокрого воробья.
Так продолжалось некоторое время, пока я не решился вступиться за учителя. Мне было наплевать на "братские узы" - мне было жаль Археолога.
– Между прочим, когда Украина воссоединилась с Россией, мы стали непобедимы. А до этого нас все побеждали, - с жаром начал я отстаивать идею так называемого братства.
Воодушевившись поддержкой в моём лице, Археолог продолжал с ещё большим пылом:
– Да-да, именно поэтому мы и стали непобедимыми. Именно поэтому!
На перемене Толстый подошёл ко мне и презрительно пробуравил меня глазами. Я стойко выдержал его взгляд, попытавшись изобразить нечто подобное. И, кажется, переборщил. В таких поединках главное не сфальшивить. Иначе не будет эффекта: не напугаешь - могут высмеять, не допугаешь - получишь в нос. Толстый рассмеялся и толкнул меня в грудь...
Ещё в первом классе от брата я усвоил урок: никого не бояться или хотя бы делать вид, что не боишься. Потому что прищуренный взгляд и презрительная усмешка храбреца - своего рода пропуск в друзья и большие компании, в которых мальчишки разных возрастов сосуществуют на равных. Именно в компаниях мы учились драться, цвыркать сквозь зубы, плевать на три метра и дальше, примерно на такие же расстояния пускать струю, а ещё - играть в "чику" 3, в "пристенок" 4, в "зоску" 5. А потом узнавали кое-что про девчонок. Одним словом, в этих мальчишеских компаниях постигались азы взрослой жизни. Нам было неведомо, где обучались жизни девчонки. Мы считали, что они этой самой жизни как раз таки и не знали, поэтому примерно до пятого класса смотрели на наших аккуратненьких сверстниц с чувством превосходства, то и дело дёргали их за косички, за платья, портфели или ранцы...
Толстого я потому и прозвал "Толстым", что он был крупнее меня и тяжелее в весе, и сбить его с ног прямым ударом в челюсть было не так-то просто. Мы стояли с ним в проходе между партами, и я пятился назад, к стене, где висела карта родного края - как раз напротив карты родины. То есть, позади у меня была родина малая, а за Толстым - большая. И каждая придавала уверенности тому бойцу, спину которого защищала. Я почему-то полагал, что из нас двоих остаться без защиты рисковал именно Толстый в виду своего недавнего "предательства". Стало быть, мой "патриотизм", полагал я, может быть вознагражден. Отступать дальше я уже не мог - на нас, а точнее, на меня, смотрела вся мужская половина класса. Буквально в считанные минуты всё должно было решиться: или позорная слава труса, что уже навсегда, или триумф героя, пусть и битого. Я метнулся в одну сторону, а затем сделал резкий прыжок в другую. Толстый оторопел.
Этой заминки мне хватило, чтобы заехать ему в подбородок. От такой смелости новичка задира оторопел ещё больше и рванул мне навстречу, но его удержали. В классе учились двое крепких парней - Вован и Колян. Они занимались гимнастикой, ходили парой, и обоим было присуще обострённое чувство справедливости, что особенно проявлялось в моменты классных разборок. Вован и Колян взяли на себя роль секундантов.– Всё, всё. Ты сам начал - он тебе ответил, - выдали они недетский аргумент, оттеснив от меня наступающего одноклассника.
Неожиданно Толстый подчинился. Но чтобы не потерять лицо, тут же нашёлся:
– Да-да, всё по-честному. Забыли!
– и, повернувшись ко мне, выдал: - А у тебя хороший прямой. Классный джеб6!
Похваставшись знаниями боксёрских терминов, он нарочито потёр левую скулу и пояснил:
– Это потому что руки длинные. Давай вместе ходить в секцию бокса? Я уже полгода занимаюсь.
Опа! После таких слов я аж вспотел. До меня дошло, во что мог бы превратиться фасад "храброго зайчишки": не успей гимнасты вовремя остановить поединок, мне на все сто были бы гарантированы опухшие нос, скулы, уши, губы и фингалы под глазами. Я представил, во что могло бы превратиться моё лицо после его обработки кулаками Толстого: ну да, оно напоминало бы котлету, наспех слепленную и ещё не поджаренную - красную и рыхлую. Ладно, проехали.
– Давай, - согласился я и протянул руку недавнему оппоненту по спорному историческому вопросу. Между прочим, сам вопрос, из-за которого разгорелся весь сыр-бор, обсуждать больше никто не стал, и он так и остался не прояснённым. Впрочем повод для драки никогда не вспоминается, в памяти остаются только её последствия.
Так мы с ним и познакомились. Борис Калашников, он же Калаш, он же Толстый, стал моим другом на последующие тридцать пять лет.
Мы проучились с Калашом в одном классе до окончания школы, а затем наши пути разошлись. К десятому классу из Толстого Борис превратился в Калаша, потому что мы все подросли, и клички, которые давали друг другу в начальной школе, исходя из физических параметров того или иного одноклассника, перестали быть актуальными. Я тоже вырос и мало чем стал отличаться от остальных, а по габаритам в плечах и вовсе почти догнал Толстого. "Наконец-то девчонки станут обращать на меня внимание!" - тешил я себя надеждой. Но, в отличие от того же Калаша или, скажем, от Вована с Коляном, я не научился обращению с женской половиной класса именно по причине того, что долгое время комплексовал из-за своего небольшого роста. В итоге лучшие для обучения взаимоотношениям с девочками годы прошли впустую. И это, кстати, определило методы моих знакомств с представительницами прекрасного пола в будущем.
Девчонки народ безжалостный: во все времена некондиционных особей противоположного пола выбраковывают сразу, не оставляя возможности реабилитироваться. Они учатся этому с детства. И мне оставалось только завидовать Толстому, который с повзрослевшими девушками обращался легко, как кот с пойманной мышкой. Точно так же Борис играл в баскетбол (какое-то время он ходил по вечерам на тренировки в детско-юношескую спортивную школу недалеко от дома). В восьмом классе он увлёкся футболом и в этой командной игре выявил свои лучшие таланты. А я вот не выявил. Одновременно вести мяч и ориентироваться на поле оказалось для меня делом затруднительным. Как только я поднимал голову, чтобы отдать пас, мяч предательски соскакивал с ноги и тут же укатывался к сопернику. Похоже, с вестибулярным аппаратом было что-то не так.
Этот аппарат давал сбой не только в футболе, но и всякий раз, когда ко мне подходила какая-нибудь симпатичная девчонка. У меня начиналась круговерть в башке, и барышню у меня умыкал кто-то более удачливый.
Борис мог отчебучить всё что угодно: сказать ерунду, нести откровенную чушь, что-нибудь брякнуть невпопад. Но никто ничего не замечал - наоборот, эта, на первый взгляд, дурашливость даже помогала ему: девчонки отвечали взаимностью. К тому же Борис был заядлым рыбаком - я же сие хобби считал одним из видов чудачества и даже больше - умопомешательства. Есть, как мне кажется, что-то ненормальное, нездоровое в желании часами говорить про крючки, лески, поплавки, подсечки, поиски новых мест клёва.